Раздельные постели - Спенсер Лавирль - Страница 22

• Предыдущая
• 22/91
• Следующая

Произнеся это, Кэтрин знала, что ее восклицание было несправедливым. Но чувство вины и страха было сильнее. Наконец она повернулась и тихо сказала:

— Извините.

— Твоя реакция естественна. Я этого ожидала. — Толли подождала, когда к ней вернется самообладание, и продолжила.

На голову Кэтрин опять посыпались факты — как правило, усыновленных детей воспитывают таким образом, чтобы в полной мере раскрылся весь их потенциал: усыновленные дети так же или даже лучше приспосабливаются к окружающей обстановке, чем дети, живущие с родными родителями; плохое отношение к усыновленному ребенку в таких семьях недопустимо; родители, которые усыновляют ребенка, обычно являются состоятельными людьми; усыновленный ребенок имеет больше шансов закончить колледж, чем ребенок, которого воспитала мать-одиночка…

Кэтрин казалось, что ее голову все больше и больше сдавливают тиски. Она повалилась на диван, ее голова запрокинулась назад, и все ее тело заполнила непреодолимая тяжесть.

— Вы говорите, бросить ребенка, — сказала она, обращаясь к мерцающему отражению на потолке.

На какое-то мгновение в комнате воцарилась тяжелая тишина.

— Нет… нет, я не делаю этого. Я здесь, чтобы помочь тебе решить, что будет лучше для твоего благосостояния, и, в конечном счете, для ребенка. Если мне не удастся заставить тебя понять, какие существуют перед тобой возможности, какие дороги открыты и какие могут закрыться, значит, я не в полной мере выполняю свою работу.

— Когда я должна принять решение? — почти шепотом спросила Кэтрин.

— Кэтрин, мы стараемся здесь не устанавливать никаких временных рамок, хотя это и звучит иронично, потому что каждая женщина находится здесь ограниченное время. Но не нужно принимать никакого решения до тех пор, пока не родится ребенок, и ты не обретешь спокойствие.

Кэтрин не выдержала. Отчаяние захлестнуло ее.

— Может ли такое произойти на самом деле? Могу ли я отказаться от ребенка только потому, что он замедлил процессы осуществления моих планов? Я только хочу, чтобы его жизнь была приличной, чтобы ему не пришлось жить в доме, похожем на тот, в котором жила я. Я решила, что для этого мне нужно закончить колледж! Думаю, все, что вы сказали, правда, но… Ребенок должен испытывать любовь, а я не думаю, что кто-нибудь будет любить его сильнее, чем родная мать. Даже если в деньгах проблема, из-за этого нельзя отдавать ребенка! Это похоже на преступление!

— Кэтрин. — Миссис Толлефсон наклонилась вперед, по выражению ее лица можно было сказать, что она сильно переживает. — Ты продолжаешь пользоваться термином «отдать», как будто ты владеешь ребенком, а потом отказываешься от него. Вместо этого думай об усыновлении как о возможной и наилучшей альтернативе для себя и для ребенка.

Казалось, что огромные голубые глаза Кэтрин, не мигая, смотрели сквозь женщину, которая находилась перед ней. Наконец она моргнула и спросила:

— Вы когда-нибудь видели кого-нибудь, кто бы это сделал? Я имею в виду, с ребенком?

— Ты имеешь в виду закончить колледж? Одна, без мужа? Нет, я такого не помню, но это вовсе не значит, что ты не можешь быть первой.

— Я могла бы достать… — Она подумала о предложении Клея Форрестера взять деньги. — Нет, я не могу. — Затем она вздохнула. — Я кажусь глупой, что не пошла на аборт, не правда ли?

— Нет, совсем нет, — пытался успокоить ее сердечный голос.

Кэтрин тяжело вздохнула и посмотрела на голубое небо за окном.

— Знаете, — неожиданно мечтательно сказала она, — еще нет никакого ощущения. Я говорю о том, что ребенок еще не шевелится и не подает никаких признаков. Иногда мне трудно поверить, что он во мне, это похоже на то, что кто-то сильно надо мной пошутил. — Она помолчала, а потом заговорила почти шепотом: — Шутка над новичком… — Но потом она снова посмотрела на Толли, в ее лице была настоящая грусть и понимание того, что это была совсем не шутка. — Если я уже чувствую себя способной защитить, когда еще нет признаков его жизни, что же я буду чувствовать, когда он зашевелится, начнет стучать и переворачиваться? У миссис Толлефсон не было ответа.

