Поджигатели. Ночь длинных ножей - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 30

• Предыдущая
• 30/69
• Следующая

– Он взял в разговорах со мною неподходящий тон.

– Реже с ним встречайтесь. Не афишируйте эту дружбу.

– В ней нет ничего предосудительного.

– Никто не должен знать, что деньги идут из-за границы.

– Гамбург – не заграница.

– Но Шрейбер – это не столько Гамбург, сколько Лондон, не столько Лондон, сколько Нью-Йорк.

– Об этом знают сто человек.

– Достаточно.

– Ваша обязанность, Юпп, чтобы люди знали то, что им следует знать.

– Довольно тяжелая обязанность, мой фюрер!.. Я забыл сказать: если Шрейбер представит вам на днях… того американца… третий раз приезжающего к нам…

– Ванденгейма?

– Да… Держите себя с ним… – Геббельс запнулся, подыскивая слово. Ему хотелось сказать: «почтительно», но он не решался, зная заносчивость Гитлера. Ограничился тем, что сказал: —…как друг.

– Они дадут денег?

– Это во многом зависит от него.

– Нам… мне?

– Да, – уверенно сказал Геббельс.

Гитлер потер лоб.

– Вы думаете, Ванденгейм кое-что привез?

– Достаточно для Рура.

– Рур – Руром. Сейчас меня больше занимает «ИГФИ».

– Они обещают помочь и в этом. Если вам удастся поставить на ноги тяжелую промышленность и химию…

Гитлер перебил:

– На черта это будет нужно, если они не позволят мне вооружаться!

– Шрейбер уверяет, что Ванденгейм за тем и приехал, чтобы предпринять кое-что в этом направлении.

Гитлеру хотелось еще и еще раз слышать подтверждение этому. Оно звучало для него как музыка. Он возбужденно вскочил с кресла. На лице его отразилась неподдельная радость:

– Слушайте, Юпп!.. У наших американских друзей не должно появиться даже подозрения, что мы помним эти глупые разговоры Штрассера: сорок девять процентов – предпринимателям, сорок один – государству и десять – рабочим. Бред безумца!

– Было бы еще полезнее, мой фюрер, чтобы наши собственные промышленники уверовали в то, что эти штрассеровские глупости никогда не принимались нами всерьез.

– Сейчас меня интересуют американцы… Понимаете ли, вы, Юпп, ведь Америка… Америка… Это же Америка!

– Да, конечно… – неопределенно пробормотал Геббельс.

Но со свойственной ему непоследовательностью Гитлер тут же многозначительно проговорил:

– Напомните нашим друзьям с берегов Рейна, что на дурацкий вопрос Штрассера, останется ли в случае прихода национал-социалистов к власти собственность, прибыль и руководство хозяйством в руках предпринимателей, – я еще в 1930 году ясно ответил: «Понятно! Ведь я же не безумец, чтобы разрушать свое собственное хозяйство».

Гитлер пробежал по комнате, быстро потирая руки.

– Вы не представляете себе, Юпп, как вы меня обрадовали! – Вдруг он остановился и с беспокойством спросил: – А не может случиться, чтобы американцы… давали деньги Шлейхеру… или Рему?

– Янки хотят иметь солидные гарантии. Чего они могут ждать от Рема с его шайкой? А со Шлейхером им, вероятно, не удастся сговориться насчет России. Он нерешителен. Едва ли им удастся повернуть его на восток так быстро, как это нужно американцам.

– А мои цели их устраивают? – спросил Гитлер.

– Они знают, чего вы хотите и чего они сами хотят от нас.

– Скажите им, Юпп: пока жив Рем, я не засну спокойно.

– Они не станут спорить, если мы скажем, что одним из условий соглашения является уничтожение Рема. – Геббельс посмотрел на часы. – Мне пора, а то там успеют закончить разговоры…

– Поезжайте, Юпп, поезжайте и знайте, что за вами стою я!

Геббельс, почти не скрывая иронии, отвесил Гитлеру почтительный поклон, взял со стола смятую шляпу и, прежде чем надеть ее, проговорил:

– Позвольте мне, мой фюрер, напомнить вам слова нашего Клаузевица: сильным духом является не тот, кто способен на сильные жесты, а тот, кто при самых сильных переживаниях остается в равновесии, кто, несмотря на все сердечные бури, наделен умением ориентироваться так, как ориентируется компас на корабле, кидаемом бурей.

