Ученик дьявола - Кинг Стивен - Страница 22
- Предыдущая
- 22/46
- Следующая
Без особого интереса он перевернул хвостовку, чтобы узнать, сколько баллов ему не хватило до тройки. Должно быть немного, но старый Кремень Сторман спуску не дает никому. Он увидел, что графы для оценок пусты: ни общей оценки, ни баллов. В графе примечаний было написано: «Я рад, что не пришлось выдать тебе настоящей. Сторман.»
У Тодда зашумело в ушах, голова снова закружилась, на этот раз сильнее, и стала походить на воздушный шарик с гелием. Тодд изо всех сил вцепился в края парты с одной мыслью: только бы не потерять сознания и не упасть.
Понемногу приступы головокружения прошли, и пришлось уже бороться с желанием догнать Стормана на кафедре и выколоть ему глаза остро заточенным карандашом, который Тодд держал в руках. И при всем при этом внешне он был спокоен. Лишь легкое подергивание века говорило о том, что происходит у него внутри.
Через пятнадцать минут школа осталась позади. Тодд, опустив голову, медленно брел за угол дома к стоянке велосипедов, руки в карманах, связка книг под мышкой. Он не замечал орущих и снующих вокруг школьников. Бросил книги на багажник, оттолкнул свой «швинн» и уехал прочь. К дому Дуссандера.
Сегодня, — думал он. — Сегодня твой день, старик.
— Итак, — сказал Дуссандер, наливая виски в кружку, когда Тодд вошел в кухню, — обвиняемый освобожден из-под стражи. Так говорят, пацан? — Дуссандер был в халате и мохнатых шерстяных носках выше щиколотки.
«В таких носках, — подумал Тодд, — легко поскользнуться». Он посмотрел на бутылку виски, с которой общался Дуссандер. Жидкости оставалось всего на три пальца в высоту.
— Ни двоек, ни троек с минусом, ни хвостовок, — проговорил Тодд. — Я еще смогу изменить оценки в июле. Если буду продолжать работу, то в четверти будут только четверки и пятерки.
— Конечно, будешь продолжать, — сказал Дуссандер. — Мы проследим. — Он допил кружку и налил еще виски. — Это надо отметить. — Язык слегка заплетался, почти совсем незаметно, но Тодд знал, что старый хрыч уже сильно пьян. Да, сегодня. Все произойдет сегодня.
Но мальчик был спокоен.
— Отмечать такую чепуху, — возразил он Дуссандеру.
— Жаль, что посыльный с осетриной и трюфелями опаздывает, — сказал Дуссандер, пропустив реплику Тодда мимо ушей. — В наше время эта служба так ненадежна. Как насчет крекера с сыром, пока ждем?
— Да ладно вам, — сказал Тодд. — Какого черта…
Дуссандер встал (при этом ударился коленом о стол и скривился) и подошел к холодильнику. Достал сыр, потом нож из ящика, тарелку из буфета и коробку крекера из хлебницы.
— Все тщательно пропитано синильной кислотой, — сообщил он Тодду. Выкладывая сыр и крекеры на стол, он улыбнулся, и Тодд заметил, что старик сегодня опять не надел вставные зубы. И все равно улыбнулся в ответ.
— Ты такой тихий сегодня, — удивился Дуссандер. — Думал, будешь ходить на голове. — Он вылил остатки виски в кружку, выпил и вытер губы.
— Еще не пришел в себя, — сказал Тодд, откусывая кусок крекера. Давно уже Тодд перестал отказываться от еды. Дуссандер думал, что у одного из друзей Тодда есть письмо — конечно, такого письма не было. Он предполагал, что Дуссандер уже давно догадался об этом, но знал точно, что старик не посмеет проверять свою догадку таким крайним способом, как убийство.
— О чем мы поговорим сегодня? — спросил Дуссандер, готовя последний выстрел. — Сегодня я даю тебе выходной от занятий, как ты на это смотришь? А? — Когда напивался, его акцент становился заметнее. И этот акцент Тодд уже ненавидел. Но сегодня ему акцент не мешал. Все шло, как надо. Он был спокоен. Взглянул на свои руки, которыми собирался толкнуть старика, они совсем обычные. Даже не дрожали. Были спокойны.
— Мне все равно, — ответил он. — О чем угодно.
— Хочешь, расскажу об особом мыле, которое мы делали? Или о наших экспериментах с насильственным гомосексуализмом? А может, интересно будет узнать, как я сбежал из Берлина после того, как по глупости вернулся? Это не слабо, уверяю тебя. — Он изобразил как бы бритье одной впалой щеки и засмеялся.
