Меч над Москвой - Стаднюк Иван Фотиевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/58
• Следующая

Потом они с Коккинаки и Преображенским до полуночи сидели за чаем в штабном подземелье, еще и еще взвешивали принятое решение, подсчитывали возможности самолета, искали варианты, размышляли. Их глодала тревога, но не покидала и надежда.

Вдруг зазвонил телефон. Адъютант Жаворонкова майор Боков, подававший начальству чай, снял трубку. Дежурный сообщал, что посты ВНОС доложили о приближении к острову Эзель немецких самолетов; по звуку – «юнкерсы».

Вышли из подземелья на воздух. Стояла непроглядная темень, и было непонятно, как смогут «юнкерсы» отыскать в ней какую-либо цель. Ведь подобного еще не случалось. Разгадка пришла, когда вражеские бомбардировщики оказались над аэродромом. Ввысь вдруг взметнулось несколько красных ракет. Чертя по темному небу огненные дуги, каждая из них падала, роняя искры, на хуторские стоянки ДБ-ЗФ. Сомнений не было: работала вражеская агентура, подобравшаяся под покровом ночи к аэродрому. Обезвреживать ее уже было некогда – «юнкерсы» разворачивались, чтобы бросить бомбы на указанные им цели.

И тут майор Боков, смышленый малый, предложил Жаворонкову пускать красные ракеты и нам. Разумно!.. Приказ дежурному: передать на все посты и на зенитные батареи – немедленно стрелять из ракетниц красными зарядами… Хорошо сработала связь. Через минуту десятки красных ракет полосовали ночную темень на огромной площади… «Юнкерсам», потерявшим ориентировку, долго пришлось кружить над аэродромом и сбрасывать фугаски наугад. К счастью, ни одна из них не попала в стоянки самолетов.

Вражеские бомбардировщики ушли восвояси, но из западной стороны аэродрома, где у хуторов стояли четыре ДБ-ЗФ, неожиданно донеслись очереди немецких автоматов… Что это? Десант, выброшенный под прикрытием «юнкерсов»?.. Оказалось – нет. Стреляли, пытаясь поджечь наши самолеты, кайтселиты – местные националисты. С ними разделался, взяв многих в плен, эстонский добровольческий истребительный отряд под командованием начальника особого отдела береговой обороны старшего политрука Павловского. Отряд вовремя примчался на аэродром из Курессааре на двух грузовиках…

Теперь надо было ждать и дневных налетов «юнкерсов» (что потом и подтвердилось).

На второй день утром старший инженер Баранов доложил Жаворонкову и Коккинаки: из самолетов, базирующихся в Когуле, только две машины, исходя из состояния их моторов, могут взять на внешнюю подвеску по тонной или по две полутонных фугасных авиабомбы, да и то с риском из-за недостаточной длины взлетной полосы и отсутствия на ней твердого покрытия. Машины эти – капитана Гречишникова и старшего лейтенанта Богачева. А с аэродрома Аста можно попытаться поднять в воздух при максимальной нагрузке самолет старшего политрука Павлова из эскадрильи капитана Тихонова и два самолета из группы майора Щелкунова – машины самого Щелкунова и капитана Юспина.

Итак, вчера вечером с аэродрома Когул под прикрытием поднявщихся в воздух «Чаек» первым стартовал на Берлин экипаж капитана Гречишникова с подвешенной авиабомбой в тысячу килограммов. Лучше было бы Жаворонкову не видеть этого взлета. Самолет медленно набрал разбег и с величайшей натугой оторвался от земли в самом конце взлетной полосы. Видно было, что моторам не под силу такая тяжесть. Уже за пределами аэродрома его качнуло вниз, и еще не убранные шасси ударились о землю. Они тут же, будто глиняные, отвалились от машины, бомба своим тяжелым весом вспахала грунт, и бомбардировщик загорелся… Экипаж успел выбраться из машины и отбежать на безопасное расстояние. То, что бомба сразу же не взорвалась – была чистая случайность…

В это время на аэродроме Аста, где взлетная полоса еще короче, взял разбег для взлета бомбардировщик старшего политрука Павлова с двумя подвешенными бомбами по пятьсот килограммов. Но оторваться от земли он так и не смог. За границей аэродрома бомбы задели за неровности земли и взорвались… Экипаж погиб…

Прошли минуты шокового состояния, и Жаворонков, потрясенный, запретил взлет остальных самолетов с подвешенными тонными бомбами… На Берлин полетели ДБ-ЗФ с прежней бомбовой нагрузкой. Коккинаки, тоже крайне удрученный происшедшим, согласился с приказом генерала.

