Оккупация. Правда и мифы - Соколов Борис Вадимович - Страница 64
- Предыдущая
- 64/69
- Следующая
К осени 1942 года в большинстве районов Белоруссии произвели раздел земли, однако единый принцип при этом не соблюдался. В некоторых районах крестьянам давали по две десятины, а остальную землю сохраняли в общинном фонде, из которого «жаловали» лиц, отличившихся перед оккупантами.
В 1944 году, когда немцы уже не сомневались, что из России им придется уйти, оккупационная администрация и военное командование стремились к тому, чтобы урожай не попал в руки Красной Армии. В связи с этим Пономаренко 27 апреля 1944 года издал директиву, где отмечалось:
«Противник запретил проведение сева в районе Минска. Нарушающих этот приказ немцы обстреливают. Имеется приказ немецкого командования об уничтожении посевов при возможном отступлении немецкой армии… Враг в широких размерах проводил мероприятия по уничтожению озимых посевов и срыву весеннего сева, чего в 1943 году не наблюдалось.
Однако в некоторых районах немецкие захватчики усиленно проводили сев вокруг своих гарнизонов и привлекали к проведению полевых работ местное население».
В итоговом отчете 1-й партизанской бригады имени Заслонова, составленном после соединения с советскими войсками, говорилось:
«До 1943 года, пока линия фронта находилась на расстоянии 100 км от партизанской зоны… немецко-фашистские захватчики заставляли крестьян сдавать ежегодно следующие продукты: 90 кг зерна с 1 га пахотной земли (но обычно крестьяне сдавали не больше 50 процентов, прятали зерно в землю) (а ведь норма не такая уж большая, учитывая, что урожайность вряд ли была меньше 5–6 центнеров с гектара даже в суровое военное время. — Б. С), 4 кг куриного мяса и 100 яиц со двора, 360 литров молока. Немцы часто брали крестьян с лошадьми на работы на неделю и две, особенно на ремонт дорог. За невыполнение поставок и гужевой повинности забирали коров… Зачастую за невыполнение налога вывозили население в Германию, сразу полдеревни… За подозрение в связи с партизанами арестовывали сотнями, расстреливали или жестоко избивали резиновыми палками.
С приближением линии фронта в прифронтовой полосе все ценное и запасы продовольствия, необходимые для питания еще находившегося здесь населения, вывозились, постройки сжигались. На создавшуюся впоследствии партизанскую зону (Сеннинский, Чашникский, Толочинский, Богушевский и Лепельский районы) немцы совершали налеты, грабили у населения все до последней курицы и мотка ниток, а постройки сжигали. Когда партизаны защищали эти деревни, не пускали туда немецко-фашистских захватчиков… эти деревни подвергались бомбардировке, их зажигали специальными зажигалками (бутылки, термитные шарики), авиацией. Периодически производились экспедиции, во время которых происходил грабеж, насилование девушек и женщин, сжигание построек, хлеба, фуража (последнее выглядит сомнительным: неужели каратели не в состоянии были вывезти зерно? — Б. С), угон населения на окопные работы и в лагеря…»
Летом 1943 года Центральный штаб партизанского движения выдвинул лозунг: «Ни грамма хлеба, ни одного зерна не дать немцам!» В связи с этим орган Старобинского райкома Компартии Белоруссии газета «Советский патриот» писала: «Каждый крестьянин должен сейчас планировать, как лучше убрать свой урожай и где его лучше спрятать, чтобы он не остался злому врагу фашисту… Лучше свой хлеб уничтожим, когда это надо, но не дадим его врагу». Но то был голос партизанского начальства, а отнюдь не крестьянских масс, которые не испытывали желания сжигать на корню выращенный своими руками хлеб.
Пономаренко приказал партизанам помогать местным жителям в проведении весеннего сева, подобно тому как ранее приказывал им помогать в уборке урожая. Население, как ни странно, встречало эту помощь без большого энтузиазма. 29 июля 1943 года комбриг Марченко доносил о «политически вредных» высказываниях колхозницы Трощенко: «Зачем партизаны вмешиваются в вопрос уборки урожая. Это дело наше, мы уберем урожай без посторонней помощи». По уверению Марченко, «это мнение на собрании было разбито самими местными жителями», а Трощенко арестовали «за явный саботаж».
