Странный Джон (ЛП) - Стэплдон Олаф - Страница 51

• Предыдущая
• 51/56
• Следующая

В следующий раз «Викинг» заметил нас месяц спустя. На этот раз корабль сменил курс и направился к острову. Издалека он казался крошечной белой игрушкой, которая все приближалась, подпрыгивая на волнах. Оказавшись в нескольких милях от острова, судно сделало круг, обследуя его. Затем приблизилось еще на пару миль и описало еще один круг, на этот раз медленнее и используя лот[113]. Наконец, корабль стал на якорь и с него спустили моторную шлюпку. Отойдя от «Викинга», она рыскала туда-сюда вдоль берега, пока не обнаружила вход в нашу гавань. Во внешней гавани лодка подошла к берегу и высадила офицера в сопровождении трех матросов. Они стали пробираться вглубь острова через заросли.

Мы все еще надеялись, что они ограничатся лишь поверхностным осмотром и вернутся на корабль. На склонах, разделявших внутреннюю и внешнюю части гавани растительность была достаточно плотной, чтобы заставить отступиться даже самого упрямого исследователя. Сам вход во внутреннюю гавань был скрыт занавесом вьющихся растений, свисавших с натянутой поперек него веревки.

Незваные гости некоторое время побродили по относительно открытому пространству на берегу внешней гавани и повернули обратно к шлюпке. Тут же один из них наклонился и что-то поднял с земли. Джон, прятавшийся радом сто мной, следил за каждым движением и мыслью четырех незнакомцев. «Проклятие! — воскликнул он. — Он нашел окурок одной из твоих чертовых сигарет, совсем свежий». Я в ужасе вскочил на ноги и объявил: «Тогда, пусть они найдут и меня». Крича, я бросился вниз по склону. Пришельцы остановились, с удивлением глядя на приближавшегося в ним голого, грязного и исцарапанного ветками кустарников человека. Едва переводя дыхание, я поведал им придуманную на ходу историю: я был единственным выжившим после крушения шхуны. Сегодня я выкурил свою последнюю сигарету. Поначалу они мне поверили и пока мы шли к шлюпке, буквально засыпали меня вопросами. Но к тому времени, как мы добрались до «Викинга», у них стали появляться подозрения. Хотя после торопливого путешествия через прибрежные заросли я на первый взгляд мог показаться грязным, в целом я выглядел достаточно прилично: волосы аккуратно пострижены, никаких следов бороды, чистые ногти. Отвечая на вопросы капитана судна я все больше путался, и, в конце концов, в отчаянии рассказал всю правду. Разумеется, поначалу все решили, что я сошел с ума. Но капитан принял решение продолжить исследование острова, и на этот раз сам высадился на берег. Меня он на всякий случай тоже взял с собой.

В надежде, что им все-таки не удастся ничего найти, я попытался притвориться полный кретином. Но матросы скоро обнаружили искусственный занавес, скрывавший вход во внутреннюю гавань, и направили лодку прямо туда. Поселение открылось перед нами во всей красе. Колонисты решили, что прятаться не имело смысла, и во главе с Джоном ожидали нас у одного из пирсов. Когда лодка подошла к берегу, Джон вышел вперед, чтобы поприветствовать гостей. Он представлял собой странное, но впечатляющее зрелище: ослепительно-белые волосы, тонкое гибкое тело и глаза какого-то ночного существа. Позади него толпились голые юноши и девушки с громадными головами. «Господи Иисусе, вот так компания!» — воскликнул один из офицеров «Викинга». Вид обнаженных девушек, среди которых были представительницы белой расы, смутил экипаж корабля.

Мы пригласили офицерский состав судна на террасу перед столовой и предложили им легкие закуски и лучший Шабли[114]. Джон достаточно подробно поведал им о жизни колонии. И хотя они не могли, разумеется, понять высокого смысла всей затеи, и с некоторым недоверием отнеслись к идее «нового вида», в целом отнеслись к колонистам с пониманием. Начинание в их глазах было по крайней мере увлекательной. Кроме того, все были впечатлены тем фактом, что я, единственный взрослый и физически нормальный человек среди этой компании юных уродцев, был совершенно незначительной фигурой на острове.

