Ave Caesar! Дело о римской монете - Крупенин Артур Борисович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/57
- Следующая
Цеце безошибочно уловила в голосе Марины нежелание обсуждать ход терапии. Одно дело перемывать косточки ухажеру и совсем другое – обсуждать пациента. Цеце не без сожаления свернула тему:
– Ладно, больше ни слова о работе.
– Ни слова, – с готовностью кивнула Бестужева.
– Разве что маленький дружеский совет…
Марина шутливо закатила глаза.
– Ну что еще?
Лена накрыла ее руку ладонью.
– Скажи, не ты ли сама, пытаясь забыться после разрыва, устроила себе сумасшедшую шестидесятичасовую рабочую неделю? Не ты ли свела все свои контакты с внешним миром к до обидного редким встречам с единственной подругой и общению с пациентами? И теперь ты еще удивляешься тому, что вляпалась в личные отношения с одним из них? Да наплюй ты на эту чертову этику. Он тебе нравится?
Вместо ответа Марина опустила глаза.
– Все даже хуже, чем я думала, – хмыкнула Цеце. – Не забывай, что меньше года назад я сама была в аналогичной ситуации и чуть не упустила своего счастья по той же самой причине, по которой собираешься упустить его ты. Говорю тебе, наплюй. – Она понизила голос. – Между, прочим, одна моя знакомая, врач-венеролог, недавно тоже вышла замуж за бывшего пациента. Живут душа в душу…
– За их здоровье! – предложила Марина.
Подружки чокнулись и расхохотались.
Официантка принесла еще два бокала. Когда уровень янтарной жидкости в них упал вдвое, глаза Цеце загорелись.
– Слушай, а не пойти ли нам спасать листья? Здесь же, на Патриках. А то еще неделя-другая и спасать-то уже будет нечего…
Обе заулыбались, вспомнив любимое институтское развлечение, которое заключалось в том, чтобы осенью встать под каким-нибудь особенно развесистым кленом и, дождавшись порыва ветра, броситься в погоню за падающими листьями, не давая им долететь до земли. Упавший лист считался умершим, а тот, что был пойман на лету, – спасенным. У обеих в сумках-портфелях тех лет даже были специальные отделения, где подолгу хранились «спасенные» листья. Девушки были почти уверены, что пока кленовые души покоятся в сумке, они могут жить там вечно. Как в раю. Вся эта забавная беготня под осенними кленами называлась «спасти рядового Листьева». В последний раз операция по спасению проводилась как минимум лет семь-восемь назад, но сейчас грюнер-велтлинер уже давал о себе знать – нестерпимо хотелось приключений. Подруги быстро оделись и чуть ли не вприпрыжку направились к Патриаршим прудам в поисках красно-желтых душ, достойных спасения.
В перерыве между лекциями Глеб снова перебирал слова, которые могли быть написаны на монете. И хотя к поимке убийцы эта загадка, возможно, никакого отношения не имела, он из принципа хотел довести дело до конца. От римского денария и как-то связанного с ним преступника, живущего в двадцать первом веке, мысли Глеба перепрыгнули на душегубов Древнего мира. Собственно, более или менее достоверно известно только о Прокрусте. Глеб даже представил себе, как могло бы начинаться его уголовное дело в античные времена: «Прокруст, он же Дамаст, он же Полипемон, он же Прокопт, что означает „усекатель“. Год рождения неизвестен. Родственников не имел. Ориентировочно проживал вблизи дороги, ведущей из Мегары в Афины. Отличался звериной жестокостью. Обманным путем заманивал одиноких прохожих к себе в жилище, предлагая остаться на ночлег. Затем силой укладывал доверчивых граждан на одно из двух имевшихся спальных мест. На то, что было размером побольше, укладывал жертвы небольшого роста и бил их молотом, чтобы растянуть и привести в соответствие с габаритами кровати. А на спальное место меньшего размера помещал пленников высокого роста и с особым цинизмом „усекал“ любые непоместившиеся части тела. Совершил десятки жестоких убийств. Погиб во время облавы, проведенной Тесеем. Впоследствии обе кровати, проходившие по этому делу, получили название „прокрустово ложе“…»
Любопытная деталь: историки считают, что Прокруст был реальным историческим лицом и реальным убийцей, однако нет никаких данных о том, что его преступления носили сексуальный характер. Кроме того, Глебу ли не знать, что растление юношей в Греции было обычным, абсолютно законным и, можно сказать, любимым делом.