После войны Пономаренко утверждал, ничтоже сумняшеся, что с колхозами на оккупированной территории население свыклось и не мыслило себе жизни вне коллективного хозяйства. Как заявил Пантелеймон Кондратьевич, крестьяне Минской партизанской зоны «сразу же после изгнания войсками Красной Армии гитлеровских оккупантов возродили весь прежний уклад крестьянской жизни» и возвратили все ранее розданное им колхозное имущество.
На самом деле, конечно же, возрождение колхозов происходило отнюдь не добровольно. Однако выбора у крестьян не было. С противниками колхозного строя безжалостно расправлялись сотрудники НКГБ и войска НКВД.
Партизаны в лесах часто жили совсем неплохо. Например, командир 222-й партизанской бригады, действовавшей в Белоруссии, М. П. Бумажков, докладывал: «Средний дневной рацион партизан (за всю войну. — Б. С.) составлял: хлеба печеного 1 кг (у немцев полицаи получали только 300 г. — Б. С), крупы 50 г, мясо 300 г, картофель особо не нормировался». Похожие цифры и в отчетах других бригад. Продовольствие добывалось как за счет добровольных и принудительных заготовок в деревнях, так и путем нападений на немецкие и полицейские гарнизоны, подсобные хозяйства и обозы. Замечу, что в последнем случае к партизанам все равно попадал хлеб и скот тех же крестьян, только ранее изъятый у них немцами.
Но в тех случаях, когда немцы предпринимали широкомасштабные карательные операции и блокировали партизанские районы или когда местное население отражало попытки партизан разжиться продуктами в деревнях, последним приходилось голодать, а иной раз не брезговать и мясом своих погибших товарищей. О людоедстве среди партизан Крыма я уже писал. Там же нередко за неимением лучшего партизанам приходилось питаться трупами павших животных. Так, крымский партизан Иван Генов весной 1942 года описал в дневнике следующий случай:
«Около четырех месяцев назад была убита лошадь. Все это время она находилась под снегом и успела разложиться. Теперь голодные партизаны ее нашли и, кроме хвоста, гривы и копыт, съели все… Вот на что толкает голод!»
Но и в Белоруссии, где население гораздо дружелюбней относилось к партизанам, чем в горном Крыму, им порой приходилось несладко. Вот что писал хорошо знакомый нам комбриг полковник А. Я. Марченко о блокаде, из которой его отрядам пришлось выходить зимой и весной 1943 года:
«Питались в это время в основном печеной картошкой, изредка мясом, варили в немногих уцелевших котлах (большинство пришлось бросить при отступлении. — Б. С.) суп с немолотой рожью вместо крупы. Все очень обносились. Начались оттепели, а большинство было в валенках, из которых зачастую выглядывали пальцы. В качестве обуви широко пошли в ход чуни из необработанных коровьих кож. Боеприпасы окончательно истощились».
Иногда во время подобных блокад случались трагедии, достойные пера Шекспира. В ходе прорыва партизанских полков Демидова и Гришина из окружения в районе рек Сож и Проня в октябре 1943 года, как гласит боевое донесение, «с группой следовала тяжело раненная сестра Вайстрова (командира партизанской роты. — Б. С.) Даша, которая при тяжелой обстановке лично т. Вайстровым была пристрелена». Только Богу известно, что чувствовали в эту минуту брат и сестра. И был ли выстрел Вайстрова актом жестокости или милосердия?
Некоторые специфические проблемы возникали в связи с присутствием в партизанских отрядах значительного числа женщин. В 1944 году Пономаренко отмечал, что «за проявленные мужество и героизм в борьбе с немецкими оккупантами 242 девушки-партизанки награждены медалями «Партизану Отечественной войны». Однако «наряду с хорошими показателями… есть факты неправильного подхода к девушкам-партизанкам со стороны отдельных командиров и комиссаров отрядов. В партизанской бригаде Маркова насчитывается 30 партизанок. Учебы с ними никакой нет. В боях участвуют, и то не всегда, только 9 человек. Остальные партизанки систематически работают только на кухне. Многие вышли замуж за командиров и, имея оружие, сидят в лагере. Женился на 17-летней девушке и сам Марков…
- Предыдущая
- 64/69
- Следующая
