Империя ангелов - Вербер Бернард - Страница 43

• Предыдущая
• 43/76
• Следующая

Таким образом, потеря дважды принимается.

Это касается не только кончины. Существуют также «события конца»: уйти с работы, расстаться со спутницей, поменять место проживания.

Траур в таких случаях является формальностью, которую многие считают бесполезной. Однако это не так. Важно отмечать жизненные этапы.

Каждый может придумать собственные траурные ритуалы. Это может быть самая простая вещь: сбрить усы или бороду, изменить прическу, изменить стиль одежды. А может быть и самая сумасшедшая: устроить огромный праздник, захмелеть до одурения, прыгауть с парашютом...

Когда траур совершен неправильно, не проходит чувство стесненности, как будто сорную траву не выпололи до конца.

Возможно, важность соблюдения траура нужно преподавать в школе. Это помогло бы многим избежать впоследствии длинных лет мучений.

Эдмонд Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4

В ресторане коллега хочет вызвать полицию, потому что у одной из посетительниц нет денег, чтобы заплатить за завтрак.

Я внимательно разглядываю ее. Это тоненькая и хрупкая девушка, одетая во все черное. Она похожа на выпавшего из гнезда птенца. В руке у нее книга «Цветы для Алгернона» Дэни Кейса.

Я оплачиваю ее счет, подхожу и спрашиваю, о чем эта книга. Она благодарит и говорит, что я не должен был платить за нее. Потом соглашается рассказать о книге. Это история одного умственно отсталого человека, который мало-помалу обретает разум благодаря химиотерапии, уже опробованной на мыши, которую зовут Алгернон. Герой начинает рассказывать историю своей жизни и выздоровления первому встречному, и его мозг как бы начинает обнаруживать новые чувства. Он начинает лучше писать. Когда он еще был идиотом, то делал по орфографической ошибке в каждом слове и не пользовался пунктуацией. По мере лечения он заметно прогрессирует.

Девушка представляется. Ее зовут Гвендолин. Она добавляет, что, насколько ей известно, этот писатель, Дэни Кейс, больше ничего не написал. Но после такого шедевра он может умереть спокойно, он выполнил свою «миссию для человечества». Он осуществил то, для чего был рожден. Гвендолин считает, что у каждого есть задача, которую он должен решить, и только после этого он может умереть.

Я смотрю на нее. У нее сверкающие глаза миндалевидной формы и очень светлая кожа. Я говорю себе, что девушка, читающая фантастику, не может быть неинтересной. Кроме того, мне в ней нравится то, что она кажется еще больше потерянной, чем я сам.

Мы идем по улице. Она рассказывает, что она поэтесса-неудачница. Я отвечаю, что это хорошее совпадение, потому что я сам писатель-неудачник.

Гвендолин говорит, что мы здесь для того, чтобы страдать, и что люди учатся на своих ошибках.

Потом мы идем молча. Я беру ее ледяную руку и грею в своей. Она останавливается, пристально смотрит на меня взглядом маленькой потерявшейся мышки и говорит, что находит меня очень симпатичным, что хотела бы заняться со мной любовью, но что она сделала несчастными всех мужчин, с которыми была знакома.

Я буду первым исключением.

Я приношу несчастья, — вздыхает она.

Я не суеверный. И знаете почему? Потому что суеверность... приносит несчастье.

Она делает вид, что смеется, потом снова советует мне бежать от нее.

Через несколько недель эта маленькая брошенная мышь уже живет в моей студии. Гвендолин оказалась прекрасной хозяйкой. Проблема в том, что, когда мы занимаемся любовью, мне кажется, что она делает это только ради меня или чтобы отблагодарить за жилье.

Иногда она на меня смотрит своими огромными глазами и говорит: «Мне лучше уйти, я слишком тяжелая ноша для тебя». Тогда я пытаюсь ее успокоить. Покупаю ей разноцветные одежды. Долгое время носить только черное это немного монотонно. Она меряет вещи и больше их не надевает. Я веду ее в кино посмотреть фильмы Монти Питон. Она единственная в зале не смеется. Я рассказываю ей о «дзэн-телевидении», моей новой философии, основанной на полном отсутствии мыслей благодаря постоянному смотрению телевидения. Безрезультатно. Мона Лиза подходит к ней, чтобы она ее поласкала, но она лишь механически запускает руку ей в шерсть, думая о чем-то другом.

