Одна лошадиная сила - Стрелкова Ирина Ивановна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/86
• Следующая

— Зачем он приходил? — с беспокойством спросил Горелов.

— Понимаете, хотя он и ваш спаситель, его в милиции заподозрили, не он ли сбил. Мужик со страху примчался в больницу. Считал, что его судьба зависит от ваших показаний. — Володя говорил медленно, наблюдая, как сжимаются и разжимаются пальцы с синими буковками ЛЕНА. — Но милиция, судя по всему, и сама разобралась.

— Сегодня зачем приходил? — Невидимка, кажется, посчитал Володю бестолковым, не умеющим выделить что-то самое важное.

— Сегодня? Молока принес. Козьего. Он и вчера приносил. Ну, и хотел поделиться с вами и со мной радостью, что признан невиновным.

— Зачем? — страдальчески повторил невидимка.

Володя ужаснулся: «Господи, какой я идиот! Горелову опасно говорить, опасно волноваться…» И тут, слава богу, вошла медсестра с букетом градусников в стеклянной банке.

Во время обхода Галина Ивановна предупредила Горелова, что сегодня, сейчас к нему придет следователь. Володя решил: «Была не была! Никуда не уйду, я лежачий больной». И упрятал костыли за кровать. Мог ли он предвидеть, кто явится к Горелову?! Фома! В белом халате и с кожаной папкой в руке. Володя мгновенно закрыл глаза и притворился, что спит.

— Здравствуй, Киселев! — Фомина не обманула наивная уловка Володи. — Извини, я до вчерашнего не знал, что ты в больнице. Валя тебя ждет внизу.

— Чувствительно благодарен! — Володя сел в постели, изобразил на лице жесточайшую муку и принялся нарочито медленно спускать на пол загипсованную ногу.

Фомин кинулся к нему:

— Давай я помогу!

— Нет уж, я сам! — Володя выудил из-за кровати упрятанные костыли и поковылял в коридор.

Его разговор с Фомой мог показаться невидимке фальшивым. «Валя тебя ждет внизу». Это типичный «славянский шкаф»! Горелов теперь имеет все основания считать, что меня к нему подсадили для слежки. Ведь он очень подозрителен и чего-то боится. Даже Куприянову он, кажется, не поверил, потому и спрашивал уныло: «Зачем?»

Валентина Петровна ждала Володю в вестибюле и первым делом потребовала, чтобы он продемонстрировал самоходную коляску:

— Вася Петухов мне все уши прожужжал, рассказывая о ней. Под твоим влиянием он становится хвастуном. — Она заметила Володину обиду и поспешила добавить: — Зато школьные дела Васи благодаря тебе идут на лад. За всю неделю ни одной двойки…

Володя нехотя выкатил свой инвалидный экипаж. От прогулки по лесу отказался. Предложил посидеть на скамейке, неподалеку от больничных дверей. Ему хотелось видеть, с каким лицом выйдет Фома.

— Кстати, — проронил он с самым равнодушным видом, — вы с Фомой здесь случайно встретились или сговорились прийти вместе?

— Мы с ним сегодня с утра… — Валентина Петровна рассказала, по какой причине ей пришлось сегодня спозаранку отправиться в милицию.

…При допросе Толи Гнедина и Вити Мишакова присутствовали отцы обоих ребят и Валентина Петровна, их учительница. Дело об угоне «Запорожца» ведет не Фомин, а другой работник милиции, но Фомин все же пришел послушать.

Витя Мишаков показал, что вечером гулял по пятачку, стало скучно, решил пойти домой и по дороге встретил Толю Гнедина. Встреча произошла неподалеку от того места, где стоит совершенно дряхлый «Запорожец». Ребята заспорили, на ходу машина или нет. Чтобы проверить, открыли дверцу, сняли с ручного тормоза и укатили «Запорожец» за угол. «У дома заводить побоялись, — пояснил Витя, — хозяин бы сразу выскочил — и нам по шее». Машина, по его словам, долго не заводилась, но потом мотор все же заработал. Ребята испугались, потому что «Запорожец» трещал громче пулемета. «В состоянии страха», как выразился Витя Мишаков, он включил передачу и поехал, а Толя остался.

Витя сначала направился по Фабричной, чтобы бросить машину где-нибудь за больницей, но потом вспомнил, что ночью там автобус не ходит, и, развернувшись, поехал в сторону леспромхоза. В кустах неподалеку от остановки, он и бросил машину. «В полной исправности», — подчеркнул Витя. И поехал домой. Время возвращения он точно не помнит, примерно в половине первого.

