Сын племени Навахов - Шульц Джеймс Виллард - Страница 1

• 1/23
• Следующая

— Да, белый человек из племени черноногих, все было так, как тебе говорили. Родом я навах, и если бы воин из племени тэва не задел меня случайно копьем, я бы до конца своих дней остался навахом. Этот удар копьем сделал меня индейцем-тэва — надеюсь, неплохим.

Так ответил мне старый "летний кацик" через переводчика Легкое Облако.

Как-то поздней весной сидели мы в летней киве пуэбло Сан-Ильдефонсо. С кациком меня познакомили мои приятели в Санта-Фэ. Они сказали ему, что хотя я и белый, но сердце у меня — черноногого индейца, так как вырастило меня племя черноногих. Он пригласил меня в свое пуэбло, поместил в одной из чистеньких комнат с выбеленными стенами и дал право посещать священную киву. Но этого мне было мало. Я хотел узнать историю его жизни — жизни доблестной и богатой приключениями, о которых я кое-что слыхал. И он обещал рассказать мне о себе — рассказать в те часы, когда он отдыхал от работы. А работал он много: возделывал маисовые поля, восстанавливал оросительные каналы.

Вот почему этот апрельский день застал меня в старой деревне индейского племени тэва. Я испытывал чувство благоговейного трепета, когда впервые спустился по лестнице в эту подземную киву, комнату, имевшую шагов сорок в поперечнике, где в течение многих веков кацики, старшины и вожди кланов индейского племени собирались на совещания. Подножье лестницы находилось за очагом, где горел священный огонь, а неподалеку виднелось небольшое отверстие, изображавшее ход в Сипапу подземный мир. Вдоль стены кивы тянулся широкий выступ из необожженных кирпичей — скамья, на которой обычно восседали старшины племени. Над ней были нарисованы на серой стене две огромные змеи в оперении, между ними — отец Солнце, мать Луна и дети их — звезды, а также символические изображения облаков, дождя и ветра. Мне хотелось узнать значение этих рисунков, но во время первого моего посещения кивы я никаких вопросов не задавал. Я стал рассказывать об обрядах черноногих и сумел заинтересовать старого кацика. Убедившись, что, несмотря на белый цвет кожи, я являюсь истинным черноногим, он, в свою очередь, рассказал мне о нравах и обычаях тэва и разрешил присутствовать при совершении многих обрядов, о которых белые до сих пор не имели представления. Два месяца прожил я в пуэбло, и он почти каждый день водил меня в киву. Здесь, в тихом прохладном подземелье, рассказал он мне историю своей жизни. За это и за многие другие знаки внимания я глубоко ему благодарен.

Рассказ старика я записал со слов переводчика Легкое Облако. Радостно было мне слушать его и записывать; надеюсь, и вы с удовольствием прочтете историю жизни кацика Уампуса.

Историю моей жизни я хочу рассказать черноногому белому, другу всех индейских племен, населяющих пустыню, долины и горы.

Родом я навах. Нас было четверо — мой отец, мать брат и я. Брат, Одинокий Утес, на три года моложе меня, был болезненным и слабым. Я помогал матери ухаживать за ним, и во мне видел он вторую мать.

Какими были навахи в дни моей молодости, такими остались они и по сей день. Это племя столь многочисленно, что навахи не имеют возможности жить все вместе. Отдельными кланами кочуют они по пустыне и горным равнинам, мужчины охотятся, женщины и дети собирают съедобные коренья, орехи и ягоды. Мой отец был вождем, главой клана, в который входило около двадцати семейств. С ними мы кочевали, с ними раскидывали лагерь. Скитались мы вдоль реки Сан-Хуан и к северу от нее; ходили на восток, в бесконечные прерии, где много было бизонов и где мы лакомились жирным мясом; ходили на юг, до гор Апашей; вершины этих гор покрыты снегом, а склоны одеты хвойным лесом; ходили на запад, до Колорадо, и в такую забирались глушь, что сердце сжималось от страха.

