Сладостно и почетно - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/152
• Следующая

— Нет, это немыслимо, — сказал Дорнбергер, вскакивая из-за стола. — Да что мы, проклятье, на разных языках, что ли, разговариваем?! Что мне до архитектуры, если перед нами стоит вопрос — быть или не быть Германии! Вы меня спросили, чего я желаю — победы или поражения; так вот: я одинаково боюсь как того, так и другого, потому что наша победа была бы торжеством нацизма, а поражение станет нашей национальной гибелью…

— Очень логично! В высшей степени! У тебя есть третий вариант?

— Да, есть: покончить с нацизмом раньше, чем это сделают армии противника! Вам хорошо рассуждать о желательности поражения, сидя здесь и любуясь видом на Цвингер, а я был в России, и я теперь знаю одно — да смилуется над нами бог, когда русские окажутся на немецкой земле. Они, господин профессор, сначала сровняют с землей все эти ваши шедевры архитектуры, а потом начнут истреблять нас, как собак, и будут правы! Я под Сталинградом видел вымерший лагерь русских военнопленных, — только один, на Украине их сотни! — мерзлые трупы были сложены, как дрова, в поленницы выше человеческого роста! Вы думаете, это нам простят? Да они просто не имеют права простить такое, если есть на свете справедливость! Нас уже после той войны считали варварами и гуннами — за применение газов, за репрессии против гражданского населения в Бельгии, я уж не знаю за что еще; кажется, сожгли какую-то библиотеку и разрушили какой-то собор. А кем нас считают теперь? Если ваши хваленые англичане уже рассчитываются с нами за Ковентри своими террористическими налетами, за один раз убивая больше детей и женщин, чем погибло от наших бомб во всей Англии, — попытайтесь представить себе, какова будет окончательная расплата!

Выкрикнув последние слова, он быстро отошел к окну и остановился спиной к комнате, держа руки в карманах бриджей. Профессор сидел опустив голову, катал по скатерти хлебный шарик.

— О, у меня нет иллюзий на этот счет, — сказал он наконец, — платить придется не только нам, но и нашим внукам. Ты сам признал, что это справедливо. И дело даже не в возмездии… Я как-то никогда не мог ассоциировать идею возмездия с идеей справедливости, хотя формально они ассоциируются. Предпочитаю говорить о справедливости и искуплении — вот эти два понятия действительно близки. По-настоящему близки! А без искупления нам уже не обойтись. Если отдельному человеку сплошь и рядом приходится искупать свою вину… иной раз даже невольную… то можно ли допустить возможность того, что неискупленной окажется такая страшная — и отнюдь не «невольная»! — вина целой нации…

— Не знаю, — отозвался Эрих. — Вас заносит в метафизику — всеобщая вина, искупление… А я просто физик, безо всяких «мета», и этим все сказано. Пусть в глазах остального мира виноваты мы, все немцы без исключения, но среди нас есть ведь главные виновники, — мы-то знаем их поименно! — и вот с ними народ должен рассчитаться сам, не перекладывая этой задачи ни на русских, ни на англичан. А теперь поставим точку на этом разговоре и будем считать, что он носил чисто теоретический характер… — Эрих вернулся к столу, разлил остатки вина. — Прозит! Жаль, что не могу навестить тетушку Ильзе, но вы передайте ей поклон и скажите, что в следующий раз непременно увидимся.

— Благодарю. Приезжай, она будет рада, а заодно познакомишься с Люси.

— С кем познакомлюсь?

— Ну, я же тебе говорил — наша домашняя помощница.

— А-а.

— Ее мать, кстати, твоя коллега.

— Скажите на милость. Мировое поголовье физиков, я вижу, растет в угрожающей прогрессии. И что же, фрау доктор теперь тоже в Германии? Прачкой, прислугой?

— Нет, они расстались в самом начале войны. Мать эвакуировалась по срочному приказу, самолетом, а семьи должны были ехать поездом, но не успели. Я не знаю подробностей — Люси не любит говорить на эту тему.

— Мать эвакуировалась самолетом? — переспросил Эрих, забыв опустить на стол пустой бокал. — Любопытно… Девушка, говорите, с Украины — а точнее? Не из Харькова?

— Харьков… Нет, она называла другой город… гм, забыл. И даже показывала на карте — Харьков восточнее Днепра, если не ошибаюсь, а этот здесь, по эту сторону. А в чем дело?

— Нет, ничего! — не сразу, словно спохватившись, отозвался Эрих. — Просто она должна была заниматься чем-то чертовски важным, если ее эвакуировали по воздуху. Да еще, говорите, в самом начале войны? Любопытно. Я охотно познакомлюсь с вашей помощницей — в следующий приезд.

— Тебе много приходится ездить?

— Да, почти все время…

Профессор вернулся в Бад-Шандау лишь во вторник, а на следующее утро объявил, что должен опять ехать в город: забыл нужную для работы книгу. Супруги препирались до самого обеда, пока наконец фрау Ильзе не сказала, что если так уж необходим этот Буркхардт, то пусть его привезет Люси.

— Пусть привезет, — согласился профессор и украдкой подмигнул Людмиле. — Поезжай тогда сегодня же, пятичасовым. И если второго тома на месте не окажется, то ты тогда позвонишь господину Хрдличке — его телефон найдешь в старой книжке — и спросишь, не у него ли он. Помнится, я ему однажды одалживал, именно второй том. В таком случае ты сходишь к нему. Это на Бюргервизе, по соседству с тем домом, где живет фрейлейн Палукка — ты однажды относила ей записочку, помнишь?

— Да, я помню, где это. Но, господин профессор, если мне придется звонить, а потом еще идти за книгой туда, я могу не успеть на утренний поезд.

— Неважно! Приедешь, когда сможешь, но без Буркхардта не возвращайся, — строго сказал профессор.

— Ах, как это все некстати, — опять принялась за свое фрау Ильзе, — каким ты стал рассеянным, Ахим, у меня завтра, как нарочно, столько дел, а девочке теперь приходится уезжать на целые сутки…

— Пожалуйста! Ты предпочитаешь, чтобы ехал я?

— Нет, нет, мы ведь уже решили…

— Будем надеяться, что второй том на месте, — примирительно сказала Людмила, — во всяком случае, я постараюсь вернуться как можно раньше.

Пригородный поезд опоздал почти на полчаса, и Людмила едва успела вовремя добраться до перекрестка Флюгельвег и Хамбургерштрассе, где должна была встретить рабочую команду из «Миктена». Увидев приближающуюся со стороны товарной станции нестройную колонну, во главе которой ковылял, занося ногу, знакомый инвалид в ярко-зеленом полицейском мундире, она подошла к краю тротуара, высматривая в рядах Аню Левчук. Та тоже увидела Людмилу, помахала рукой и выбралась из шеренги. Случайно оглянувшийся в этот момент полицейский крикнул ей что-то, жестом приказывая вернуться в строй.

• Предыдущая
• 36/152
• Следующая