— Все равно, — сказал Тодд. — Правда. — И увидел, что Дуссандер осмотрел пустую бутылку, потом взял ее, отнес и бросил в мусорную корзину.
— Нет, пожалуй, об этом не стоит, — решил Дуссандер, — Похоже, ты не в настроении. — Он помедлил около мусорной корзины, а потом зашагал к двери подвала. Шерстяные носки зашаркали по неровному линолеуму, — Лучше я расскажу тебе про одного старика, который боялся.
Дуссандер открыл дверь подвала и стоял спиной к столу. Тодд неслышно поднялся.
— Он боялся, — продолжал Дуссандер, — одного мальчика, который был в какой-то мере его другом. Умный мальчик. Мама называла его «способный ученик», и старик тоже понял, что он способный, хоть и не совсем такой, как считала мама.
Дуссандер возился со старомодным выключателем на стене, пытаясь повернуть его негнущимися, неловкими пальцами. Тодд подошел — проскользнул — по линолеуму, минуя те места, где он скрипел и трещал. Он теперь знал эту кухню, как свою. Даже лучше.
— Сначала мальчик не был другом старика, — сказал Дуссандер. Он, наконец, справился с выключателем. Потом спустился на одну ступеньку с осторожностью бывалого пьяницы. — Сначала даже очень не нравился. А потом старик привык к его обществу, хотя антипатия оставалась довольно сильной. — Дуссандер смотрел на полку, все еще держась за перила. Тодд спокойно, — нет, хладнокровно, — встал у него за спиной, выбирая удобный момент для сильного толчка, чтобы Дуссандер выпустил перила. Но решил подождать, пока Дуссандер нагнется.
— Отчасти старику нравилось чувство равенства, — задумчиво продолжал Дуссандер. — Понимаешь, старик и мальчик держали друг друга мертвой хваткой. Каждый знал то, что другой хотел сохранить в тайне. А потом… да, потом старику стало казаться, что что-то меняется. Он терял свою власть — всю или часть — в зависимости от того, насколько отчаянно или умно мог поступить мальчик. И однажды длинной бессонной ночью старик подумал: а хорошо бы эту власть над мальчиком укрепить. Ради собственной безопасности.
Дуссандер отпустил перила и наклонился над крутыми ступеньками, но Тодд застыл неподвижно. Холод внутри растаял, а вместо него накатывала красная волна гнева и смущения. Когда Дуссандер взял новую бутылку, Тодд злобно подумал, что у старика самый вонючий подвал в городе — хоть нефть там, хоть что. Пахло так, словно там что-то сдохло.
— И тогда старик встал с постели. Много ли нужно спать старику? Совсем мало. И он сел за свой столик, думая о том, как удачно он впутал пацана во все преступления, ими была теперь набита голова мальчика. Он сидел и думал, как много мальчик работал, как старался он подтянуть свои школьные отметки. И о том, что когда он подтянет свои оценки, живой старик ему больше не понадобится. А как только старик умрет, мальчик станет свободным.
Дуссандер обернулся, держа бутылку виски за горлышко.
— Я слышал тебя, — сказал он почти нежно, — с самого начала, когда ты отодвинул стул и встал. Ты еще не так бесшумен, как тебе кажется. Во всяком случае, пока.
Тодд молчал.
— Так вот, — воскликнул Дуссандер, возвращаясь снова в кухню и закрывая за собой дверь подвала. — Старик все записал, ясно? От первого слова до последнего. И когда закончил писать, уже светало, и его руку ломило от подагры; от этой проклятой подагры, но впервые за много недель было хорошо. Он чувствовал себя в безопасности. Опять лег в постель и проспал до полудня. Если бы проспал дольше, то пропустил бы свой любимый сериал «Поликлиника».
Он опять уселся в кресло-качалку. Потом достал старый складной нож с желтой ручкой из слоновой кости и стал старательно отковыривать кольцо вокруг пробки.
На следующий день старик надел свой лучший костюм и отправился в банк, где у него были кое-какие сбережения и открыт счет. Он поговорил с одним из служащих, который дал исчерпывающие ответы на все вопросы. А затем арендовал депозитный сейф. Служащий банка объяснил старику, что один ключ будет у него, а второй — в банке. Открыть сейф можно только двумя ключами. Никто, кроме старика, не сможет воспользоваться ключом без его письменного, нотариально заверенного разрешения. С одним лишь исключением.
- Предыдущая
- 22/46
- Следующая
