Империя Солнца - Баллард Джеймс Грэм - Страница 47

• Предыдущая
• 47/81
• Следующая

Он отогнал эту буколическую фантазию на задворки сознания и стал вслушиваться в дрон истребителя «Зеро», разогревающего мотор в конце взлетно-посадочной полосы. Одинокий самолет-камикадзе — все, что наскребли японцы, чтобы отплатить за американский воздушный налет. На молоденьком, едва старше Джима, летчике были положенные церемониальные повязки, но почетный караул состоял всего из двух человек, капрала и младшего рядового. Оба повернулись, прежде чем пилот успел забраться в кабину, и пошли туда, где их ждала работа по починке разбитых ангаров.

Джим проследил за неуверенно вставшим на крыло самолетом. Он прогудел над лагерем — мотор с трудом справлялся с весом подвешенной снизу бомбы — заложил вираж в сторону реки и взял курс на открытое Восточно-Китайское море. Джим приложил козырьком к глазам руку и следил за самолетом, покуда тот не скрылся в облаках. Никто из японцев на аэродроме Лунхуа не удостоил самолет даже беглого взгляда. В ангарах у пагоды по-прежнему бушевал пожар, а из разбомбленных инженерных мастерских вырывались клубы белого пара. Но у воронок на летном поле уже суетились китайские кули, заполняя их битым камнем, а старьевщики снова принялись растаскивать по кусочкам разбившиеся самолеты.

— По-прежнему интересуешься самолетами, Джим? — спросила миссис Филипс; они с миссис Гилмор как раз вышли из больничного дворика. — Придется им принять тебя в РАФ [48].

— Я собираюсь вступить в японские военно-воздушные силы.

— Да? В японские?… — Вдовы-миссионерки захихикали, они по-прежнему никак не могли привыкнуть к специфическому чувству юмора Джима — и снова налегли на ручки деревянной тележки. Железные колеса вызванивали с каждым камешком на шлаковой дорожке; на тележке раскачивался труп, который медсестры везли на кладбище хоронить.

Джим вытер о рубашку три сорванных с грядки помидора. По размеру они были не больше мраморных шариков, но Бейси все равно будет доволен. Он опустил их в нагрудный карман рубашки и стал смотреть, как миссис Филипс и миссис Гилмор копают могилу. Они очень быстро выбились из сил и сели передохнуть на тележку рядом с трупом.

Джим подошел к ним и взял лопату из натруженных рук миссис Филипс. Тело принадлежало мистеру Радику, бывшему шеф-повару отеля «Катай». Когда-то Джиму очень понравилась его лекция о трансатлантическом лайнере «Беренгария», и теперь он был рад вернуть долг. Земля была мягкой, и копалось легко. Когда-то, когда у заключенных еще были силы, они, в порыве предусмотрительности, наметили несколько рядов узких и неглубоких могил. Но теперь у вдов-миссионерок силы для того, чтобы углубить яму еще хотя бы на штык, явно было недостаточно. Мертвых теперь хоронили едва ли не на поверхности, просто засыпав их рыхлой землей. Потом муссоны приносили затяжные — на несколько месяцев — ливни, и земля проседала, так что могильные холмики приобретали очертания лежащих под ними тел: как если бы маленькое кладбище у военного аэродрома задалось целью вернуть на земную поверхность хотя бы малую толику из тех миллионов, что погибли на этой войне. Кое-где из-под земли торчали то рука, то нога: сон мертвецов был неспокоен, и они то и дело пытались скинуть с себя тяжелые коричневые одеяла. В могиле госпожи Хаг, голландки, которая приехала в лагерь вместе с Бейси и доктором Рэнсомом, крысы понарыли нор, и сложная система подземных коммуникаций напоминала Джиму линию Мажино, которую он когда-то построил для своих оловянных солдатиков в декоративном каменном садике на Амхерст-авеню.

Он налег на лопату, решив зарыть мистера Радика поглубже, так чтобы шеф-повар не стал нынче же ночью дежурным блюдом для кладбищенских крыс. Миссис Гилмор и миссис Филипс сидели на тележке и молча смотрели, как он работает. Всякий раз, как он останавливался, чтобы перевести дух, на лицах у них расцветали две совершенно одинаковые улыбки, такие же бесцветные, как цветочный рисунок на их выгоревших бумажных платьях.

