Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 67

• Предыдущая
• 67/88
• Следующая

Передонов улучил время, когда Варвары не было и печка в зале топилась, и бросил карты, целую игру, в печку.

С треском развернулись невиданные, бледно-красные цветы и горели, обугливаясь по краям. Передонов смотрел в ужасе на эти пламенные цветы.

Карты коробились, перегибались, двигались, словно хотели выскочить из печки. Передонов схватил кочергу и колотил по картам. Посыпались во все стороны мелкие, яркие искры, – и вдруг, в ярком и злом смятении искр поднялась из огня княгиня, маленькая, пепельно-серая женщина, вся осыпанная потухающими огоньками: она пронзительно вопила тонким голоском, шипела и плевала на огонь.

Передонов повалился навзничь и завыл от ужаса. Мрак обнял его, щекотал и смеялся воркочущими голосами.

Саша был очарован Людмилою, но что-то мешало ему говорить о ней с Коковкиною. Словно стыдился. И уже стал иногда бояться ее приходов. Сердце его замирало, и брови невольно хмурились, когда он увидит под окном ее быстро мелькавшую розово-желтую шляпу. А все-таки ждал ее с тревогою и с нетерпением, – тосковал, если она долго не приходила. Противоречивые чувства смешались в его душе, чувства темные, неясные: порочные – потому что ранние, и сладкие – потому что порочные.

Людмила не была ни вчера, ни сегодня. Саша истомился ожиданием и уже перестал ждать. И вдруг она пришла. Он засиял, бросился целовать ее руки.

– Ну, провалились, – выговаривал он ей ворчливо, – двое суток вас не видать.

Она смеялась и радовалась, и сладкий, томный и пряный запах японской функии разливался от нее, словно струился от ее темно-русых кудрей.

Людмила и Саша пошли гулять за город. Звали Коковкину – не пошла.

– Где уж мне, старухе, гулять! – сказала она. – только вам ноги путать буду. Уж гуляйте одни.

– А мы шалить будем, – смеялась Людмила.

Теплый воздух, грустный, неподвижный, ласкал и напоминал о невозвратном. Солнце, как больное, тускло горело и багровело на бледном, усталом небе. Сухие листья на темной земле покорные лежали, мертвые.

Людмила и Саша спустились в овраг. Там было прохладно, свежо, почти сыро, – изнеженная осенняя усталость царила между его отененными склонами.

Людмила шла впереди. Она приподняла юбку. Открылись маленькие башмачки и чулки тельного цвета. Саша смотрел вниз, чтобы ему не запнуться за корни, и увидел чулки. Ему показалось, что башмаки надеты без чулок. Стыдливое и страстное чувство поднялось в нем. Он зарделся. Голова закружилась. “Упасть бы, словно невзначай, к ее ногам, – мечтал он, – стащить бы ее башмак, поцеловать бы нежную ногу”.

Людмила словно почуяла на себе Сашин жаркий взор, его нетерпеливое желание. Она, смеючись, повернулась к Саше, спросила:

– На мои чулки смотришь?

– Нет, я так, – смущенно бормотал Саша.

– Ах, у меня такие чулки, – хохоча и не слушая его, говорила Людмила, – ужасно какие! Можно подумать, что я на босые ноги башмаки надела, совсем тельного цвета. Не правда ли, ужасно смешные чулки?

Она повернулась к Саше лицом и приподняла край платья.

– Смешные? – спросила она.

– Нет, красивые, – сказал Саша, красный от смущения.

Людмила с притворным удивлением приподняла брови и воскликнула:

– Скажите, пожалуйста, туда же красоту разбирать!

Людмила засмеялась и пошла дальше. Саша, сгорая от смущения, неловко брел за нею и поминутно спотыкался.

Перебрались через овраг. Сели на сломанный ветром березовый ствол. Людмила сказала:

– А песку-то сколько набилось в башмаки, – итти не могу.

Она сняла башмаки, вытряхнула посок, лукаво глянула на Сашу.

– Красивая ножка? – спросила она.

Саша покраснел пуще и уже не знал, что сказать. Людмила стащила чулки.

– Беленькие ножки? – спросила она опять, странно и лукаво улыбаясь. – На колени! целуй! – строго сказала она, и победительная жестокость легла на ее лицо.

Саша проворно опустился на колени и поцеловал Людмилины ноги.

– А без чулок приятнее, – сказала Людмила, спрятала чулки в карман и всунула ноги в башмаки.

И лицо ее стало опять спокойно и весело, словно Саша и не склонялся сейчас перед нею, нагие лобзая у нее стопы.

Саша спросил:

– Милая, а ты не простудишься?

Нежно и трепетно звучал его голос. Людмила засмеялась.

– Вот еще, привыкла, – я не такая неженка.

Однажды Людмила пришла под вечер к Коковкиной и позвала Сашу:

– Пойдем ко мне новую полочку вешать.

Саша любил вбивать гвозди и как-то обещал Людмиле помочь ей в устройстве ее обстановки. И теперь согласился, радуясь, что есть невинный предлог итти с Людмилою и к Людмиле. И невинный, кисленький запах ехtrа-muguet, веявший от зеленоватого Людмилина платья, нежно успокаивал его.

Для работы Людмила переоделась за ширмою и вышла к Саше в короткой, нарядной юбочке, с открытыми руками, надушенная сладкою, томною, пряною японскою функией.

– Ишь ты, какая нарядная! – сказал Саша.

– Ну, да, нарядная. Видишь, – сказала Людмила, усмехаясь, – босые ноги, – выговорила она эти слова со стыдливо-задорною растяжечкою.

Саша пожал плечами и сказал:

– Уж ты всегда нарядная. Ну, что ж, начнемте вбивать. Гвозди-то у вас есть? – спросил он озабоченно.

– Погоди немножечко, – ответила Людмила, – посиди со мною хоть чуть, а то словно только по делу и ходишь, а уж со мною и поговорить скучно.

Саша покраснел и сказал нежно:

– Милая Людмилочка, да я с вами сколько хотите сидел бы, пока бы не прогнали, а только уроки учить надо.

Людмила легонько вздохнула и медленно промолвила:

– Ты все хорошаешь, Саша.

Саша зарделся, засмеялся, высовывая трубочкою кончик языка.

– Придумаете тоже, – сказал он, – нешто я барышня, чего мне хорошать!

– Лицо прекрасное, а то-то тело! Покажь хоть до пояса, – ласкаясь к Саше, просила Людмила и обняла его за плечо.

– Ну вот еще, выдумали! – стыдливо и досадливо сказал Саша.

– А что ж такое? – беспечным голосом спросила Людмила, – что у тебя за тайны!

– Еще войдет кто, – сказал Саша.

– Кому входить? – так же легко и беззаботно сказала Людмила. – Да мы дверь запрем, вот никому и не попасть.

• Предыдущая
• 67/88
• Следующая