Перекресток - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 35
- Предыдущая
- 35/137
- Следующая
— Всю комнату прокоптил своим табачищем и еще спрашивает — с чего взяла! Хоть фортку бы открывал, а то заперся и сидит. Поглядеть страшно, на что похож стал — желтый, худющий, хоть в больницу тебя ложи… Уж я и не знаю, чего это Коля смотрит! Ну обожди, обожди — вот поговорю с ним, он тебе пропишет…
— Ну ладно, ма, — сказал он примирительно, — сколько я там курю…
«Расквохталась мамаша», — подумал он с добродушной насмешкой; бесконечные материнские заботы о его здоровье казались ему смешными. Лениво поднявшись с койки, он открыл форточку и, высунув руку наружу, сгреб с рамы горстку снега. Обкатав его в ладонях, он с наслаждением провел снежком себе по лбу.
— Зинка, а ну поди сюда, что я тебе покажу!
Любопытная Зинка мигом появилась в комнате брата.
— Что покажешь, Сережа?
— А вот гляди сюда, в кулаке у меня. — Сережа поднял левую руку. Зинка секунду поколебалась, опасаясь очередного подвоха, но любопытство взяло верх, и она, уцепившись за Сережкин рукав, начала всматриваться в просвет неплотно сжатого кулака.
— И вовсе ничего нет… — сказала она разочарованно.
— Да как нет — ты поближе посмотри, на свет!
Сережка поднял кулак еще выше — сестренка привстала на цыпочки, вытягивая шею. Тогда он опустил обтаявший снежок ей за шиворот. Зинка завизжала и вылетела из комнаты.
— Ма-ма, ну чего он мне опять снегу за шиворот напихал!! Дурак несчастный!
— Ну-ну, ты там потише! — прикрикнул Сережка. — Будешь орать, так я тебе хуже сделаю, вот увидишь. Поймаю мышь и брошу за шиворот, тогда попрыгаешь!
Возня с сестренкой развлекла его на минуту, сейчас в голову снова полезли те же мысли.
Сережка взял с полки крайнюю книгу и вынул заложенные между страницами листки бумаги, исписанные зелеными Валькиными чернилами. Где же здесь это место…
«…У меня отношения с окружающими в основном хорошие, хотя… довольно сильное влияние буржуазных националистов, и на приезжих из СССР некоторые смотрят…» Ага, вот оно! «…потом хочу сообщить тебе — как своему лучшему другу — одну вещь, о которой я еще не сказал даже своим старикам. Мы с Ларисой решили расписаться, когда будем на первом курсе, сразу после вступительных. Ждать окончания вуза слишком долго, а мало, что ли, студентов, которые поженились и учатся? Конечно, нужно быть готовым к некоторым трудностям материального порядка, но это ерунда, кто из нашего брата к ним не привык…»
Хмурясь, Сережка сложил письмо и задумчиво похлопал листками себя по носу. Ну что ж, Валька пишет как взрослый человек, по-мужски. Просто и ясно — решили расписаться на нервом курсе. А ведь они с ним одногодки… хотя даже нет, Валька ведь на год моложе!
В самом деле, лучше бы он совсем не писал, ну его в болото. Как только Сережка прочитал сегодня это письмо, перед ним тотчас же встал совершенно новый и никогда до этого момента не приходивший ему в голову вопрос — а к чему, собственно, может привести его дружба с Николаевой? Странно, казалось бы, что восемнадцатилетнему парню могла не прийти в голову такая вещь, но Сережке она действительно не пришла. До тех пор, пока он не прочитал вчера это письмо. Он сразу же увидел свои отношения с одноклассницей в совершенно новом свете. Хорошо, она замечательная девушка, и ему приятно с ней встречаться, бывать вместе в кино и провожать ее домой; а дальше?
Не думал он и о том, как смотрит на все это сама Николаева. Надо полагать, ей тоже приятно с ним бывать — никто ведь ее не принуждает. Но не приходила ли ей в голову та же мысль, которая мучает его со вчерашнего дня? Как быть дальше?
Как точно назвать то, что сейчас с ними происходит? Дружба? Но хорошо, девятый класс — это уже не совсем детский возраст. Дружить, ни о чем не задумываясь, можно в пионерском лагере, когда тебе четырнадцать — пятнадцать лет. Правда, Николаевой только недавно исполнилось шестнадцать… но ему-то самому уже восемнадцать, и потом все говорят, что девушки в этих делах начинают разбираться гораздо скорее, чем их сверстники. Что, если сама Николаева уже думала об этом, в теперь смотрит на него и ждет: а ну-ка, Сережка Дежнев, что ты теперь будешь делать?
А если это и есть любовь? Что же тогда должен он делать? Очевидно, если любишь девушку, то нужно сразу же с ней поговорить начистоту — вот как Валька с Ларисой. Я, мол, тебя люблю, давай поженимся тогда-то и тогда-то. Это нужно сказать прямо, иначе выходит как-то несерьезно. Правда, он никогда еще не слышал, чтобы в его возрасте кто-нибудь заводил речь или хотя бы думал о женитьбе. Но черт с ними, тут ему никто не указ. В таких делах каждый поступает так, как считает правильным; и вот он, Сережка Дежнев, считает, что тут нужно говорить сразу и начистоту. А как там поступают другие, ему наплевать. Мало ли кто как поступает!
В самом деле: почему бы им не пожениться, если они друг друга любят? После школы и после того, как он вернется из армии. Конечно, это еще не скоро, но решать-то нужно заранее!
Но как это — вдруг прийти и сказать: «Я тебя люблю». А если она его просто высмеет? И потом будет говорить этой своей Земцевой — вот, мол, Дежнев шутку какую отмочил. Дурак, скажет, по возрасту уже первокурсник, а сам сидит в девятом классе и туда же, в любви вздумал объясняться! Но если это не так? Если она и сама… ну, если немножко он ей нравится, скажем, и если она ждет, чтобы он сам об этом заговорил? Факт, не девушке же начинать такой разговор! Хотя, если равноправие…
Чувствуя, что голова окончательно идет кругом, Сережка решительно вскочил и вышел в соседнюю комнату.
— Уходишь куда? — спросила Настасья Ильинична, видя, что сын взялся за пальто. — А я хотела, чтобы ты кастрюлю мне запаял…
— После, ма, — отмахнулся Сережка. Вечно эта мамаша что-то придумает. Тут такие вопросы приходится решать, а она с кастрюлей. — Я запаяю, только после. Я пройдусь с полчаса, а то голова болит.
— А ты кури, кури побольше! — накинулась на него мать, но Сережка уже хлопнул дверью.
На крылечке он остановился, похлопал по карманам — не забыл ли папиросы и спички. Над городом стыли медленные зимние сумерки, крепчал мороз, приятно пощипывая ноздри. Что ж, пора — завтра уже декабрь! Снегопад кончился всего несколько часов назад, и сейчас нетронутая белизна чудесно изменила неприглядный вид перед крыльцом. Обшарпанный флигелек в глубине двора, мусорный ящик, покосившийся от старости дощатый сарай — все это казалось сейчас не таким убогим, как обычно.
- Предыдущая
- 35/137
- Следующая