Отвесив новый поклон, Геббельс вышел. Гитлеру показалось, что в почтительности поклона сквозила плохо скрытая ирония. Оставшись один, Гитлер стал гадать: кто из двух возьмет верх – Тиссен или Бош? Если Тиссен, Рему теперь же конец. А если Бош?.. Может быть, тогда конец ему, Гитлеру?.. Нет, этого не может быть. Шрейбер найдет путь к объединению промышленников. Ведь он, Гитлер, ясно сказал Бошу и просил Шрейбера повторить ему еще тысячу раз: если Химический трест сумеет поделить власть со Стальным трестом, государство будет стоять за их спиной.

Сказанное тут только что Геббельсом насчет этого американца может сильно изменить игру в его, Гитлера, пользу. Шрейбер, наверное, объяснил Ванденгейму: американские миллиарды, вложенные в немецкую промышленность по планам Дауэса и Юнга, может гарантировать только он, Гитлер. Желательное американским монополиям направление использования капиталов для восстановления военной мощи Германии может обеспечить только он, Гитлер. Кто еще с такой ясностью высказал свои намерения насчет востока? Кто еще с такой непримиримостью заявил, что покончить с коммунизмом – истинная и конечная цель всей его политики? Американцы не могут этого не понять. А раз так, они будут на его стороне. И этот Ванденгейм тоже… Нужно будет принять его поскорее. Только бы он пришел, не раздумывал.

Покончить бы с Ремом и Шлейхером, а с Бошем-то и с химиками он сговорится… Сговорится!.. Сговорится!..

В это самое время в одной из просторных комнат замка барона Курта фон Шрейбера, пользуясь перерывом в совещании, главный директор концерна «ИГ Фарбениндустри» профессор Карл Бош ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Он диктовал своему секретарю по печати статью для завтрашнего номера «Франкфуртер цейтунг».

«…Новая волна доверия и уверенности прокатилась по германской промышленности. Причину этого я вижу в том, что германское правительство впервые не только дает обещания, но также и действует… Доверие, которое германские экономические круги чувствуют к руководству Национал-социалистской партии, показало себя как могущественный фактор в оживлении германской промышленности… Подводя итог, я как промышленник, несущий ответственность за огромное предприятие с сотнею тысяч рабочих, по праву собственного опыта заявляю, что только твердая воля национал-социалистов может добиться результатов, нужных германскому народу…»

Бош остановился и спросил секретаря:

– Много получилось?

– Еще несколько строк, и статья будет надлежащего размера.

– Хорошо, продолжим… – сказал Бош и стал диктовать: – «Из масс подымается почти не воспринимаемый, но весьма влиятельный коллективный флюид. Это тот поток, который и производит “германское чудо”. Этот поток встречается с невидимыми волнами, которые исходят от Гитлера. Эта игра обмена духовными силами заменила в Германии наших дней партийный парламент… – он на минуту задумался и решительно продолжал, притопывая после каждого слова носком ноги: – Не в голосованиях, а в живых, определенных чувством связях между вождями и последователями, укрепленных такими встречами с народом, находится политический центр тяжести нового государства…» – приостановившись, Бош протянул руку: – Покажите-ка, что там получилось, – и пробегая взглядом написанное, пробормотал почти про себя: – Хм… несколько непонятно… но это даже хорошо: простые люди склонны считать непонятное умным, – и он вернул листок секретарю.

В заключительных строках статьи Бош хотел охарактеризовать того, кому промышленники решили вручить всю полноту власти в Германии.

Но ему помешали. В комнату вошли Курт Шрейбер и Фриц Тиссен.

– Может быть, продолжим? – спросил Тиссен.

Снизу, из высокого гулкого вестибюля, доносился хриплый голос Геббельса, кричавшего в телефон:

– Да, да! Приезжайте как можно скорей!

Тиссен не обратил на это внимания, но Бош остановился и подозрительно спросил:

– Что за барбос там лает?

Шрейбер рассмеялся и ничего не ответил.

• Предыдущая
• 30/69
• Следующая