Вечером она забирается ко мне под одеяло, прикладывает ледышки ног к моим икрам и спрашивает, хочу ли я заняться любовью, таким тоном, каким спрашивают у контролера, нужно ли прокомпостировать билет, чтобы пройти через турникет, потом засыпает и громко храпит. Посреди ночи она начинает брыкаться, жестикулировать и сводить счеты с каким-то воображаемым врагом, обращаясь к нему с униженными просьбами.

Мона Лиза и я решаем принять вызов — спасти эту мадемуазель от депрессии во что бы то ни стало.

Она засыпает с сигаретой в кровати, и в моей уютной студии начинается пожар. Она оставляет краны в ванной открытыми, и мы затапливаем соседей снизу. Она забывает закрыть дверь на ключ, и незваные гости пользуются этим, чтобы унести мою стереосистему.

Каждый раз она рассыпается в извинениях, плачет навзрыд и, наконец, прижимается ко мне, повторяя: «Я ведь говорила тебе, что приношу несчастья». А я каждый раз отвечаю: «Да нет же, нет...»

Из-за Гвендолин у меня появляется желание переписать и улучшить «Крыс». Я должен победить ради нас обоих.

Я сталкиваю кошку на пол. Накрываю покрывалом телевизор, чтобы он немедленно перестал смеяться надо мной своим большим квадратным глазом. Усаживаюсь за машину по обработке текста и в тридцатый раз принимаюсь за роман о крысах с первой страницы.

Я должен поднять планку еще выше. Нужна интрига, которая привлечет внимание даже самых тупых издателей.

Новая идея: создать в центре сплетения канализационных труб место, где происходят загадочные и ужасные события, которые я не буду описывать. Больше всего возбуждает воображение то, что не показывается. Для каждого читателя в глубине сточных труб будет скрываться то, чего он больше всего боится.

Мона Лиза указывает мне кончиком мордочки, что я должен написать о зеркале. Описать сцену, в которой крыса видит свое отражение в зеркале. Ты все знаешь, моя Мона Лиза! Всегда буду тебя слушать. Здесь не моя планета, но ты с моей планеты. Возможно, я происхожу из небесного королевства кошек. У древних египтян кошки были священными животными, к которым относились как к богам.

Может быть, Мона Лиза — это муза, которую я всегда искал.

Я пишу всю ночь.

Я старший сержант и командую подразделением «Волков». Из новобранцев я отобрал самых свирепых. Я втолковал им всю силу выражения «Быстрый или мертвый». Я придумал целую серию игр, чтобы развить их навыки скорости. Они могут жонглировать гранатами без чеки, могут увернуться от выпущенной в лицо стрелы. Они ставят руку на стол и бьют ножом между пальцев, соревнуясь между собой на скорость. Некоторые настолько ловки, что могут руками поймать дикого зайчонка. Я что-то пробудил в них. Зверя. Они говорят все меньше и меньше. Среди нас нет ни одного, кто посмел бы начать бесполезный интеллектуальный разговор.

Когда один «волк» обращается к другому, то лишь для того, чтобы предупредить: «Внимание, сзади». На самом деле даже слово «внимание» не произносится, просто «сзади». Мы говорим, только чтобы выжить. «Волки» повинуются каждому моему жесту. Я больше чем сержант, я вожак стаи.

Вместе мы выполнили много опасных операций. Они никогда не войдут в учебники истории, но могли бы занять достойное место в фильмах с моими кумирами, американскими звездами Сильвестром Сталлоне и Арнольдом Шварценеггером.

Станислас стал моей правой рукой. Он делает выволочку тем, кто не понимает меня с полуслова и не спешит выполнить приказ. Его действия очень эффективны. Если так будет продолжаться и дальше, скоро мы достигнем того, что не будем говорить совсем, как бы телепатически настроенные друг на друга.

Один тип мне сказал: «Я рад, что стал „волком“, потому что до этого мне ни в чем не везло». Я ответил, что людям, которым не везет, нечего делать в моей команде, и выгнал его.

• Предыдущая
• 43/76
• Следующая