— Джим! Брось это дело и иди ко мне! Ты нужен мне здесь! — позвал его из окна ординаторской доктор Рэнсом. Он терпеть не мог, когда Джим начинал рыть могилы.

Сотни мух жужжали над тележкой и садились на лицо мистеру Радику. Джим снова вспомнил о «Беренгарии» и стал копать дальше.

— Джим, доктор тебя зовет…

— Ладно, я уже закончил.

Женщины вынули мистера Радика из тележки. Ноша была для них почти непосильной, но все же они пытались обращаться с покойным с должным уважением, как и раньше, пока он был жив. А может быть, для двух этих вдовствующих христианок он до сих пор значился среди живых? На Джима всегда производили впечатление глубокие религиозные чувства. Его отец и мать были агностиками, и он относился к истово верующим с тем же уважением, какое испытывал к членам клуба «Граф Цеппелин» или к тем, кто ходил за покупками в китайские магазины: эти люди были причастны неким экзотическим, не очень понятным для него ритуалам. К тому же слишком часто оказывалось так, что убеждения людей, которые вкалывали больше всех прочих, вроде миссис Филипс и миссис Гилмор или вроде доктора Рэнсома, на поверку выходили самыми правильными.

— Миссис Филипс, — спросил он, когда старухи опустили мистера Радика в могилу, — а когда душа оставляет тело? До того, как его похоронят?

— Да, Джим. — Миссис Филипс опустилась на колени и начала сыпать землю на лицо мистеру Радику. — Душа мистера Радика уже отлетела. Доктор снова тебя зовет. Надеюсь, ты как следует сделал домашнюю работу по латыни.

— Естественно.

У Джима появилось о чем подумать, пока он шел к больничке. Он часто вглядывался в глаза умирающих, пытаясь отследить вспышку света, когда отлетает душа. Однажды он помогал доктору Рэнсому массировать обнаженный торс молодой бельгийки, которую доконала дизентерия. Доктор Боуэн сказал, что она умерла, но доктор Рэнсом продолжал массировать сердце сквозь грудную клетку, и вдруг ее глаза тронулись с мертвой точки и посмотрели на Джима. Поначалу Джим подумал, что душа вернулась к ней, но она по-прежнему была мертва. Миссис Филипс и миссис Гилмор унесли ее и через час уже схоронили. Доктор Рэнсом объяснил, что на несколько секунд ему удалось закачать ей в мозг кровь.

Джим зашел в амбулаторию и сел за стол напротив доктора Рэнсома. Ему очень хотелось обсудить вопрос о душе мистера Радика, но доктор был до странного не расположен говорить с Джимом на религиозные темы, хотя сам каждое воскресное утро ходил к службе. Шрам у него под глазом был по-прежнему налит кровью. Была и еще одна характерная деталь: он колдовал над металлическим подносом с расплавленным воском. Всякий раз, когда доктор Рэнсом уставал через край или злился на Джима, он растапливал на подносе несколько свечей и погружал в горячую жидкость куски старой ткани, а потом вывешивал их сушиться. Прошлой зимой он сделал несколько сот таких провощенных пластин, которыми заключенные пользовались вместо разбитых японцами оконных стекол. Его упорными трудами лагерю легче стало переносить пронизывающие холодные ветры, дующие из Северного Китая, но большинство заключенных даже спасибо ему за это не сказали. Впрочем, как заметил Джим, доктора Рэнсома совсем не интересовала их благодарность.

Джим макнул палец в горячий воск, но доктор Рэнсом отмахнулся от него, как от мухи. Разговор с начальником лагеря явно его расстроил — он готовился к зиме так, словно пытался убедить себя в том, что все они по-прежнему будут в лагере, когда она наступит.

Джим снял туфли и принялся надраивать их. Проходив три года в деревянных башмаках и в чужих обносках, он теперь искренне наслаждался тем эффектом, который производили на окружающих его шикарные ступари.

— Джим, это, конечно, здорово, что вид у тебя такой шикарный, но постарайся не начищать их в любую свободную минуту. — Доктор Рэнсом невидящим взглядом уставился на восковой квадрат. — Сержанту Нагате это не очень по вкусу.

— Мне нравится, чтобы они блестели.

— Они и так блестят, дальше некуда. Наверное, даже американские летчики не могли их не заметить. Они, наверное, решили, что у нас здесь бесплатные курсы по гольфу, и теперь выставляют свои компасы на носки твоих туфель.

• Предыдущая
• 47/81
• Следующая