Перехлестье - Алексина Алена - Страница 45

• Предыдущая
• 45/96
• Следующая

– Уродина! – отпихнул он от себя несчастную.

Та дрожала всем телом. Сухие рыдания раздирали покалеченное горло, хотелось кричать, биться затылком об пол. Что угодно, только бы не чувствовать ничего, не слышать, не понимать. Умереть.

– Ну уж нет… Ежели Джинко за что берется, то до конца доводит! Я этот спор выиграю. Тебя надо девичества лишить. Значит, так тому и быть. А ну не трепыхайся! – И он отвесил девушке тяжелую оплеуху, а когда голова Зарии дернулась от удара, чернушка увидела, что мужчина тянется… тянется… к песту, которым она пыталась от него защищаться и который уронила, сломленная унизительными речами.

Ненависть всколыхнулась в груди огненной волной, заставляя вырываться, сопротивляться, стучать ногами по полу. Хотелось убить проклятого мучителя, убить жестоко, так же жестоко, как он издевался над ней! Уничтожить, растерзать.

– Да лежи ты! – прошипел мужчина, снова отвешивая жалкой жертве оплеуху. – Хватит биться-то. Думаешь, спасать прибегут? Дурища. Да если и прибегут, так только посмотреть! Спасибо скажи, что девкой не помрешь!

Схватив недавнее оружие Зарии, палач повернулся к жертве. Эх, не было б запрета… чего уж врать-то, Джинко был бы не прочь отведать этой девчонки! Вот только не для того он тут. Не ее девичью забрать честь (нужна сто лет), а умение любить. Потому и говорил он эти жестокие слова, потому и унижал. Нужно было вытоптать, выжечь в наследнице лантей все доброе, что было в душе, уничтожить бесследно, изуродовать, извратить.

А идея с пестом кстати пришлась – вон как забилась, дуреха. Джинко покрутил в руках деревяшку, усмехнулся, глядя в расширившиеся от ужаса глаза. Красивые глаза – пронзительные, синие-синие… Боится, ненавидит. Но этого мало. Ее ненависть еще не так сильна, как то требуется.

Он снова рванул юбки жертвы едва не к самому подбородку. Унизить, растоптать так, как можно растоптать только невинную девушку… Погубить.

Холодный порыв ветра ураганом ворвался в кухню, сбил насильника с ног, швырнул на пол и поволок прочь, протащил кубарем, попутно приложив спиной к столу, с которого на Джинко с грохотом посыпались плошки и миски, а потом щелкнул засов, дверь распахнулась, и на пороге возник Грехобор.

Маг понимал, что за его самоуправством последует мгновенное наказание. Возможно, смерть. Понимал и то, что дэйн уже наверняка почувствовал волшбу и от ее присутствия проснулся его собственный дар. Но это было не важно. Ничто не имело значения, кроме съежившейся на полу девушки с растрепанными волосами, задранным подолом и синяками на заплаканном лице. Одного взгляда на это униженное, беспомощное создание было достаточно для того, чтобы прилив слепой ярости подавил рассудок.

Он не мог дотронуться до нее, не мог утешить, да и вряд ли его прикосновения подарят облегчение, но… не было терпежу видеть это. Сила Грехобора словно поток, прорвавший запруду, рвалась из тела. И остановить ее было уже не в его власти.

В тот миг, когда Йен услышал голос мужчины, говорящего такое, когда услышал стон Зари, благоразумие отступило под натиском гнева.

Что, если бы на месте этой несчастной девушки оказалась его Василиса? Одной этой мысли оказалось достаточно, чтобы в груди разгорелась яростная злоба, а страх перед наказанием поблек.

– Люди добрые, помогите! Остановите его! – Джинко отползал от разъяренного мага, елозя локтями и задом по доскам пола и подвывая от ужаса. – Он ведь меня убьет!

Дэйн возник напротив Грехобора, закрывая собой обидчика Зарии и сцепляя руки в охранное заклинание. Маг зарычал, стараясь проломить защиту.

– Остановись! – Ледяное спокойствие палача магов всколыхнуло в Йене еще большее бешенство, и он лишь усилил натиск. – В чем дело?

Джинко, поднявшись на ноги, стремительно оценил ситуацию и затараторил:

– Я на кухню заглянул, уж больно хотелось на стряпуху посмотреть здешнюю, а тут он…

Дэйн напрягся, когда Грехобор снова кинулся на возведенную им невидимую стену.

