Империя Солнца - Баллард Джеймс Грэм - Страница 41

• Предыдущая
• 41/81
• Следующая

Очередь понемногу продвигалась к раздаточному окошку, а Джим тем временем смотрел на китайцев. Стояло лето, но на крестьянах по-прежнему была стеганая зимняя одежда. Ясное дело, ни единого китайца за все это время не пустили в лагерь, не говоря уже о том, чтобы дать кому-то из них поесть. Но они по-прежнему шли и шли к лагерю, к единственному месту в этой безжизненной стране, где все еще была хоть какая-то еда. И сидели у ворот, пока не умирали от голода. Джима это беспокоило. Мистер Макстед был прав, когда сказал, что с окончанием войны заключенные как раз и столкнутся с настоящими трудностями.

Джим переживал за доктора Рэнсома, за миссис Винсент, да и за всех прочих живущих в Лунхуа заключенных. Что они будут делать, когда японцы перестанут заботиться о них? Больше всех он переживал за мистера Макстеда, чьи избитые шутки насчет загородного клуба в реальном мире не значили и не стоили ровным счетом ничего. Но мистер Макстед, по крайней мере, хоть что-то делал на общую пользу, а жизнь в лагере теплится только до тех пор, пока люди не успели окончательно забыть друг о друге.

В 1943 году, когда война еще складывалась в пользу японцев, заключенные жили единой общиной и работали вместе. Существовал оргкомитет во главе с мистером Макстедом, и каждый вечер в лагере была либо лекция, либо какой-нибудь концерт. Это был самый счастливый год в жизни Джима. Устав от вечной тесноты и от неизменного — с выстукиванием ноготками о каретку кровати — безразличия миссис Винсент, он каждый вечер ходил слушать лекции, очарованный бесконечным разнообразием тем: строительство пирамид, история рекордов скорости на поверхности земли, жизнь районного комиссара в Уганде (докладчик, отставной офицер Индийской колониальной армии, клятвенно уверял, что назвал собственным именем озеро размером с весь Уэллс; Джим был потрясен до глубины души), пехотное вооружение времен Первой мировой войны, управление Шанхайской трамвайной компанией и еще не меньше дюжины других.

Сидя в первом ряду актового зала, Джим жадно впитывал каждое слово: причем на большинство лекций он ходил по два, по три раза. Он помогал переписывать роли для «Макбета» и «Двенадцатой ночи» в постановке труппы под названием «Комедианты Лунхуа», а в нескольких постановках помогал перемещать по сцене декорации. Большую часть 1944 года в лагере действовала школа, преподавали в которой миссионеры; но Джим находил ее скучной по сравнению с вечерними лекциями. Однако Бейси и доктор Рэнсом велели ему туда ходить, и он ходил. Они оба строго-настрого наказали ему не пропускать уроков, ни единого, — хотя было у Джима этакое смутное подозрение, что они таким образом просто дают себе роздых от его неуемной и вездесущей энергии.

Но к началу зимы 1944 года всей этой роскоши пришел конец. После налетов американских истребителей на аэродром Лунхуа и бомбовых ударов по шанхайским докам японцы ввели в лагере комендантский час. Электричество в лагере отключили насовсем, и с наступлением темноты заключенные волей-неволей разбредались по койкам. И без того скудный паек урезали и кормили теперь один раз в день. Американские подлодки заперли дельту Янцзы, и огромные японские армии в Центральном Китае, будучи не в силах прокормить себя, стали откатываться к побережью.

Перспектива окончательного поражения японцев и неминуемого вторжения на собственно Японские острова все больше и больше тревожила Джима. Он выискивал и уничтожал на месте любую съедобную крупицу, принимая в расчет растущее число умерших от бери-бери и малярии. Джим искренне восхищался «мустангами» и «сверхкрепостями», но иногда ему хотелось, чтобы американцы вернулись к себе на Гавайи и занялись чем-нибудь мирным, вроде подъема потопленных японцами в Перл-Харборе линкоров. И тогда лагерь Лунхуа снова станет тем счастливым местом, которое он запомнил с 1943 года.

Когда Джим и мистер Макстед вернулись к блоку G с полной тачкой, заключенные все также молча ждали их, держа в руках котелки и плошки. Они стояли на крыльце, голые по пояс мужчины с мосластыми плечами и ребрами наперечет, их выцветшие жены в мешками висящих платьях, — и выражение на лицах было отстраненным и скорбным, как если бы они собрались на похороны. Во главе очереди стояла миссис Пирс с сыном, а за ней — миссионерские семьи, которые весь день бродили по лагерю в поисках чего-нибудь съестного.

