И передай привет полковнику - Смирнова Алена - Страница 3

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая

Но они притворялись. И пили. И обворовывали ее. Самое забавное, что Веркино доброе имя трепали понапрасну. Ничегошеньки она никогда от мужчин не получала. Только отдавала. И количеством откормившихся и приодевшихся на ее заработанные торговлишкой (без выходных и праздников) средства, самоутвердившихся задарма в ее постели наглецов давно обеспечила себе пропуск в рай. Она об этом смутно догадывалась, когда напивалась. Но, обозвав себя бестолочью, вновь и вновь повторяла ошибки добрых, глупых и энергичных людей.

Например, по-соседски не давала прохода Славе и Виктору, двум бравым коммерсантам. Они не так давно переехали в наш дом. Этих Анна Ивановна ненавидела лютее, чем всех остальных. У нее при виде ребят глаза загорались, как у сотни-другой осатаневших в семнадцатом году. «Господа, баре, кровопийцы, тьфу. Суки, скоты», – шептала она им вслед. Судя по тому, какие квартиры парни купили и как натужно их ремонтировали, лишних денег у них не водилось. Но Анне Ивановне было плевать. Они для нее, словно восковые фигурки для колдуна, символ, в который она сосредоточенно втыкала иглы бессильных своих проклятий.

Виктор Николаевич Измайлов в черной списке Анны Ивановны появился последним. С одной стороны, он вежливо, четко и полностью выговаривал слово «здравствуйте», столкнувшись с ней у мусоропровода. И временами терпеливо растолковывал ей ее права в борьбе с человечеством и обязанности человечества по отношению к ней. С другой стороны, он отказывался отстреливать Нориных такс, пугать пистолетом Веркиных сожителей, принудительно трудоустраивать меня в третью смену на завод и надевать наручники на Славу и Виктора, чтобы выпытать, на какие шиши они жируют. Анна Ивановна все-таки долгонько числила его в людях порядочных. Но однажды перегнула палку, требуя очистить подъезд от сомнительной пятерки – меня, Норы, Верки, Славы и Виктора, – навсегда. Мы, правда, накануне неожиданно были приглашены Виктором отпраздновать день его рождения. Он ходил по этажам, звонил в двери и говорил каждому одно и то же: «Я сегодня именинник, в городе недавно, ни друзей, ни родственников нет. Ты мне симпатичен (на), будь гостем (тьей), скрась мое одиночество». Ну, мы и скрасили… От души… Но ровно в одиннадцать разошлись, честное слово. Анна Ивановна ломилась в дверь Измайлова весь вечер и подсказывала меры пресечения нашего веселья, причем последние ее предложения были совсем уж инквизиторскими и садистскими.

– А что, если в подъезде живет милиционер, людям нельзя пошуметь и потанцевать? – хладнокровно осведомился терпеливый Измайлов во время ее шестого захода.

– Они все тянутся друг к дружке, в шайку собираются. А вы нос воротите. А потом говорите: «Организованная преступность…» Да они у вас под боком вот сейчас организуются.

Этого заявления не выдержали даже мощные канаты полковничьих нервов.

– Анна Ивановна, – проворковал он баском и сузил свои хитрющие черные глаза, – у меня своеобразная служебная специализация…

– Знаем, знаем, что вы убийц ищете…

– Информированные, – улыбнулся Измайлов. И любой, кроме Анны Ивановны, не преминул бы в эту секунду задуматься, может ли дьявол улыбаться или ему по чину положено только хмуриться. – Анна Ивановна, боюсь, вы молодых соседей слишком настойчиво провоцируете. Когда один из них или все разом дозреют до попытки избавиться от вашей опеки, я займусь этими ребятами. Но не раньше. Не раньше, дорогая.

Анна Ивановна сначала сообразила только, что сегодня нас в кутузку не повезут. К утру даже до нее дошел смысл сказанного Измайловым. И на первой же прогулке она сообщила в своем «загонном клубе», как называла Нора сборища пенсионеров, сходящих с ума от нищеты и скуки, что Измайлов – коррумпированная дрянь, прожирающая в ресторанах взятки от Славы, Виктора и Верки.

– Это сколько же бедных людей на расстрел надо было обречь, чтобы до полковника дослужиться, – вопила Анна Ивановна. – Ох, мент, поганый мент. И смеет мне угрожать!