– Что «он»? – спросил один из посетителей.

– Там девчонка была, так он ее… – Джинко обвел всех безумным взглядом. – Я только пристыдить хотел, а он меня магией!

За спиной дэйна с грохотом упал поднос. Василиса.

Грехобор краем сознания понял, что жена бросилась к помощнице, но это ни на миг не отвлекло его от происходящего. Ярость, усиленная уверенностью, что скорее поверят этому ублюдку, чем ему, магу, помогла продавить защиту дэйна. В зале стало холодно, словно в погребе. А потом еще холоднее. И еще.

Закопченный потолок с широкими черными балками начал стремительно схватываться инеем, стены седели, колючие льдинки осаживались на столы, скамьи и доски пола. Дыхание людей превратилось в сизые облачка пара. А дэйн, казалось, уже и моргал с трудом. Да, Йен был сильнее. Всегда. И тогда, в Клетке магов, его гнев смогла остановить только Мили, да и то лишь потому, что закрыла Волорана собой. Но сегодня… сегодня Грехобора не остановит никто.

Дэйн, понимая, что не выстоит, последним усилием потеснил мага, выигрывая драгоценные мгновения. Прошелестел, выскальзывая из ножен, клинок, тускло блеснула серая сталь, со свистом рассекая звенящий и морозный воздух, а потом оружие нашло жертву, и безжизненное тело упало к ногам палача.

– Не в этот раз, Грехобор. Достаточно бойни в Клетке магов.

Маг остановившимся взглядом смотрел на неловко распростертое на полу тело обидчика Зарии. Темное пятно растекалось по скобленым доскам, и разрубленное плечо зияло страшной раной. На мертвом белом лице застыли удивление и испуг. Широко распахнутые глаза незряче таращились в потолок. А ведь всего миг назад жил и не подозревал, что так все обернется…

Йен глядел в застывшие зрачки и понимал – сила, поднявшаяся сейчас в нем гигантской волной, застыла, замерла, потому что обрушить ее стало не на кого. Она рвалась прочь, но отпустить ее не было причины. Он замер, сдерживая яростную магию, чувствуя, как перехватывает горло. Из старого шрама медленно текла по виску капля тягучей обжигающей крови…

Пока внутри мага бушевала стихийная борьба с самим собой, Василиса, ни о чем таком не подозревавшая, пыталась растормошить Зарию, которая скорчилась на полу и смотрела вокруг волчьими глазами.

– Зария… Зария… Чш-ш-ш… – Стряпуха гладила несчастную по гладким черным волосам, шептала что-то утешительное и все пыталась поднять девушку на ноги, довести до лавки, но тщедушная помощница упиралась с невиданной силой.

– Что за… – Багой, растолкавший зевак и протиснувшийся наконец на кухню, замер на пороге.

Трактирщику хватило беглого взгляда на чернушку, чтобы отметить и разорванную одежду, и дикий взгляд, и дрожь по всему телу. Мужчина окинул владения Василисы тяжелым взором и, приметив на полу деревянный пест, спросил несвойственным ему пересушенным голосом:

– А это зачем?

Лиска пожала плечами, мол, кто ж его знает, может, упал, когда отбивалась. Но в этот самый миг Зария вскинула голову и зло, громко, чтобы все слышали, ответила:

– Он иначе не мог сделать то, зачем пришел. У него не получалось.

И было в ее словах, в том, как они прозвучали, что-то очень страшное. Черное. Трактирщик перевел взгляд на Василису, потом на венчальное кольцо, украшавшее ее безымянный палец, потом поглядел на Грехобора, стоящего над распростертым телом и вдруг шагнул к чернавке, рывком поставил ее на ноги и встряхнул, пытаясь тем самым привести обычно тихую и боязливую девушку в чувство, изгнать из ее глаз, лица и голоса черную злобу.

Зария свирепо зашипела и с кошачьей яростью начала отбиваться. Бесполезно. Не родилась еще та баба, которая бы вырвалась из Багоевых лапищ. Трактирщик вжал в себя бьющуюся чернушку, неловко поглаживал ее широкой, словно лопата, ладонью по трясущимся узким плечам и приговаривал:

– Ну-ну-ну… покричи, покричи. Вот умница, вот молодец.

И девушка глухо выла, упираясь лбом в его выпирающую, словно бочонок, широкую грудь.

• Предыдущая
• 45/96
• Следующая