Город за рекой - Казак Герман - Страница 8

— Гости редки, — сконфуженно пробормотал Роберт.

— К сожалению, — сказал хозяин, — времена!

Он внимательно наблюдал за сменой тарелок, раз прищелкнул языком, выражая недовольство тем, что какая-то из них не в той последовательности, на его взгляд, была переставлена с подноса на стол. После того как все было расставлено по местам, женщины отступили на шаг от стола и патрон сделал несколько завораживающих пассов над тарелками, как будто хотел придать блюдам особый смак. Затем он поманил хозяйку, и та налила гостю вина в бокал, а сам в это время подправил сервировку, чуть сдвинув одну тарелку туда, другую сюда.

— Вы слишком себя утруждаете, — пробормотал Роберт, которого ужасно тяготили нарочитые хлопоты вокруг его персоны.

— Зато нас не упрекнут, — возразил хозяин, — что мы разучились подавать обеды по всем правилам хорошего тона.

Он тихонько ударил палочкой по столу, женщины заняли каждая свое место, и он, возглавив шествие, со строгим достоинством важно зашагал к выходу.

Роберт напряженно смотрел вслед маленькой процессии и свободно вздохнул лишь после того, как дверь затворилась. Тогда он взял бокал с вином светло-красного цвета, которое слегка пенилось, и залпом осушил его.

Еда состояла преимущественно из разных салатов и овощей, отчасти незнакомых ему, и мало возбуждала аппетит. Роберт находил, что блюда мало чем отличались по вкусу одно от другого. Тем не менее он ел.

Покончив с обедом, он почувствовал насыщение, но не удовлетворение. Он решил, не откладывая, набросать на бумаге кое-какие свои впечатления, полученные от города, сделать своего рода первые заготовки для будущей хроники, ведение которой он рассматривал как одну из задач, поставленных перед ним Префектурой, — в том числе подробно описать церемонию обеда.

Старые Ворота находились на полдороге между гостиницей и площадью с фонтаном.

Прежде чем отправиться туда, Роберт осведомился у хозяина, нет ли в гостинице плана города или проспекта с описанием достопримечательностей. Патрон покачал головой и только показал ему спуск в подвалы. Эти подвалы, по его словам, сообщались с шахтами катакомб, которые простирались во всех направлениях над наземными строениями города.

Правда, нужна длительная тренировка, заметил хозяин, чтобы ориентироваться в этом лабиринте коридоров переходов, хотя они и четко распланированы, тем более что не везде предусмотрены общественные входы и выходы. Один коридор, к примеру, непосредственно ведет от гостиницы к Префектуре, или к Старым Воротам, точнее, в Старые Ворота, и по многим причинам выгоднее пользой ваться им, нежели улицами наземного города. Поскольку жителям, в общем, запрещено без специального разрешения перемещаться из одной части города в другую, то никто точно не знает, где, собственно, проходит граница его района. Справку на этот счет могут дать лишь охранники, которые стоят на границах между отдельными районами.

Роберта, который привык к мысли, что имеет дело с весьма своеобразным городом, никакие странности уже не смущали; он не стал пускаться в расспросы и, готовый к возможным неожиданностям как к само собой разумеющимся вещам, отправился в путь через подземные коридоры к Старым Воротам, чтобы ознакомиться со служебными помещениями. Жизнь в подземных каменных коридорах, по которым он сейчас проходил мимо лепившихся одна к другой отгороженных каморок и клетушек, протекала заметно оживленнее, чем наверху, на улицах и в развалинах домов. В полумраке не ощущалось уже налета призрачности, который ранее, как паутина, обволакивал предметы и даже самих людей. Из каморок, в которые он заглядывал через открытые двери или откинутые пологи, кричали не только нищета, но и какая-то мелочная скупость бедности. Среди жалких пожитков обитателей клетушек лишь изредка попадались, сколько он мог заметить, добротные вещи. Часто недостающую ножку стола или стула заменял поставленный на попа ящик; на полках, сколоченных из простых досок, красовались совершенно никчемные предметь: помятые жестянки, ржавые гвозди, отдельные детали инструментов, картонки, пустые склянки из-под лекарств, осколки ваз. Весь этот хлам был выставлен точно коллекция антикварных вещей в музее. Мужчины и женщины подолгу смотрели на эти бездушные предметы, любуясь ими, и всё как будто не могли налюбоваться, и глаза их так и горели жадным огнем.