Вчера же вечером ушла радиошифровка в адрес наркома Военно-Морского Флота адмирала Кузнецова о том, что попытка поднять в воздух бомбардировщики с ФАБ-1000 не удалась. Сейчас Жаворонков ждал ответа из Москвы. Его могло и не быть, но чутье подсказывало Семену Федоровичу, что Сталин встревожится случившимся на острове Эзель и потребует подробных объяснений. Чутье не подвело Жаворонкова. Он услышал донесшиеся из главного помещения командного пункта голоса. Его адъютант майор Боков кому-то полушепотом объяснял, что генерал-лейтенант отдыхает.

Семен Федорович рывком поднялся с кровати, затянул ремень на гимнастерке, застегнул воротник и, откинув плащ-палатку, которой был завешен дверной проем, шагнул за перегородку. При ярком электроосвещении увидел начальника береговой службы генерала Елисеева. Большеголовый, при усах, с клинообразной седой бородкой, он выглядел измотанным до крайности. Поздоровались. Елисеев, глядя на Жаворонкова печальными глазами, протянул ему телеграфный бланк. Семен Федорович неторопливо вчитывался в расшифрованную радиограмму. Адмирал Кузнецов вызывал его и полковника Коккинаки в Москву для личного доклада Верховному Главнокомандующему о ходе операции по ответной бомбардировке Берлина.

Жаворонков с облегчением вздохнул: он всегда любил ясность, какой бы она ни была.

В приемной Сталина адмирал Кузнецов и генерал Жаворонков застали раньше них приехавшего в Кремль командующего Военно-Воздушными Силами Красной Армии генерала Жигарева. Он был подавлен и взволнован – понимал, что разговор предстоит не из легких. Об этом можно было догадаться и по лицу помощника Сталина Поскребышева. Александр Николаевич хмурился и изредка бросал сочувственные взгляды на военных.

В углу приемной, в высоком футляре на массивной подставке, вдруг зашелестели часы и ударили мелодичным звоном.

– Заходите, товарищи, – сумрачно сказал Поскребышев.

…Сталин прохаживался по кабинету и выслушивал доклад наркома авиационной промышленности Шахурина Алексея Ивановича о ходе производства самолетов, авиамоторов и о перемещении на восток подведомственных ему заводов. Когда Кузнецов, Жигарев и Жаворонков вошли в кабинет, Сталин холодно поздоровался с ними за руку и пригласил сесть за рабочий стол рядом с Шахуриным. Жаворонков приготовился докладывать Верховному первым, как руководитель налетов советских бомбардировщиков на Берлин, но Сталин обратился к командующему ВВС:

– Объясните нам, товарищ Жигарев, почему вы послали генералу Жаворонкову только пятнадцать самолетов, а не двадцать, как вам было приказано? Почему у вашей авиагруппы оказались моторы не способными нести полную бомбовую нагрузку? Почему не потребовали у товарища Шахурина дать для их замены новые двигатели? – И Сталин обратился к Алексею Ивановичу: – Товарищ Шахурин, вы снабжаете дальнюю бомбардировочную авиацию новыми двигателями?

– И новыми двигателями для замены старых, товарищ Сталин, и новыми самолетами в целом… Согласно графику, о чем ежедневно вам докладываю.

– Так как же понимать вас, товарищ Жигарев? – Сталин остановился против командующего ВВС и с грозной укоризной смотрел ему в лицо.

Жигарев мог оправдаться тем, что приказ о создании армейской авиагруппы поступил внезапно, а сроки его выполнения были крохотными; армейская дальняя бомбардировочная авиация понесла большие потери, а требования командующих фронтами о бомбовых ударах в дальних тылах противника по стратегическим целям возрастают с каждым днем. Но оправдываться не стал, а признал вину – свою личную, своего штаба и технических служб…

Доклад генерал-лейтенанта Жаворонкова вылился в подробный рассказ об условиях, в которых производятся налеты на Берлин с аэродромов Когул и Аста. Жаворонков говорил о их малой пригодности, изношенности самолетных двигателей, плохих погодных условиях, о мощности противовоздушной обороны германской столицы. Рассказал о боевых потерях и о героизме летных экипажей… Особо остановился на неудаче с ФАБ-1000.

• Предыдущая
• 29/58
• Следующая