Тьма в полдень - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 57
- Предыдущая
- 57/166
- Следующая
– Я просто хотела предупредить...
– Я понимаю, – повторил Бровман. Таня беспомощно пожала плечами.
– Но, может быть, вы могли бы... посоветоваться с кем-то, может быть, есть связи, возможности?.. Я не знаю никого, кто мог бы... сделать что-то практически...
– Я тоже не знаю, – сказал Бровман. – Хотя я прожил в этом городе сорок лет. Это очень много. Наверное, ваша мама родилась в том году, когда я сюда приехал. Я знал многих людей, очень многих... Меня приглашали к господину губернатору, я чинил у него часы работы мастера Луи-Авраама Бреге, а потом я чинил часы товарищу Котовскому, именные, от реввоенсовета республики... Я знал очень многих, и никому не делал плохого, и со всеми был в хороших отношениях. Странно, конечно, что теперь в своем собственном городе ты не находишь человека, который мог бы тебе помочь. Заметьте, я не говорю – «хотел бы», я говорю – «который мог бы помочь». Но я благодарен вам и за доброе желание, вы хорошая девушка...
Дверь, обитая рваной клеенкой, немного приоткрылась, и в комнату пробрался мальчик лет четырех.
– Боренька, – сказал Бровман, когда ребенок потянул его за штанину, – ты же видишь, со мной чужая тетя. Что нужно сказать?
– Здлавствуйте, – серьезно сказал мальчик, снизу вверх глядя на Таню блестящими черными глазами.
Она закусила губу и, ничего не сказав, выбежала из комнаты.
На улице она достала из кармана пальто список адресов и долго, не разбирая букв, смотрела на скомканный листок. Три – шесть – восемь семей, которые она еще должна посетить. Еще восемь таких встреч, восемь человек, которым она не посмеет смотреть в глаза. Зачем это, какой смысл предупреждать, когда ты не можешь предложить никакого выхода? Может быть, действительно лучше, чтобы они до конца ничего не знали...
Но прав и Попандопуло: не предупредить об опасности тоже нельзя. Мерзкий трус, спекулянт, свалил на нее самое тяжелое! А сам сидит в своем «Трианоне» и шепчется с каким-нибудь напудренным и накрашенным румыном... На фронт ее не взяли, потому что война, видите ли, не женское дело! На фронте, видите ли, для девушки слишком трудно! А в оккупации – легче?
Она размазала по щекам ледяные слезы и пошла дальше, еще раз заглянув в бумажку. Красноперекопский, дом одиннадцать. Красноперекопский – это далеко, идти придется чуть ли не через весь город. Ветер, с неба сыплется мокрая холодная пакость – снег пополам с дождем; только и не хватает промочить ноги, совсем будет отлично!
Какой-то неизвестного звания итальянец – маленький, в куцей темно-зеленой шинельке и натянутой на уши пилотке – пристроился к Тане, вкрадчиво шептал что-то утешительное, вздыхая и жестикулируя. Они появились в городе с месяц назад – добродушные, вроде румын; если румыны в основном торговали и при случае поворовывали, то итальянцы поворовывали и хорошо поставленными оперными голосами соблазняли горожанок. Когда поблизости не было немцев, те и другие с одинаковым энтузиазмом ругали Гитлера, и, хотя дальше ругательств дело не шло, горожане относились к ним вполне терпимо. У девушек же заморские певуны пользовались явным успехом.
Не новичком по этой части был, видимо, и маленький итальянец, нацелившийся теперь на Таню. Она ускорила шаг, но он не отставал, бодро топал своими альпийскими бутсами у нее за плечом. Через квартал он и вовсе осмелел и, словно так и надо, ловко поддел ее под руку. Резко остановившись, она оттолкнула своего кавалера, но при этом, поскользнувшись, сама едва удержалась на ногах. Итальянец, увернувшись от толчка, галантно поддержал ее за талию и тотчас же отпустил.
– Браво, синьорина, браво! – воскликнул он в полном восторге и, зажмурившись, поцеловал кончики собственных пальцев.
– Вас только не хватало! – крикнула Таня, едва удерживая слезы. – Постыдились бы, ведете себя хуже всякого немца!
Она свернула за угол и почти побежала, боясь оглянуться. Когда наконец оглянулась, итальянца уже не было, – верно, и впрямь постыдился. Вместо него Таня увидела Глушко, который только что вышел из подъезда вместе с человеком в замасленной спецовке.
– Володя! – еще издали крикнула она, подбегая. Потом разглядела второго и остановилась, не веря своим глазам.
– Леша? – спросила она недоверчиво.
Комсорг Кривошеин – по прозвищу Кривошип, – откуда он тут взялся? Ей показалось, что Кривошип, в свою очередь узнав ее, сделал движение не то отвернуться, не то спрятаться за Володю. Это длилось долю секунды, он, разумеется, тут же сообразил, что прятаться поздно, но это инстинктивное движение человека, не желающего быть узнанным, вместе с самим фактом появления комсомольского руководителя на улице оккупированного города, мгновенно подсказало ей ошеломляющую догадку: перед нею подпольщик, самый настоящий подпольщик, или даже двое, потому что Володя, конечно же, не случайно оказался здесь вместе с ним. Она ужаснулась, сообразив, что только что во всеуслышание назвала его настоящим именем.
– Ой, извините, пожалуйста, – сказала она, подходя ближе, – я ошиблась...
Володя переглянулся с Кривошеиным.
– Это товарищ из нашей мастерской, – сказал он нехотя, – а зовут его Федотовым. Ясно?
– Ясно, ясно, – с готовностью закивала Таня и спросила, понизив голос почти до шепота: – Леша, ты здесь с заданием, правда?
Те опять переглянулись.
– Иди-ка сейчас домой, Николаева, – сказал Кривошеин, – и подожди нас там.
– Хорошо, – обрадованно согласилась Таня, но тут же вспомнила об адресах. – Ой, Леша, сейчас я не смогу, мне нужно еще в несколько...
– Тебе что сказано? – свирепо прервал Володя. – Иди и жди нас дома!
– Тише, тише, – сказал Кривошеин, – только не волноваться. Ты ступай, Николаева, дела свои закончишь после, только никуда по дороге не заходи. Договорились?
Таня послушно кивнула и отправилась домой.
Когда она пришла на Пушкинскую, Глушко с Кривошеиным были уже там. Очевидно, пробрались каким-нибудь коротким путем. Кривошеин сидел за столом, курил, Володя с недовольным видом расхаживал по комнате. На Таню он даже не взглянул. Она сбросила пальто и присела к столу, выжидающе глядя на бывшего комсорга.
- Предыдущая
- 57/166
- Следующая
