Ничего кроме надежды - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 72
- Предыдущая
- 72/176
- Следующая
Сейчас этот ветеран шагал вместе с другими вдоль шоссе, по которому пылили обозы разгромленной под Бобруйском 9-й армии, и на ходу делился с товарищами своими воспоминаниями.
– ...мы тогда шли приблизительно в том же темпе, как теперь идут иваны, но в другую сторону, – говорил он, поминутно отхаркиваясь и отплевываясь, словно легкие у него были забиты пылью. – Но только, будь я проклят, Ивану никогда не увидеть того, что видели мы! Иван сейчас идет по выжженной земле, а мы в сорок первом – эх, камрады, мы ведь наступали через цветущий рай! Я был в Семнадцатой армии, на Украине... Может, читали в сводках – Винница, Крементшуг, Польтава – какие там были сады, какие вишни, яблоки, мед, сало, а какие девки! Мы тогда были победителями, будь я проклят, они ложились при одном взгляде – не нужно было уговаривать... Жаль мне вас, вы пропустили самое приятное, просидели дома всю настоящую войну...
– В сорок первом и дома было неплохо, – заметил кто-то.
– Не возражаю, – сказал «Дерьмовый ветеран». – В сорок первом году, и даже в сорок втором, съездить в отпуск было одно удовольствие! Не то что теперь. Но настоящая жизнь была все-таки на фронте, это вам говорит старый боец. Вам просто не понять! В то лето мы были яростны и могучи, как нибелунги. Я помню ночь на двадцать второе июня – наш корпус наносил удар из-под Перемышля на Лемберг, поздно вечером нас посадили в машины и повезли к границе. Фантастическая была ночь, камрады, никогда ее не забуду, – движение по шоссе было односторонним, только на восток, мы ехали по правой стороне, а на левой стояли танки. От Жешува до Перемышля все было забито войсками! Я начал считать, потом бросил, а потом меня охватил вдруг какой-то трепет – слово чести, камрады, именно трепет! – когда я представил себе, какая огромная страна лежит перед нами, ожидая наших побед. На секунду мне даже стало страшно, но тут же я подумал: «Неужели мы, немцы, не справимся?»
– Справились, зиг-хайль, – прокомментировал один из слушателей, громко издав неприличный звук.
Толстяк Пфаффендорф, который шагал сбоку, положив руки на висящий поперек груди автомат, глянул искоса, но не стал вмешиваться. Он был не глуп и прекрасно понимал, что есть моменты, когда на многое следует закрывать глаза.
«Дерьмовый ветеран», напротив, пришел в ярость.
– Ты, еврейская задница! – крикнул он. – Не справились только потому, что слишком много сволочи предпочитало околачиваться на родине и спать с женами фронтовиков!
– Камрады, будьте свидетелями, как он обозвал, меня, чистокровного арийца...
– Суть в том, что ты задница, понятно? А еврейская или арийская, не так важно.
– Это как же так? Выходит, что арийское или еврейское – одно и то же?
– Идиот, я говорю про задницы! – заорал ветеран.
– Хорошо, разберемся, – не унимался другой. – Если, по-твоему, задницы у арийца и у еврея совершенно равноценны, то...
– Прекратить свинство! – рявкнул Пфаффендорф, резко остановившись и пропуская спорящих мимо себя. – Вы кто, солдаты или пьяное бабье на ярмарке? Подтянуться последним! Шире шаг, Леман, вы тащитесь, как беременная вошь по мокрому месту!
Солдаты зашагали быстрее. Мимо, обдавая их клубами удушливой пыли и дизельным перегаром, с ревом проносились теперь пятнистые от камуфляжа и утыканные жухлыми ветками берез колесно-гусеничные тягачи с 88-миллиметровками на прицепе. Пехотинцы завистливыми взглядами провожали артиллеристов, драпающих с таким комфортом.
– Клистирщики будут ночевать в Белостоке, – сказал маленький Леман. Он вытащил из-за пояса пилотку и подкладкой размазал по лицу грязный пот. – Как сматываться, так они первые... моторизованное дерьмо!
– Если бы не их клистиры, безмозглый ты пустобрех, твои потроха давно бы уже болтались на гусенице русского танка. Мне-то приходилось видеть, как они долбают Иванов прямой наводкой. В упор, со ста метров, понял! Еще неизвестно, может они вовсе и не драпают. Может, их перебрасывают на угрожаемый участок.
– Все перебрасываются на колесах, – не унимался Леман. – Одни мы топаем! Сволочная банда, у меня плоскостопие, а они направили меня в пехоту!
– Выходит, п-п-п-плоскостопые должны б-б-были сидеть дома, п-п-пока другие воюют?
– Я и не думал уклоняться! – истерично провизжал Леман. – Но почему меня нужно было послать именно в пехоту, если есть другие рода войск?
– Знаете, куда он метил? – спросил кто-то. – Ему хотелось в «бригаду плоскостопых» – он не так глуп, наш недомерок...
Кругом захохотали. «Бригадой плоскостопых» на солдатском жаргоне назывались женские вспомогательные части – связистки, локаторщицы и тому подобно; прозвище это появилось давно, в самом начале войны, когда они пополнялись за счет добровольного набора, и туда шли всякие дурнушки, потерявшие надежду на устройство личной жизни иным способом.
– Я бы сейчас не отказался и от плоскостопой, – заявил «Дерьмовый ветеран». – Тем более что сейчас туда по мобилизации попадают такие бутончики...
– Смотрите, он еще может мечтать о женщине!
– Вот именно, мечтать, – опять вмешался обиженный ариец. – А если бы дошло до дела...
– Ты дай мне адрес своей жены, когда я поеду в следующий отпуск, – отпарировал ветеран. – А после спросишь у нее, осталась ли довольна.
– Какой это идиот рассчитывает на отпуск? А, это наш герой, ну-ну...
– Отпуск у тебя будет в Сибири.
– Или на том свете, еще более вероятно...
– Я б сейчас отдал все свои бу-бу-будущие отп-пу-пу-пуска за одну п-п-пачку «Юно»... Этих гадов, инт-т-тен-дантов нужно п-п-просто уб-б-бивать, хуже всяких ива-нов, жирные п-п-п-паразиты!
– Интенданты тоже бывают разные...
– Понятно, бывают! В потсдамском военном музее есть даже один честный, лежит под стеклом. С надписью «особо редкий экспланат».
– Не «экспланат», а «экспонат», если уж на то пошло...
– А ты не учи, сам знаю, как правильно!
– Могу спорить. Я тебе после покажу в словаре, у меня в ранце есть немецко-русский.
– Поди подотрись своим словарем, вшивый ты грамотей. Нашел, что таскать в ранце!
– А если попадешь в плен? По крайней мере, смогу хоть объясниться...
- Предыдущая
- 72/176
- Следующая
