Голова в кустах - Смирнова Алена - Страница 30

• Предыдущая
• 30/32
• Следующая

Некий хорошо разогретый спиртным парень, не замечая, что более трезвые граждане метнулись в подъезды, вступился:

– Мужики, вы че?

– Глянь, обкурилась и ломанулась из дома родного чуть ли не в трусах…

Видно, при желании джинсы и свитер, влажные от осеннего дождя, можно считать одними-единственными трусами.

– Че делают суки, – переметнулся на сторону похитителей мой защитник. – Я свою раньше тоже ловил. Теперь завязал, ша.

Пока он сокрушался, меня погрузили на заднее сиденье «раздолбанной трахомы», как выражался Балков. Где ты, Сергей? Ты бы им задал трепку. Я не успела рассказать тебе, что Виталий Кропотов был с Варварой в кино, где, исполняя чьи-то указания, репетировал показанную ею позже в управлении сцену. Многого не успела. Лишь повыбивавшись, я почувствовала, насколько замерзла и намаялась. Поэтому искренне предалась критике троих пассажиров и водителя:

– Паразиты, не могли раньше схватить? Обязательно надо было вдоволь полюбоваться на мои синеющие руки и губы? У, уроды.

– Не, под кайфом, не выдрючивается, – сказал тот, кто не покидал переднего кресла.

И обернулся. Я его в первый раз видела. Впрочем, остальных тоже. Подумала:

«Еще немного – и поверю, будто наркоманка». На секунду приободрилась: может, эти люди из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков? Кого еще может волновать, под кайфом я или нет?

Только почему они направляют стопы – елки, колеса! – за город? Когда-то меня насильно катали – правда, на иномарке – вместе с бессознательным, после удара кастетом в висок, Борисом Юрьевым. Господи, тогда и вялый Борин бок служил опорой.

Я не унижусь пред тобою.

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай, мы чужие с этих пор…

– Сбрендила? Стишки сочиняешь?

Уговариваешь себя гордость выказать?

Я потрясла головой. Она болела. «Выказать» – неплохо звучало. Нет, подонок, мне хотелось заставить вас говорить с шизонутой женщиной без церемоний.

Авось догадаюсь, чьи вы холуи. Как-то я пробовала неделю голодать, от шлаков избавлялась. И сделала открытие: если после продолжительной голодухи поесть, возникает состояние, похожее на приятное легкое опьянение. Оказалось, что с замерзшим и отогревшимся творится то же самое. Меня действительно неостановимо несло на треп и смех. Поэтому я пояснила:

– Не я сочиняю, Лермонтов.

– Тоже рано хлопнули…

Этого «тоже» мне было достаточно.

Я струсила. Но на последний протест четверостишием отважилась:

Получив твою меткую ярость,

Покачнусь и скажу, как актер,

Что я с бабами не стреляюсь,

Из-за бабы – другой разговор…

– Лермонтов? – встрепенулся детина слева от меня. На «баб» он реагировал слишком резво. – С тобой не соскучишься.

– Вознесенский, неуч. Его сейчас в школе проходят. – Я знала, необходимо набраться мужества и замолчать. Но не получалось. Чудилось, что закрыть рот означало умереть. И, злясь на себя, я все же произнесла:

– Кончу, говоришь, подобно Михаилу Юрьевичу Лермонтову?

Водила вдруг заржал во всю глотку.

Луженую, между прочим. Подействовало лучше поэтических цитат. Они недоуменно на него вытаращились и напряглись.

– Подобно мужику Лермонтову кончит.., охо-хо.., баба…

– Скот, – грустно и тихо сказала я. – Самое отвратительное в нашей гребаной жизни то, что я тебя поняла наравне с ними. А бывало, притворялась настоящей леди.

И настал момент жесточайшего испытания надеждой и разочарованием.

– Настоящая леди тоже все понимает, но делает вид, что ей невдомек. Вы нечто среднее между слабо натасканной леди и сильно зацикленной дурой, – подал глухой голос мужчина справа. Ото, он воспринимал человеческую речь.

– А вы – гибрид бесхозного умника и наемного убийцы. Добро бы вам платили, как второму. Наверняка, как первый получаете, – парировала я.

– Заткнись, – устало посоветовал он. – Тебя ждут не дождутся.

Я, конечно, заткнулась. Страшнее всего быть одной против многих. Если кто-то где-то ждет, уже есть смысл «сохранять лицо».

