Свинья, которая хотела, чтоб ее съели - Баджини Джулиан - Страница 40

Вывод выглядит правильным, но его разрушает тот факт, что, очевидно, неожиданная проверка все-таки может состояться, как и обнаружил впоследствии Эмилио, на свою беду. Если обещание было дано и было выполнено, то кажется трудным спорить с тем, что оно не было понятным.

Существует еще интригующая возможность того, что человек, размышляющий о том, что не может быть никакой неожиданности, просто смещает источник этой неожиданности. 29-го, например, Эмилио мог прийти к выводу, что 30-го или 31-го никакой неожиданной проверки не может быть. Но это по-прежнему означает, что проверка, хотя и не неожиданная, может быть проведена в один из двух оставшихся дней.

Поскольку Эмилио не знает, в какой из двух дней произойдет эта проверка, она все равно окажется для него неожиданной, если случится 30-го.

Даже проверка 31-го может стать неожиданной, поскольку Эмилио решил, что никакой неожиданной проверки в этот день не будет, и поэтому, когда эта проверка все же произойдет, она окажется для него неожиданной.

Но, возможно, самое удивительное это то, что головоломка, которая похожа на небольшой лингвистический трюк, оказывается гораздо более сложной, чем кажется на первый взгляд.

Смотрите также

16. Наперегонки с черепахой

25. Буридан — осел

42. Бери деньги и беги

94. Налог Соритеса

Доктор Грей находился в депрессии. Одну из его неизлечимых больных поддерживал аппарат жизнеобеспечения. Прежде чем потерять сознание в последний раз, она постоянно просила отключить этот аппарат. Но комитет больницы по этике постановил, что было бы неправильно предпринимать любые действия, направленные на сокращение жизни пациента.

Грей не был согласен с этим комитетом, и его беспокоило то, что игнорировались желания самой пациентки. Он также полагал, что отсрочка смерти с помощью этого аппарата просто продлевала мучения ее друзей и родственников.

И теперь Грей стоял и печально взирал на свою пациентку. И тут случилось нечто странное. Больничный уборщик задел силовой кабель, ведущий к аппарату жизнеобеспечения, и выдернул его из розетки. Аппарат издал несколько предупредительных сигналов. Уборщик, обеспокоенный этими звуками, вопросительно посмотрел на стоявшего рядом врача.

«Не беспокойтесь, — сказал ему без колебаний Грей. — Продолжайте работать. Все в порядке».

И в самом деле для Грея все сейчас было в полном порядке. Ибо никто не предпринимал сознательных действий по укорачиванию жизни пациентки. Все, что он делал сейчас, оставляя случайно выключенным аппарат, сводилось к тому, что он не предпринимал никаких действий, чтобы продлить ей жизнь. Теперь он добился желаемого результата без нарушения инструкций комитета по этике.

Источник: Джонатан Гловер «Причинение смерти и спасение жизни» (Пингвин, 1977).

Существует очевидная разница между убийством и доведением до смерти, но всегда ли эта разница значима с моральной точки зрения? Если в обоих случаях смерть была преднамеренной и являлась результатом сознательного решения, то разве не в одинаковой степени виноваты те люди, которые принимали это решение?

В случае доктора Грея действительно странно проводить четкое различие между убийством и доведением до смерти. Он хотел отключить аппарат жизнеобеспечения и позволить пациентке умереть. На самом деле он просто не включил этот аппарат снова, с тем же намерением и результатом. Если было неправильно делать что-то, что заставит пациента умереть, то так же неправильно будет не сделать нечто, не требующее усилий, для того чтобы остановить умирание пациента? Или, говоря иначе, если было морально верным позволить пациенту умереть, то морально верным будет и отключение этого аппарата.

Тем не менее законы об эвтаназии действительно проводят четкое различие между понятием убийства и доведением до смерти. И это имеет странные последствия, потому что врачи могут прекратить кормление пациента, постоянно находящегося в беспомощном состоянии, и в конечном счете доводят его до смерти, но они не могут ввести ему смертельную инъекцию и убить его быстро. В любом случае, пациент не будет ничего осознавать и не будет страдать. Тем не менее трудно понять, как лишение пищи может считаться более приемлемым с этической точки зрения решением, чем быстрое и безболезненное убийство.

Можно возразить, что, хотя не всегда существует морально значимое различие между убийством и доведением до смерти, по юридическим и социальным мотивам важно не разрешать сознательное убийство. Существуют определенные этические «серые зоны», как, например, этот случай с аппаратом жизнеобеспечения, но общество нуждается в правилах, лучшим и очевиднейшим правилом будет разграничение понятий «убийство» и «доведение до смерти». В некоторых непростых случаях это может означать получение неудовлетворительных результатов, как в случае с пациенткой доктора Грея. Однако это лучше, чем позволить врачам совершать сознательные убийства.

Тем не менее, если все это подразумевает, что разница между убийством и доведением до смерти является наилучшим способом различить этическое и неэтическое отношение к пациентам, то этот аргумент вызывает вопрос: почему бы не сделать основным правилом уменьшение страданий пациентов и уважение их желаний?

К какому бы выводу мы ни пришли, случай доктора Грея показывает, что с этической точки зрения различие между убийством и доведением до смерти еще далеко не изучено.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

29. Зависимость от чьей-то жизни

53. Двойная неприятность

89. Убей и дай умереть

«Сегодня я начинаю судебное дело против своего так называемого хозяина, господина Полли, в соответствии со статьей 4(1) Европейской конвенции по правам человека, которая гласит, что «никого нельзя удерживать в рабстве или неволе».

Господин Полли поймал меня в Венесуэле, он удерживает меня против моей воли, у меня нет денег и имущества, которое можно было бы назвать моей собственностью. Разве это правильно? Я такая же личность, как и вы. Я ощущаю боль. У меня есть планы, мечты. Я могу говорить, думать и чувствовать. К себе вы бы так не отнеслись. Так почему же вы позволяете, чтобы меня так нагло унижали?

В ответ я слышу: «Потому что ты попугай, Перси». Да, я действительно попугай. Но хотя ваша конвенция касается прав человека, там говорится о «всех», а под «всеми» имеются в виду «все личности». А что такое личность? Раньше считалось, что настоящими личностями являются только белые люди. Позже этот предрассудок был устранен. Разумеется, личностью является любое думающее и обладающее интеллектом существо, у которого есть рассудок и мышление и которое может себя осознавать. Я являюсь таким существом. Я личность. Отказывать мне в моей свободе, только исходя из моей породы, — предрассудок, который нельзя оправдать, так же как нельзя оправдать расизм».

Источник: Джон Локк, «Опыт о человеческом разумении», книга вторая, глава XXVII (5-е издание, 1706).

Слушайте больше оптимистов или пессимистов в области биологии, и вы, возможно, поверите в то, что Перси является не такой уж далекой перспективой.

Кто знает, когда генная инженерия сможет вырастить породу су-перумных попугаев или, что более вероятно, шимпанзе?

И если это произойдет, то не сможем ли мы вывести и такую породу людей? «Личность» — это не то же самое, что «человек». Последнее определение касается биологического вида, а первое, очевидно, является чем-то не столь физиологически специфичным. Посмотрите, как мы реагируем на встречающихся в фантастических произведениях интеллектуальных инопланетян, таких как Клинтоны в «Стар Треке». Фраза «они тоже личности», похоже, будет не просто логичной реакцией, но и правильной, в то время как неверно говорить, что «они тоже люди».