Черная магия - Йолен Джейн - Страница 52

Вы можете не верить, что существуют люди, которые постоянно беспокоятся насчет снега, но так оно и есть. Мама уже забрала свои дрова у Зимы, еще в августе, как и большинство его постоянных клиентов. День за днем груды заготовленных поленьев таяли — Зима передавал их по назначению.

А новое сооружение росло, и вскоре перестало напоминать детский набросок из палочек, и стало походить на сказочный дом с крутой крышей и множеством окон, прямоугольных и круглых, словно иллюминаторы, и с черепицей цвета клюквы, по форме напоминающей ракушку. Я помогал Зиме в работе, в том числе и внутри будущего жилища. Это было здорово! Внутри было потрясающе! Зима умеет творить из дерева чудеса — это все знают. Но до тех пор я видел лишь то, что он производил на продажу: какие-то полезные предметы или мебель, вроде шкафов, которые он сделал для моей матери.

А в тот день я имел возможность наблюдать, какие необыкновенные вещи Зима создает для себя и Валы. И если снаружи их дом выглядел как ожившая сказка, то внутри — как сон.

В основном Зима работал с сосной, а это очень мягкое дерево. Но для балок он выбрал дуб и покрыл эти балки изображениями ветров, разевающих рот и собирающихся дуть, волков и лисиц, ухмыляющихся из-за углов, драконов и каких-то незнакомых мне существ. Вала сказала, что это исландские духи.

— Хулдуфолк. — Так она их назвала, когда я поинтересовался. — Сокрытый народ.

Но тут они не скрывались. Их лики присутствовали на главной балке, проходящей через потолок гостиной, и на дубовых подпорках в каждом углу. Они выглядывали из-за листьев, лоз и ветвей, нанесенных так, что подпорки в точности походили на настоящие деревья. Этот сокрытый народ был вырезан на кухонных шкафах и комодах, скамьях и книжных полках и даже на изголовье кровати, которую Зима сделал из цельного ствола каштана и так отполировал пчелиным воском, что спальня благоухала медом.

И хотя снаружи дом казался маленьким, внутри можно было заблудиться, бродя по нему и разглядывая это чудесное оформление, которое не просто придавало дереву вид чего-то нового, но еще и позволяло замечать то, что было внутри дерева: сучки и свили превратились в глаза и рты, волокна, отшлифованные и протравленные, стали казаться мягкими — такое ощущение мог бы вызывать мех, если бы вдруг стал достаточно прочным, чтобы поддерживать стены, перекрытия и стропила.

Я в жизни не видел такого потрясающего дома. И быть может, самым потрясающим было то, что он вызывал у меня желание жить в нем, но постепенно, поработав над его созданием какое-то время, я начал ощущать, что дом сам живет во мне, как ребенок — в Вале.

Только я, конечно, не мог об этом никому сказать, в особенности Коди. Он подумал бы, что я надышался лака и у меня крыша поехала — хотя я постоянно носил респиратор, а Вала ходила в прикольной дыхательной маске, в которой она смахивала на Дарта Вейдера.

Она тоже работала внутри — складывала из камней камин. Она разыскивала камни в лесу и привозила их на тачке. И большие тоже. Я удивлялся, как она их поднимает.

Однажды я наткнулся на нее в тот момент, когда она тащила от опушки немаленькую гранитную глыбу.

— Не говори Зиме, — прошептала Вала. — Он разволнуется и наорет на меня. А я тогда наору на тебя!

Вала сощурила свои пугающие, синие до черноты глаза.

Затащив камни внутрь, Вала принималась бесконечно возиться с ними, определяя, кто из них какое место должен занять. Когда я пошутил на этот счет, она нахмурилась.

— Если ты рассердишь камни, Джастин, ты сам будешь не рад, — Она говорила серьезно и, судя по всему, злилась. — Потому что у камней очень, очень долгая память.

Это было рано утром, в начале восьмого, в субботу. Мама подбросила меня до жилища Зимы, а сама поехала на встречу с клиентом. День был классный, бабье лето, листья только-только начали желтеть. Из окна видны были две яхты, уходящие зимовать на юг. Я бы предпочел покататься на скейтах вместе с Коди, но Зиме не терпелось закончить дом, пока не наступили холода, и я обещал ему прийти и помочь с окнами.