Над металлическими ведрами с дробленой пшеницей и сладким картофелем поднимался пар и роились сотни мух. Налегая на рукоятки тачки, Джим морщился от боли: не потому, что ему уж так тяжело было катить эту тачку, а потому, что под рубашкой ему жгла живот украденная на раздаче картофелина. Пока он согнут в три погибели, никто картофелины не заметит, но расплатой за это будет маленькая пантомима, набор гримас и стонов.

— Ой, ой… о, Господи, Боже ты мой…

— Уроки у «Комедиантов Лунхуа» даром не прошли, да, Джим? — Мистер Макстед видел возле кухни, как он выхватывает из ведра картофель, но еще ни разу не сказал слова против. Джим в последний раз согнулся пополам и передал тачку миссионерам. Он побежал вверх по лестнице, мимо Винсентов, которые стояли в очереди с плошками в руках — ни им, ни Джиму ни разу не пришло в голову, что они могли бы захватить из дома и его плошку тоже. Он нырнул под занавеску в свой угол и вывалил дымящуюся картофелину под циновку, надеясь, что волглая солома, так или иначе, удержит пар. Потом схватил миску и пулей вылетел обратно, чтобы занять свое законное место во главе очереди. Мистер Макстед уже успел обслужить мистера и миссис Пирс, но их сына Джим попросту отпихнул плечом в сторону. Он протянул плошку и получил свой половник вареной полбы и еще одну сладкую картофелину: ту самую, которую он указал мистеру Макстеду в первые несколько секунд после того, как они отъехали от кухни.

Вернувшись к себе в угол, Джим в первый раз по-настоящему расслабился. Он задернул занавеску, откинулся на спину, и теплая плошка грела ему живот, как ласковое летнее солнышко. Его клонило в сон, и одновременно кружилась голова — от голода. Он подстегнул себя мыслью, что, может быть, вечером американцы устроят очередной воздушный налет — и за кого он на этот раз будет болеть? Вопрос требовал серьезного и всестороннего рассмотрения.

Джим взял обеими руками сладкую картофелину. Ему слишком хотелось есть, чтобы успеть по-настоящему почувствовать вкус сладковатой серой мякоти; держа ее в руках, он стал смотреть на фотографию мужчины и женщины у Букингемского дворца в надежде, что его родителям, где бы они сейчас ни оказались, тоже достанется лишняя картофелина.

Когда вернулись Винсенты, Джим сел на кровати и отодвинул занавеску, чтобы как следует рассмотреть то, что у них в тарелках. Ему нравилось смотреть, как ест миссис Винсент. Поглядывая в ее сторону, Джим принялся рассматривать дробленую пшеницу в собственной тарелке. Зернышки были крахмалистые, белесые и разваренные, неотличимые от сварившихся вместе с ними долгоносиков, которых в этих амбарных поскребышках было полным-полно. Раньше долгоносиков выбирали из тарелки или просто выкидывали в ближайшее окно, но ныне Джим подобной расточительности не одобрял. Он выкладывал жучков в три ряда по краю миски, и часто их там оказывалось больше сотни. «Долгоносиков не выбрасывай, ешь их — велел ему доктор Рэнсом, и он делал, как сказано, хотя все остальные просто смывали их, когда шли мыть посуду. В жучках был протеин — факт, который отчего-то расстроил мистера Макстеда, когда Джим поделился с ним этой информацией.

Насчитав восемьдесят семь долгоносиков — Джим уже успел вычислить, что их число сокращалось медленнее, чем сами порции, — он снова перемешал их с дробленкой, кормовой пшеницей из Северного Китая, и мигом проглотил свои шесть ложек. Потом решил передохнуть и подождать, пока миссис Винсент начнет есть свою картофелину.

— Может быть, дашь нам поесть спокойно, а, Джим? — спросил мистер Винсент. Бывший брокер и жокей-любитель, он сидел на койке возле больного сына и росточком был не выше Джима. Черноволосый, с морщинистым, похожим на выжатый лимон лицом, он чем-то напоминал Бейси; однако мистер Винсент так и не смог по-настоящему прижиться в Лунхуа. — Когда война кончится, ты, наверное, будешь скучать по лагерю, да, Джим? Вот бы взглянуть на тебя, когда ты пойдешь в нормальную английскую школу.

• Предыдущая
• 41/81
• Следующая