Мой отец охоту считал работой трудной и скучной. Когда ему удавалось добыть достаточно мяса, чтобы прокормить нашу маленькую семью в течение нескольких месяцев, он созывал мужчин нашего и других кланов и вместе с ними грабил окрестных жителей. Такие набеги доставляли ему радость и развлечение. Обычно уводил он своих воинов на юг и нападал на испанские поселки. У испанцев он отнимал прекрасных лошадей, седла, одежду, ружья, копья и ножи и возвращался к нам с добычей.

Но иногда, — скорее для развлечения, чем ради наживы, — нападал он на пуэбло в долине Рио-Гранде и в других равнинах, где жили мирные индейцы-землепашцы, засевавшие свои поля маисом. За это моя мать всегда его бранила.

— Если ты хочешь воевать, — говорила она ему, — оставь в покое бедных землепашцев, они мирно возделывают свои поля и никого не трогают. Сражайся лучше с испанцами, которые мало-помалу завладевают нашей землей и скоро совсем отнимут ее у нас.

На это отец отвечал:

— Я буду сражаться с испанцами и с землепашцами, потому что землепашцы живут в мире с испанцами.

Часто говорил он ей:

— Подожди, когда-нибудь я совершу набег на этих землепашцев и возьму все, что у них есть. Тогда и тебе и детям хватит припасов на несколько зим. Больше не придется тебе собирать коренья и орехи. Будешь сидеть в своем вигваме, стряпать, есть и толстеть.

А мать отвечала:

— Никогда не знала я праздности. Не было у меня ни одного дня отдыха и никогда не будет!

Весной, когда мне пошел десятый год, мы раскинули лагерь в горах у реки Сан-Хуан. Через месяц олени и лоси, набравшись ума, стали избегать охотников, и нужно было перебраться на новую стоянку. Созвали совет, и мой отец предложил пойти на юг, к каньону Челли, где водились антилопы. Когда-то в этом каньоне жили предки нынешних землепашцев из пуэбло.

Действительно, мы нашли там много дичи — антилоп, оленей, горных коз. Каждый день отец приносил в наш вигвам туши и шкуры животных. Убедившись, что мяса хватит нам на несколько месяцев, он с пятью воинами нашего клана вздумал совершить набег на испанские поселки. Но вскоре он вернулся, а когда моя мать стала его расспрашивать, он засмеялся и сказал:

— Я вспомнил о тебе и решил не трогать испанцев. Настало время, когда я должен исполнить обещание. Эту зиму ты будешь отдыхать, стряпать, есть и толстеть.

— Зачем ты надо мной смеешься? Зачем дразнишь свою бедную жену? грустно спросила мать.

— На этот раз я не дразню тебя! — воскликнул он. — Я вел моих воинов, чтобы напасть на испанцев. Мы подошли к пуэбло тэва, которое находится у Больших Источников. Здесь остановились мы на отдых и с горных высот посмотрели вниз, на равнину. И увидели, что в этом году тэва посеяли маиса больше, чем когда бы то ни было. Вокруг пуэбло зеленели маисовые поля. И, глядя вниз, на эту богатую житницу, вспомнил я о тебе, моей жене. Я сказал себе: "Если мы нападем на испанцев, я угоню лошадей, захвачу ружья, одежду, быть может, еще несколько скальпов, но все это у нас есть. Одного нет у нас — припасов на зиму. Не порадовать ли мне жену? Вместо того, чтобы идти войной на испанцев, я вернусь домой, а когда у тэва на полях созреет маис, я приду с большим отрядом и соберу жатву. Ну, довольна ли ты?

— Ты хотел меня обрадовать, но на сердце у меня тяжело, ответила мать. — Ты отберешь у тэва маис, ты убьешь хлебопашцев, завладеешь их пуэбло и отнимешь все их имущество. Оставь в покое мирное племя тэва и иди войной на испанцев.

— Нет, я совершу набег на пуэбло тэва! Будет у тебя не только маис, но и платья, одеяла и материя, вытканная руками тэва. Этого хватит тебе на всю жизнь.

Не успел отец выговорить последнее слово, как в наш вигвам вбежали женщины и спросили мать, правда ли, что мой отец хочет завладеть пуэбло тэва у Источников, ограбить его и снять маис с полей. Когда она ответила, что таково его решение, они ушли, напевая, приплясывая и смеясь. Их радовала мысль, что скоро перейдут к ним богатства тэва.

• 1/23
• Следующая