Зима был где-то на улице. Вала, рявкнув на меня из-за своих камней, ушла за чем-то в спальню. Я зевнул и пожалел, что не прихватил свой айпод, и тут сверху донесся крик Валы.

Я оцепенел. Это был ужасный звук — не пронзительный, как обычно кричат женщины, а низкий и рокочущий. И он все длился и длился, без перерыва на вдох. Я кинулся к ступеням, но тут в дом ворвался Зима. Он отшвырнул меня в сторону и взлетел по лестнице, перескакивая через ступени.

— Вала!!!

Я побежал следом за ним, через пустой коридор, в спальню. Вала стояла перед окном, схватившись за голову и устремив на что-то взгляд. Зима схватил ее за плечи.

— Что случилось?! Ребенок?!

Он попытался прижать жену к себе, но Вала качнула головой, а потом оттолкнула его с такой силой, что он врезался в стену.

Я подбежал к окну и посмотрел на желтеющий лесной полог, а Вала беззвучно осела на пол.

— О нет! — Я уставился на утес над заливом. — Королевские сосны…

Я протер глаза и даже не обратил внимания на Зиму, который отпихивал меня, желая понять, в чем дело.

— Нет!!! — взревел он.

Одно из трех огромных деревьев исчезло — самое большое, росшее ближе всех к краю утеса. На его месте виднелась голубая щель, участок неба, и меня замутило от этой картины. Это было равносильно тому, как если бы с твоей руки вдруг пропал палец. У меня задрожали губы, и я отвернулся, чтобы никто не увидел моих слез.

Зима грохнул кулаком по подоконнику. Лицо у него сделалось белым как мел, а глаза покраснели, будто по ним мазнули краской. Это меня сильно напугало, и я посмотрел на Валу.

Она поднималась, держась за стену — неоконченную стену, просто серый гипсокартон со стыками, замазанными шпаклевкой. Лицо ее тоже побледнело. Но оно не было белым. Оно было серым. Не живого серого цвета, как волосы или мех, а тусклого, крапчатого, как поверхность гранита.

Серым было не только ее лицо, но и руки. Повсюду, где только виднелась ее кожа, она казалась холодной и мертвой, как груда камней для очага, что валялась внизу. Одежда Валы обвисла, как будто ее набросили на валун, а волосы сделались жесткими, словно пряди ягеля. Даже глаза потускнели и превратились в черные пятна; в них осталось лишь по единственной светящейся точке — словно капли воды, попавшие в углубления на камне.

— Вала. — Сзади подошел Зима. Голос его дрожал, но был негромким и спокойным, как будто он пытался уговорить испуганную собаку не удирать. — Вала, все в порядке…

Он погладил по спутанному ягелю гранитную глыбу, подпирающую стену, потом опустил руку на округлый выход породы.

— Подумай о ребенке, — прошептал он. — Подумай о нашей девочке.

Пряди ягеля задрожали; две капли набухли и стекли по граниту на пол. И вот перед нами оказалась не гранитная глыба, а Вала. Она упала в объятия мужа и безудержно разрыдалась.

— Не в порядке, не в порядке, ничего не в порядке…

Зима прижал жену к себе и провел рукой по волосам. Наконец у меня хватило духу заговорить.

— Это… это что, шторм?

— Шторм? — Зима вдруг резко отодвинулся от Валы. Лицо его стало цвета красного дерева. — Не-ет, это не шторм…

Он распахнул окно. Со стороны утеса раздавалось знакомое жужжание бензопилы.

— Это Тарни! — завопил Зима.

Он развернулся и выскочил в коридор. Вала побежала за ним, а я — за ней.

— Нет! Вы оставайтесь здесь! — Зима притормозил наверху лестницы. — Джастин, жди здесь с ней…

— Нет, — воспротивился я и с беспокойством взглянул на Валу, но, к моему удивлению, она помотала головой.

— Нет, — поддержала она меня. — Я иду. И Джастин тоже.

Зима с силой втянул воздух сквозь зубы.

— Делай, как знаешь, — отрывисто бросил он, — но я тебя ждать не стану. Джастин, ты будешь при ней, понял?

— Понял, — отозвался я, но Зима уже исчез.

Мы с Валой переглянулись. Глаза ее были светлее, чем мне помнилось, — тускло-серые, в точности как гипсокартон. Но прямо при мне они потемнели, как будто кто-то подлил в стакан с водой синие чернила.