Вечером, несмотря на обескураживающие воспоминания о последнем сеансе, Глеб все-таки решил позвонить Марине. Точнее, его пальцы сами набрали заветный номер.
– Привет!
– Привет!
Бестужева откликнулась так быстро, словно тоже сидела с трубкой в руке. Глеб даже на секунду растерялся.
– Что-нибудь случилось? – забеспокоилась Марина.
– Всегда что-то случается, – невпопад пробормотал Глеб.
Какая-то чепуха. Надо же, так много хотелось сказать, а говорим ни о чем. Ну, значит, еще не время. В итоге Глеб ограничился уточнением даты их следующей встречи и уже собирался закругляться, как вдруг ему в голову пришла спасительная мысль. Вспомнив, как завзятый театрал Буре на днях с энтузиазмом рассказывал ему о том, что известная итальянская труппа покажет в Москве «Илиаду», Глеб без особой надежды предложил Марине вместе сходить в театр. Бестужева согласилась неожиданно легко.
Повесив трубку, Глеб снова занялся денарием, но вскоре понял, что совершенно не способен сосредоточиться. Пожалуй, стоит немного отдохнуть и слегка пофантазировать о перспективах на выходные. Тем более что субботний вечер сулил приятное приключение. Маятник качнулся в другую сторону?
Лариса Васильевна Валеева была худенькой блондинкой с подбородком, который гораздо больше подходил боксеру-тяжеловесу, нежели хрупкой женщине. В придачу к могучей челюсти прилагались вытянутые в ниточку несоразмерно тонкие губы.
В свое время Валеева заняла должность заведующей кафедрой вовсе не потому, что очаровала начальство своими женскими прелестями и уж точно не потому, что проявила себя как большой ученый или выдающийся педагог. Нет, подобными талантами она не обладала. Хотя, строго говоря, способностями господь Валееву не обделил – особенно умением договориться с кем угодно и о чем угодно. Например, она умела добиться от ректора увеличения бюджета в кризисную годину или могла с легкостью перетащить на свою сторону ученый совет, чтобы тот принял решение, выгодное кафедре – а также лично заведующей. Но вот что Лариса Васильевна любила и умела делать по-настоящему хорошо, так это «работать с людьми», что, собственно, и вознесло ее на академические вершины. Валеева была способна часами напролет вести длинные разговоры будто бы ни о чем, на самом же деле, как заправский шахматист, ведя собеседника к нужной теме или ненароком подталкивая его к правильным выводам. В общем, искусство тонкой интриги, столь распространенное в научной среде, Лариса Васильевна возвела в культ и отточила до невиданных высот, совершенно справедливо рассчитав, что умников в университете пруд пруди, а хитрых и изворотливых дипломатов – раз-два и обчелся.
Надо отдать заведующей должное – она постоянно самосовершенствовалась. С юности испытывая отвращение к спиртному, Валеева железным усилием воли заставила себя преодолеть эту неприязнь. Мало того что Лариса Васильевна научилась выпивать наравне с мужчинами, она еще и освоила все тонкости искусства сомелье. Последнее, впрочем, было не особенно удивительно: история знает, что лучшими знатоками Священного Писания во все времена были атеисты, тщательно изучавшие его как научный текст, а не догму. Вот так и бывшая трезвенница Валеева досконально разобралась в иерархии винтажных вин, эксклюзивных сортах коньяка, виски и рома. А еще она завела себе специальный шкафчик для хранения сигар только для того, чтобы понять, за что мужчины так любят эту гадость. И это при том, что ее мутило при одном только запахе «хабанос».
В общем, Лариса Васильевна научилась становиться своей в любой мужской компании. Она давно смекнула, что известная поговорка «В Риме поступай как римлянин» может быть успешно модифицирована следующим образом: «В мужском мире поступай как мужчина». А мир научных, как, впрочем, и любых других руководителей был исключительно мужским. И Лариса Валеева, словно разведчик в чужой стране, каждое утро отправлялась на работу, как Штирлиц на задание. Она всегда была внутренне готова к любым подвохам и неожиданностям.
- Предыдущая
- 22/57
- Следующая