— Знаете, говорят, что, перед тем как родиться, ребенок икает.

В комнате наступила тишина, и только свет вечернего солнца и волнение наполняли ее. Наконец Кэтрин спросила:

— Если бы я решила его отдать… — Поднятый вверх указательный палец остановил ее. — Ладно, если я решусь на усыновление, смогу я сначала его увидеть?

— Да, Кэтрин. Мы пришли к заключению, что матери, которые не видели своих детей, переживают очень сильный комплекс вины, который преследует их потом всю оставшуюся жизнь. — Потом, внимательно глядя в лицо Кэтрин, миссис Толлефсон решила, что необходимо задать следующий вопрос: — Кэтрин, поскольку до сих пор о нем не упоминалось, и я не видела его имени в карточке… Я должна спросить, отец ребенка имеет какое-либо право решать этот вопрос?

Молодая светловолосая женщина резко поднялась и ответила:

— Абсолютно никакого!

Миссис Толлефсон пришлось поверить Кэтрин.

В регистрационном офисе университета Миннесоты Клею отказались дать домашний адрес Кэтрин, поэтому ему понадобилось три дня, чтобы снова ее вычислить, пересекая в разных направлениях растянутую гранитную площадь перед зданием Норсрап Аудиториум. Он следовал за ней, соблюдая благоразумную дистанцию, пока она петляла между домами, проходя множество улиц. Наконец на Пятнадцатой авеню она повернула на север. Он не упускал из виду голубой свитер и светлые волосы, пока девушка не свернула на улицу старых домов, которые в былые времена выглядели величаво, а теперь скрывались за массивным бульваром деревьев и представляли потрепанный образ величия, которым они некогда были. Она вошла в гигантский трехэтажный дом из желтого кирпича, вокруг которого тянулась огромная веранда. На доме не было никакого указателя, только номер. Клей не знал, как поступить, но в это время из дома вышла беременная женщина и встала на стул, чтобы полить папоротник. Может, он и не догадался бы ни о чем, если бы она не повернулась к нему лицом — беременной женщине было лет четырнадцать. Юная женщина поднялась на цыпочках, чтобы снять цветок… Вид ее раздувшегося живота усилил подозрения Клея. Он снова окинул дом взглядом, в надежде увидеть табличку, но ее не было, не было ничего, что могло указать на то, что это — один из домов, куда приходят девушки, чтобы дождаться времени родов. Когда девушка возвратилась в дом, Клей записал номер дома и пошел назад по направлению к университету. Ему срочно нужно было позвонить.

Кэтрин жила в «Горизонте» уже полторы недели, и к этому времени у нее уже сложилось впечатление о женском обществе, куда ее приняли, не задавая вопросов. Поскольку большинство девушек были совсем юными, они тянулись к Кэтрин. Кэтрин, будучи студенткой колледжа, казалась им более опытной. Они видели, что она каждый день уходит из «Горизонта» в поисках внешней жизни, в то время как они всецело посвящали себя внутреннему расписанию. С каждым днем их восхищение Кэтрин росло. Поскольку у Кэтрин была швейная машинка, в которой часто нуждались, ее комната стала местом сборищ. Она невольно узнала их истории. Малышке Бит было тринадцать лет, и она точно не знала, кто отец ее ребенка; Викки было шестнадцать, и она ничего не рассказывала об отце своего ребенка; семнадцатилетняя Мари с обожанием говорила о своем Джо и о том, что они по-прежнему думают пожениться, как только он закончит высшую школу; неряха Гровер сказала, что отец ребенка — капитан университетской футбольной команды, и что он поспорил с членами своей команды, что переспит с ней. Среди жительниц «Горизонта» были такие, которые избегали вступать в слишком близкие отношения с кем-либо, другие яростно клялись, что сведут счеты со своими парнями, но большинству девушек нравилось жить здесь. Особенно как в этот вечер — они собрались вместе и шили ночные рубашки для Малышки Бит, которая скоро должна была ложиться в больницу.

• Предыдущая
• 22/91
• Следующая