Многие обитатели сидели прямо на каменном полу, видимо, они берегли стулья и скамейки, чтобы иметь возможность подольше радоваться своему имуществу. Они сидели с задумчивой сосредоточенностью на лицах, порой поднимали кверху указательный палец, словно в памяти у них вдруг оживало воспоминание о чем-то былом. Некоторые увлеченно играли в кости, они бросали их и по числу выигранных очков клали цветные камешки на определенные места, помеченные на доске. В этих отгороженных жилых клетушках Роберту чудилось какое-то странное сходство с камерами одной огромной тюрьмы. Откуда-то издалека порой доносился сигнал, по звучанию похожий на школьный звонок, извещающий об окончании урока. По коридорам волной прокатывался шум, усиливаемый эхом, слышались глухие голоса, топот множества ног. Затем шум постепенно стихал.

Все время, пока Роберт шел, он не мог отделаться от ощущения, что его присутствие здесь не только не оставалось незамеченным, но даже как будто все сильнее возбуждало внимание обитателей подземных каморок. Сперва это были отдельные лица, потом, казалось, уже целые группы людей ожидали его там и тут, встречая и провожая шушуканием и жестами, в которых сквозила плохо скрытая зависть. Уж не сжимали ли они кулаки?

"Вот он! — даже почудился ему возглас. — Городской писарь! Городской архивариус! Новый!" И они тыкали пальцами в воздух. Опасались его?

Роберт торопливо шагал, опустив голову. Только когда он вполне убедился, что никто его не преследует, он немного успокоился. Видимо, от незнания характера своей новой службы он проявил неосторожность, открыто и беззастенчиво наблюдая этот мир. Но им двигало не столько нетерпеливое желание подглядывать обычаи подземной жизни, сколько оправданное стремление ближе узнать этот мир, предмет его исследования. Должно быть, он превысил свои полномочия — еще даже не вступив в новую должность. Он шел сейчас к месту службы, и там, в стенах Архива, ему разъяснят, надо полагать, его обязанности. Этот путь от гостиницы до Старых Ворот ему придется, верно, проделывать ежедневно, и то, что теперь кажется непонятным и чуждым, со временем станет привычным и близким, Да и сам он примелькается в этом районе. Своим нарочитым интересом к подробностям житья-бытья здесь, где все, по-видимому, знают друг друга, он, вероятно, вызвал подозрительность к себе; возможно, его приняли за соглядатая, сыщика, который шпионит тут, чтобы потом донести, и это внушало опасения людям, потому что, быть может, грозило нарушить заведенный порядок их жизни. Но ни о чем таком он даже не помышлял. Ни теперь, ни когда-либо вообще не пришло бы ему в голову сообщать властям что-то, что могло бы повлечь за собой изменения в жизни города. Многое казалось ему странным, и слишком мало еще понимал он в устройстве города, и все же на основании некоторых своих наблюдений он пришел к твердому убеждению, что дело тут идет о некоей целостной системе, в которой все взаимоувязано и все, до самого малого, подчинено определенному замыслу. Он готов был отказаться от любого собственного критерия, от всякого сравнения с обычаями других стран и времен и всецело положиться на данность. Ибо — как ему подсказывал уже первый опыт пребывания в городе — одно только доверие к окружающему могло открыть ему смысл.

А возгласы "Новый!", "Городской писарь!", "Хронист!" он, может быть, как-то не так понял. Ибо — что в нем было такого особенного, чтобы привлечь всеобщее внимание.

Теперь он шел неспешно, приняв праздный вид, чтобы не отличаться от других, и вскоре заметил, что люди кругом снова сидели или стояли, занятые сами собой, не проявляя к его особе никакого интереса. Откуда у них столько свободного времени? Он не отваживался ни с кем заговаривать, боясь разоблачить себя; ведь многие из этих людей тоже могли говорить на местном диалекте, как старая Мильта.