Стемнело. На неведомом повороте мне нацепили на глаза носовой платок и стянули сзади руки. Подумалось о Юре Загорском. Следы от веревок на щиколотках и запястьях, большое количество героина в вену. Славе – нож в сердце.

Лже-Загорскому – воздух в вену и в итоге – в сердце. У убийц был выбор. У меня не было.

Пахло деревьями и увядающей листвой. Под ногами шуршало, тропинка была ровной и упругой. Скрип двери, аромат тушенки, десять довольно широких ступеней вниз. Затхлость, запах терпкого пота, мочи, вскрик:

– Полина!

С глаз сняли платок и чувствительно пихнули в шею. Освещение было скудным – маломощная лампочка над входом. Мне навстречу, будто стремясь подхватить, дернулся Юрьев. Кивнул Саня.

Оба были связаны и сидели на цементном полу небольшого подвала. Рядом с Борисом лежали огромные валенки, остальное было прикрыто старым пледом.

У другой стены тоже валялось тело. Я с трудом узнала обросшего, бледного Лешу Трофимова. Парня опять ломало. Судя по хрипам вместо вдохов и выдохов, ему было совсем худо.

– Мальчики, вы живы, вот счастье! – обрадовалась я.

– Будем живы, пока Варвару Линеву не притащат, – мрачно сказал Саня. – Такой компанией и покинем мир.

– При чем тут Варвара?

– Нас всех вычислили, Полина. Когда узнали, что ты пишущая о нар коте и СПИДе журналистка, решили, будто Варвара тебя специально в университете подцепила. Она давно порывалась с крючка соскользнуть. Зинаиду жалела, пыталась разборки устраивать.

Я боялась, что нас подслушивают, поэтому об отъезде Линевой не заикнулась. Потерять шанс на лишний час из-за болтливости? Не на ту напали. Долго им придется Варвару искать. Парни же наперебой откровенничали. Саню изловили первым, когда он покупал сигареты.

Впихнули в машину, навалились, скрутили. Держали в другом подвале без пищи, сюда транспортировали лишь несколько часов назад. Здесь уже валялся отделанный до кровоподтеков Борис, доходил Леша и разлагался сторож. Вероятно, мы на даче Трофимовых. Младший хозяин кайфовал себе в какой-то землянке в роще, оттуда его и приволокли. «Надо же, угадала, но не нашла», – подумала я. Юрьева взяли на улице, когда он спешил на свидание к Варваре.

Только тут я вникла в сказанное о стороже и непроизвольно взвизгнула. Они неуверенно переглянулись, потом дошло, утешили, мол, к присутствию трупа быстро привыкаешь.

– Ты сядь к нему затылком, Поля, – посоветовал Борис. – Не на пол, ко мне на ноги. Женщинам на цемент нельзя, мать сестре говорила.

Я была тронута. Чтобы не разнюниться, спросила:

– А если полковник узнает? Я у тебя на коленях!

Он сумел засмеяться. Я храбро села на пол.

Мы договорились рассказать друг другу все. Выживет кто-нибудь, передаст по назначению. Начал Саня. Он предложил Лене потрясти мадам Трофимову.

Рассуждал здраво: не погибни Слава сразу после того, как записывал номер ее «Фольксвагена», можно было насмехаться над его теорией о банде Трофимовых – Красновых сколько влезет. Но после убийства идейного студента обстоятельства менялись. Еще Саня собирался заняться Лешей. Наркоман, за дозу мигом расколется, все семейные тайны выдаст.

– Меня тоже осеняло, что Зина впустила его со лже-Загорским Поэтому и в квартире оставила бардак, который они вместе с Трофимовым устроили, – поддержала я.

– Кто был за рулем «шестерки» мы догадываемся, – вставил Борис.

– Кропотов? – подсказала я.

– Леня, – едва проглотил мат Юрьев. – Меня изолировали, когда я предупредил коллег о контактах с Линевой.

Когда Леня узрел мои перекрашенные дохмы и усы. Саню сразу после того совещания умыкнули.

Обсудили вопрос, который я не смогла задать Измайлову. Откуда Варваре было известно про лаз? Постановили: то ли Леша за наркотики, то ли сторож за деньги позволяли кому-то из преступников тут ночевать. И виной неприветливости дедка была обычная подслеповатость.

• Предыдущая
• 30/32
• Следующая