Сказки и песни цыган России - Гесслер Н. А. - Страница 4

Да разве мог Пихта сына на такое дело отпустить? Сам только раз в жизни попытался своровать и то попался. А тут сын единственный, кровь родная.

Стал Пихта на сына кричать, плакать стал, уговаривать его, мол, ни за что не отпущу тебя, да разве его удержишь?

— Только дай мне, отец, своего серого коня и седло дай черкесское, золотом обитое, да уздечку дай серебряную, да рубашку дай парчовую, да сапоги дай сафьяновые.

Видит Пихта, что сына не удержать, согласился, сделал все, как Бэнг просил. И отправился Вайда–Бэнг к царскому дворцу.

Долго ли, коротко ли, подъехал он к царскому дворцу. А на балконе сидят две царские дочери — Милана да Белана. Заметили они красавца–цыгана, и загорелись у них щеки пунцовым огнем. Бросились они к отцу своему, царю–батюшке:

— Папенька, родненький, глянь, какой красавец едет на лошади! Мы такого отродясь не видывали. Как бы узнать, откуда он приехал да зачем к нам пожаловал?

— Задержи его, папенька, позови сюда.

Любил царь дочерей своих и приказал слугам задержать цыгана и привести его во дворец. Привели красавца к царю, тот его и спрашивает:

— Откуда ты приехал, молодец, какого купца–барина сын? Как звать–величать тебя?

Отвечает цыган:

— Не купца–барина сын я, а простого человека, рода цыганского, и зовут меня кто Вайдой, а кто Бэнгом.

— Не думал я, что ты из простого племени цыганского. Уж больно вид у тебя как у барина. Ну да ладно. А звать я тебя буду Вайдой, мне это имя больше нравится.

И вот в честь Вайды устроил царь бал. Пригласил знаменитых гостей: королей заморских, князей с женами да с дочерьми. Пусть полюбуются, какой в его королевстве красавец–цыган живет. Когда гости стали рассаживаться, то дочери царские — Милана да Белана — чуть не передрались между собой, кому рядом с Вайдушкой сидеть. И чтобы никому обидно не было, посадили Вайду посередке между ними. А когда бал начался, то и вовсе скандал получился: какой женщине не захочется с таким красавцем потанцевать? И той хочется, и другой. Не рвать же цыгана на кусочки. Кончился бал, пир начался. Стали гости между собой разговоры вести. И так случилось, что о лошадях речь пошла. Ведь и среди царского рода любители лошадей есть. А Вайде как будто того и нужно.

— Слушайте, — говорит он, — ваше царское величество, дошло до меня, что держите вы на своей конюшне коня диковинного, что лучше этого коня в целом свете не сыщешь, что три года не можете вы найти седока, который бы на нем минуту усидел. А что, если мне попробовать?

Тут гости подхватили наперебой:

— Прикажите, ваше царское величество! Ведь всем известно, что цыгане с лошадьми обращаться умеют, что ездоки и седоки они знаменитые.

— А что, если дать попробовать этому цыгану на коня сесть диковинного? Пусть попытает счастья. А нам потеха великая будет.

А тут и дочери царские вступились за цыгана. Им и хочется красавца на коне посмотреть, и боязно за него, а вдруг что случится, может, упадет, расшибется насмерть. Но все–таки любопытство пересилило. Так или иначе, разрешил царь вывести для Вайды коня. Вышли все гости во двор, расположились, ждут, что дальше будет. Подошел Вайда к коню, а царь кричит ему вслед:

— Только смотри, цыган, по двору катайся, а за ворота не смей! Знаю я вас!

А у Вайды сердце замирает. Ведь известно, что цыганский характер буйный, необузданный, приедет домой да скажет, что на царской лошади катался, — разговору на сто лет вперед хватит. Ну да ладно!

Перед тем как сесть на коня, велел Вайда положить на него свое седло, золотом обитое, да уздечку накинуть отцовскую, серебряную, да кнут взял в руки цыганский, черемуховый. Только тогда он и вскочил на коня. А как вскочил да пустил коня по двору один раз, второй раз, а на третий — махнул кнутом да поскакал прочь со двора.

Тут все гости сразу в один голос закричали:

— Ай–ай–ай! Цыган коня украл!

Да разве от царя так просто убежишь? Ведь это не из деревенской конюшни коня увести. Кинулись навстречу Вайде тысячи слуг, перегородили дорогу, стащили Вайду с седла, руки назад закрутили да к царю привели.