Толя Гнедин подтвердил показания Вити слово в слово. Он вернулся домой без пяти минут двенадцать, позже ему приходить не разрешают. Толя все время порывался растолковать следователю, насколько глупа широко применяемая в Путятине противоугонная сигнализация, но его останавливали, не давали говорить.

Толин отец не стал выгораживать сына. Он заботился лишь выгородить самого себя и во всех недостатках воспитания Толи винил жену.

— Ну и, конечно, школу! — возмущенно сказала Валентина Петровна.

Совершенно по-иному держался в милиции отец Вити, Павел Яковлевич Мишаков. Его внешний вид крайне удивил Валентину Петровну. Витя ходит во всем импортном, в умопомрачительных джинсах «супер райфл», а Павел Яковлевич предстал перед следователем в серых брюках, невзрачной стеганой куртке и вполне отечественных ботинках. Впрочем, держался он с большим достоинством, ни капельки не заискивал — в противоположность отцу Толи, который то заносчиво напоминал следователю о своем высоком положении, то униженно лебезил.

Павел Яковлевич с достоинством выслушал упреки в плохом воспитании сына. Однако когда следователь сказал, что мальчишке вредно иметь с малых лет все, что только душа пожелает, Павел Яковлевич возразил мягко, но решительно:

«Вот это вы напрасно, вы тоже молоды, не слушайте, что говорят иные ограниченные люди. Достаток ребенка не портит. Портит нужда. От нее и зависть, и зло, и преступление. Избалованность быстро проходит с первыми самостоятельными шагами, с первыми жизненными трудностями. Но зависть, поразившая организм с малых лет, остается навсегда».

«Боже мой! — сверкнуло в уме у Володи. — Да это же он про бедного брата!»

Валентина Петровна продолжала пересказ педагогической речи Павла Яковлевича Мишакова. Особенно тревожило Павла Яковлевича бездумное отношение нынешних подростков к советским законам.

«Я сам до мозга костей законник! Во всем Путятине вы не найдете второго такого законника, как я. На государственном предприятии бухгалтер может что-то перекинуть из одной статьи в другую. Или, например, зачислить шофера, который возит главного инженера, слесарем-сантехником… — При этих словах Павел Яковлевич с усмешкой покосился на отца Толи, и тот покраснел. — А я нет… — Павел Яковлевич убедительно покивал головой: — Я не могу. Я обязан быть кристально честным, потому что мне ни одной мелочи не спустят. С посредника спрос особый! Колхозные бухгалтеры приезжают, диву даются: «Нам бы так у себя!» А родной сын… — Тут Павел Яковлевич повернулся к Вите: — Родной сын каждый день видит: его отец трудится, дорожит оказанным доверием. И что же? Родной сын сглупа открыл чужую машину, поехал куда глаза глядят. И ведь нет чтобы сначала подумать: можно ли брать чужую машину? Что за это полагается по статье такой-то УК РСФСР? Ну хорошо, по первому разу могут и не дать строгого наказания. А если так же — сглупа и по незнанию законов! — угодить во что похуже? — Теперь он глядел и на сына и на Толю: — Кто вас оправдает за вашу молодость и глупость?» — Павел Яковлевич огорченно махнул рукой, опустился на стул.

И тогда заговорил Фомин. Он попросил Витю и Толю выйти в коридор. Вместе с ними ушел — по неотложным делам — отец Толи. Фомин спросил Павла Яковлевича не о Вите, а о Горелове. «Вам Горелов не нравится?» — спросил Фомин напрямик.

«Без виляний? — Павел Яковлевич улыбнулся и сам себя поправил: — Впрочем, здесь, у вас, нельзя не отвечать начистоту. — Он сделал небольшую паузу, вытер лоб белоснежным платком. — Да, мне Горелов глубоко несимпатичен. Я бы не сказал о нем ни одного дурного слова, если бы он погиб… Но он, слава богу, жив, поправляется, и я могу это сказать. Дочь моя пережила огромное потрясение, я уступил ей, она теперь рада, счастлива, но у меня не лежит к нему сердце, тут уж ничего не поделаешь».

«Но причина? — допытывался Фомин. — Должна быть причина!»

Павел Яковлевич поглядел на него с сочувствием, как на очень молодого, совсем еще зеленого:

• Предыдущая
• 54/86
• Следующая