Потом Джон показал им силовую станцию (принцип ее работы оказался за пределами их понимания) и «Скат», который впечатлил моряков больше, чем что либо другое. Для них яхта была воплощением безумия в форме морского судна. После этого гостям показали остальные здания колонии, а так же земли вокруг. Я был удивлен тем, что Джону, казалось, просто не терпелось показать им все. Еще удивительнее было то, что он не пытался убедить гостей не упоминать об острове и его обитателях в его отчетах. После завершения экскурсии Джон сумел убедить капитана позволить всей команде шлюпки сойти на сушу и присоединиться к ним на террасе за обедом. Так они провели еще полчаса. Джон, Ло и Марианна беседовали с офицерами. Другие островитяне занимались матросами. Прощаясь со всеми на пристани, капитан заверил Джона что напишет полный отчет обо всем, что видел на острове и добрым словом помянет местных жителей.

Некоторые островитяне с явным облегчением наблюдали за возвращавшейся к кораблю шлюпкой. Джон пояснил, что разговаривая с гостями, они одновременно проводили определенную обработку их разумов, так что, к тому времени, как лодка достигнет корабля, их воспоминания об острове будут столь расплывчатыми, что никто не сумеет составить какого-либо отчета. Более того, никто из побывавших на острове не сможет даже рассказать своим товарищам что-нибудь определенное. «Но, — вздохнул Джон, — это первый шаг к гибели. Может быть, сумей мы так же запутать всю команду корабля, все и обошлось бы. А теперь все равно возникнут какие-то расплывчатые слухи, которые возбудят любопытство в представителях твоего вида».

Еще три месяца жизнь на острове шла своим чередом. Но настроение островитян совершенно изменилось. Понимание того, что гибель может быть уже очень близка, породило особую остроту в восприятии всех действий и взаимоотношений между ними. Обитатели острова, по всей видимости, почувствовали новую страстную любовь к своему крохотному сообществу, такой же горький и возвышенный патриотизм, какой должны были чувствовать жители греческого города-государства, окруженного врагами. Но патриотизм островитян был совершенно лишен ненависти. Грядущую катастрофу они воспринимали скорее не как нападение вражеской армии, а природный катаклизм наподобие оползня.

Деятельность на острове теперь совершенно изменилась. Все работы, которые не могли быть завершены в следующие несколько месяцев, были остановлены. Колонисты объяснили мне, что у них была определенная работа, которую они хотели бы по возможности завершить до своей гибели. Истинная цель существования по-настоящему просвещенного духа, напомнили они мне, объединяет в себе практическую задачу формирования мира и осознанное служение, которому отдаются все его силы. Следуя этой цели, они создали собственный прекрасный, хоть и недолговечный микрокосм, мир в миниатюре. Но другой части своего практического труда, куда более величественной — создания собственного вида — им не дано было выполнить. И поэтому они направили все свои силы на выполнение второй цели. Им следовало научиться осознавать реальность так точно и живо, как это было возможно, и вознести восхваление той сущности во вселенной, что являла собой высшее совершенство. К этой цели они все еще могли двигаться с помощью Лангаци. Перед ними возвышалась недостигнутая пока вершина совершенства, на которую некоторые самые развитые умы уже успели взглянуть хотя бы мельком. Обладая уникальным опытом восприятия и осознавая надвигающуюся гибель, островитяне могли, как им казалось, предложить вселенскому духу столь яркий и совершенный образец служения, что даже великий Лангаци не смог бы его превзойти.

Эта возвышенная и ясная цель заставила их отказаться от большей части ежедневных забот, кроме самых необходимых трудов в поле и выходов в море для рыбной ловли. Своим духовным упражнениям они могли посвящать не так много времени, так как опасались перенапряжения. Следовательно, всем было необходимо обеспечить возможность полноценно отдыхать. Поэтому жизнь на острове в этот период, казалось, состояла из одних развлечений. Колонисты подолгу плескались в недоступной акулам части гавани, много занимались любовью, танцевали, сочиняли музыку и стихи, экспериментировали с цветом и формой. Мне трудно было понять художественные вкусы обитателей острова, но по их реакции на собственное искусство того периода, я мог судить, что довлеющее надо всеми чувство окончательности придавало их чувствам особую остроту. Несомненно и то, что уверенность в скорой гибели всей команды породила стремление к общению. Одиночество потеряло былую привлекательность.

• Предыдущая
• 51/56
• Следующая