«Эх, — думает Вайда, — обманул меня старик, на беду свою поверил я ему, не суждено мне этого коня украсть».

Нахмурил царь брови, а Милана с Беланой на колени перед ним бухнулись:

— Папенька, миленький, пощади Вайдушку. Ведь ты три года не мог своему коню седока подыскать, а сел он — и будто для него конь этот растился. Не губи ты его. А подари–ка ты ему лучше коня диковинного, прояви милость царскую.

Что делать царю? Серчай не серчай, а гости смотрят, как он поведет себя. Отрубишь цыгану голову, скажут, что, мол, жестокий да несправедливый да дочерей своих не любит, с другой стороны, с конем больно жалко расставаться.

— Эх, была не была! Бери, Вайда, этого коня, все равно на нем ездить некому!

— Бери, Вайда, бери, — захлопали в ладоши Милана с Беланой, — это подарок наш. Но смотри не забывай нас, хоть изредка проведывай. Нам с тобой и часок посидеть приятно.

Полюбили царские дочери цыгана, да заикнуться о том батюшке своему не смеют. Где это видано, чтобы царским дочерям да за простого цыгана замуж идти?

Оформили на коня царский указ, записали лошадиную родословную, чтобы никто этого коня у цыгана не отобрал, и отпустили подобру–поздорову.

Пристегнул Вайда к своему царскому коню отцовского серого, а сам думает: «А ведь уведут у меня диковинного коня, не посмотрят на царские документы, из зависти уведут. Дай–ка я его перекрашу!» Как подумал, так и сделал. И стал диковинный конь по виду похожим на клячу дохлую. Поехал Вайда на базар, продал отцовского серого и отправился к себе домой.

Уже полдороги проехал он, как повстречался ему цыганский табор. У самой реки, на лужайке, шатры стоят. Подъезжает Вайда к самому богатому шатру, видит: старуха–цыганка сидит возле него. Решил Вайда не открываться, что он — цыган.

— Здравствуйте, — сказал Вайда.

— Здравствуй, молодец, — ответила ему старуха, — здравствуй, большой барин. Вижу, хочешь судьбу спытать. Эй, Ружа, иди сюда. Барин большой приехал, погадать хочет.

Приоткинулся полог шатра, и вышла Ружа. Как увидел Вайда ее, чуть с седла не слетел. Такой красавицы он в жизни не встречал. Стала Ружа ему гадать, деньги с него брать. Сколько ни просит — он дает. Заходит Ружа в шатер к брату и говорит:

— Братец мой, богатый барин попался, сколько денег ни прошу — не торгуется, сразу дает.

А брат ей отвечает:

— Слушай, Ружа, не бери ты с него много денег, а возьми для меня его рубаху парчовую, уж больно хороша она. Больно уж хочется мне в ней походить, покрасоваться.

Снова стала гадать Ружа, а когда Вайда начал ей деньги давать, принялась она просить его:

— Не надо мне денег твоих, большой барин, подари, мне лучше рубаху свою парчовую для брата.

Молчит Вайда да знай себе деньги кладет. Снова прибежала Ружа к брату, а тот на своем стоит:

— Не бери денег, сестрица, как хочешь, а рубаху парчовую с него возьми.

Только села Ружа в третий раз гадать Вайде, как тот говорит ей по–цыгански:

— Не гадать я к тебе приехал, Ружа–красавица, а, узнав о красоте твоей, приехал свататься.

— Не отдаст меня тебе брат мой. Уже много цыган приезжало, да все без толку. Видно, судьба моя век одной вековать.

— Ты не печалься, Ружица, скажи только: любишь меня или нет?

Ничего не сказала Ружа, только лицо у нее раскраснелось да глаза разгорелись.

— Согласна ли ты бежать со мной?

— Что ты, Вайдушка, не уйти нам от брата, снарядит он погоню и убьет и тебя и меня. Есть у моего брата конь один — еще никто этого коня перескакать не мог. И нам от него не уехать.

— А какой масти конь?

— Вороной. Брат мой на нем в город на бега выезжает, на бегах скачет. Многие люди там собираются: богачи из богачей с рысаками заморскими. Но никто еще не смог моего брата обскакать.

— Слушай, Ружа, что я скажу тебе, я сейчас пойду к твоему брату и вызову его на поединок. Если он победит меня, то я его коня откуплю, хоть десять цен он за него запросит, но если мой конь первым придет, то ты встань у круга, а я тебя на седло схвачу и увезу.