Таким образом нас, подъездных изгоев, стало шестеро. Но мы об этом еще не знали. И о том, что скоро столкнемся с опасностью покруче Анны Ивановны и что не все выживем, – тоже.

Я встаю в пять, приходится. Дело в том, что сын не просыпается раньше половины десятого. И за эти утренние часы я успеваю до обалдения побатрачить на поле, принадлежащем придирчивым и редко знающим, что им надо, заказчикам рекламы. Но, чтобы с головой ринуться в работу, я должна выполнить три обязательных условия: пятнадцать раз обежать вокруг дома, принять контрастный душ и выпить кофе. Иначе через полчаса попыток придать привлекательность всяким товарам и услугам меня начинает подташнивать и возникает упорная тяга ко сну, крепкому и спокойному, как жизнь без двигателя чужой торговли, коим и является оная, Боже меня спаси!

В ту прохладную апрельскую субботу я без энтузиазма наматывала третий круг, когда увидела нечто необычное. К нашему подъезду подкатили медперевозка и милицейский автомобиль. После какой-то суеты двое мужчин извлекли из фургончика блистающего свежими битами на правой ноге Измайлова и бережно поволокли на крыльцо. Я рванула вперед, словно за автобусом в цейтноте, и догнала неспешную процессию на втором этаже. Носильщики драгоценной для меня ноши стояли в растерянности, обсуждая, как отпереть дверь занятыми руками. Я храбро предложила свои услуги, пропустила мужчин вперед и решительно вошла за ними следом.

– Виктор Николаевич, что случилось?

– Ответ на твой вопрос знают все, включая тебя, – прохрипел он. – Поскользнулся, упал, очнулся – гипс.

– Я о вас позабочусь, – заявила я.

И подумав: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – решила не отступать с занятых моей влюбленностью позиций. Захлопнула дверь и сунула ключи в карман. Меня очень обрадовало то обстоятельство, что Измайлов не сказал: «Свободна. Обойдусь без тебя». А лишь когда мужчины уложили его в спальне на кровать и распрямились, я поняла, что вряд ли они все трое могли произнести больше одной фразы в час. Бледные лица, густо щетинистые щеки, глаза без выражения, погруженные в темно-лиловые круги, и вздувшиеся жилы на руках и шеях… Эти люди смертельно устали, устали так, как мне никогда не доводилось и, дай Бог, не доведется. А Измайлов еще и губы кусал, вероятно, от боли.

– Я буду на кухне, – твердо сообщила я. – Заварю чай.

Через несколько минут ко мне заглянули двое здоровых и сказали, что больной моментально заснул. Я набухала в чашки по шесть чайных ложек сахарного песка, залила горячей заваркой и подвинула им. Они пили стоя, а я бестактно их разглядывала. Один был высоким, тонким и атлетичным, как фигурист, брюнетом. Очень молодым. Второй, чуть постарше, – рыжим круглоголовым крепышом среднего роста. Мятый пиджак топорщился на нем, как на боксере-тяжеловесе. «Интересно, – подумала я, – почему везде, где людей специально не подбирают по внешности, оказываются вот такие сочетания – толстого с тонким, высокого с низеньким? Так и подмывает поразмыслить о закономерности стремления к усредненности…» На самом деле меня это ничуть не занимало: так, дань привычке забивать голову самой, чтобы этого с ней, пустой, не делали другие. Ребята еле держались на ногах, и нам предстояло быстренько решить вопрос моего пребывания здесь.

– Меня зовут Полиной, – проявила я инициативу. – Я – соседка Виктора Николаевича. Мы с ним друзья.

Разумеется, я привирала. Но ведь Измайлов спас меня. Неужели после этого я не имею права считать его другом?

– Борис Юрьев, – представился «фигурист».

– Сергей Балков, – подхватил «боксер».

– Полковник теперь долго будет отдыхать, – властновато и резковато для теряющего сознание от переутомления объявил мне Борис. – В два часа мы привезем ему лекарства, костыли и продукты. Благодарим вас за помощь…

Ну нет, требования сдать ключи я дожидаться не стала. Давай, не самая бездарная рекламщица на свете, хоть раз в жизни успешно разрекламируй себя.

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая