Валя - Панова Вера Федоровна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/9
- Следующая
Мать послушалась, бросила недошитое платье и стала кроить рюкзаки. Тетя Дуся давала советы, зажав в зубах дымящую папиросу и прищурив глаз.
— Главное, теплое все возьми, — говорила она. — Польта, валенки, всё что есть. Там морозы до тридцати градусов и выше.
— А вы неужели останетесь? — спросила мать.
— Я одинокая, — сказала тетя Дуся, — кому-то оставаться надо, не может так тебе все и прекратиться. Мы будем выпускать диагональ, а возможно — шинельное сукно.
— Я этих налетов до смерти боюсь, — сказала мать. — Как завоет, я прямо ненормальная делаюсь.
— А я чего не выношу, это очередей, — сказала тетя Дуся. — До того они мне противны, я лучше есть не буду, чем в очереди стоять. Но я устроилась, я свои карточки Клаве отдала, ее девчонка, Манька, свой паек будет брать и на меня получит.
Тетя Дуся ушла. Мать села за машину и сшила из коричневой материи два рюкзака с лямками. Один большой — для себя, другой очень маленький — для Люськи. Люське тоже с этого дня полагалась своя доля тяжести.
У Вали был старый рюкзак, с которым она ездила в лагерь.
Мать гордилась — как аккуратно сшила и прочно.
— А для другого багажа руки свободны останутся, — рассуждала она. Удобная вещь рюкзак.
— Удобная вещь рюкзак, — повторила Валя, разговаривая с подружками.
Ей не подумалось, как от него будет болеть шея, от этого мешка. В лагерь и из лагеря рюкзаки ехали на грузовике, а пионеры шли вольно, без ноши, и срывали ромашки, растущие у дороги.
Тяжесть почувствовалась, едва сделали несколько шагов. Но Валя не сказала.
Не сказала и мать, хотя она самое тяжелое взвалила на себя — в одной руке корзина, в другой кошелка и бидон, горой рюкзак на спине — и шла согнувшись, с оттянутыми вниз руками.
Одна Люська бежала и припрыгивала, веселенькая, у нее в рюкзаке были носки да платочки, да мыльница, да гребешок, да полотенце — утираться в дороге, да кружка — пить в дороге, а больше ничего.
Дворничиха стояла у ворот. Они попрощались:
— До свиданья, тетя Оля.
— Счастливо. Давай бог. Вернуться вам поскорей.
Было рано. Нежаркое солнце светило на одну сторону улицы. На асфальте были лужи от поливки.
Люська шла в новом платье с оборочкой. Валя — в новом платье с пояском и бантиком. Накануне мать сводила их в парикмахерскую. Им нравилось, что они отправляются в путешествие такие нарядные.
Перед тем как уйти, мать и Валя убрали комнату. Смахнули со стола крошки, посуду помыли и спрятали в шкафчик. Оттоманку покрыли газетами, чтоб не пылилась. Абажур еще накануне был укутан в старую простыню. Укутывая его, мать заплакала: ей вспомнилось, как она покупала этот абажур; как радовалась, что он такой веселый, красно-желтый, как апельсин, и думала — вот еще скатерть купить новую, и совсем хорошо станет в комнате, — а вместо того, смотри ты, что стряслось над людьми.
И вот они сидят у Московского вокзала.
У Московского вокзала, вдоль по Лиговке, до самой площади сидят на мешках и чемоданах женщины и дети. Ждут отправки.
Где-то близко голосом надежды кричат паровозы.
Тетя Дуся собрала вместе всех своих, пересчитала и сердится:
— Барахольщицы, вам сказано было — шестнадцать кило и чемоданов не брать, а вы натаскали?!
— Сама говорила, — кричат женщины, — польта брать и валенки, а теперь куда деть, на Лиговке кинуть?!
— И так сколько дома бросили, — кричат другие, — не знаем — пропадет или цело будет!
— На всех про всех три вагона, — сердится тетя Дуся, — багаж запихаете, а сами останетесь, что ли?
— Небось впихнемся и сами! — кричат в ответ. — Ты вагоны давай получай скорей!
Все жарче печет солнце.
Ожидающие выпивают всю газированную воду и съедают все мороженое, что продается на площади и ближних улицах. Очереди у водопроводных кранов стоят по дворам Лиговки, Старо-Невского и улицы Восстания. Валя стоит с чайником и бидоном, Люська с кружкой.
Набрав воды и напившись, они мочат носовые платки с завязанными на углах узелками и натягивают на голову. Получаются такие приятные прохладные шапочки. Только они сразу высыхают.
Мать сидит на корзине. Возле ее рук и колен — их имущество. Рядом сидит на своем чемодане толстая бабушка с большим желтым лицом и очень черными глазами. Она одета в синее горошком платье, белый шелковый шарф на плечах. Обмахиваясь сложенной газетой, она разговаривает с матерью.
— У вас красивые девочки.
Мать, конечно, рада.
— В отца пошли, — говорит она. — Он тоже такой блондин, тонкая кость.
— Прекрасные девочки, — хвалит бабушка и дает Люське и Вале по шоколадной конфете.
— И ты скажи спасибо, — учит Люську мать. — Видишь, Валя сказала спасибо. Всегда надо говорить спасибо. Угостите бабушку водичкой. Пейте, бабушка.
В очереди много девочек Валиного возраста. Валя с ними познакомилась. Стайкой бродят они вдоль высоких домов, на них смотрят тысячи окон, перекрещенных косыми крестами из белых бумажных полосок.
Заходят девочки в большой магазин и разглядывают: что там есть.
Там есть разные шляпы, и материи, и меха, и мебель, что хочешь. Только забиты фанерой витрины и горит электричество.
Только зачем нам эта мебель? Мы и свою-то бросили, не знаем, пропадет или цела будет.
Хорошие материи, да нам бы их все равно девать некуда. И так мешки набиты доверху.
А вон ту шляпу я бы взяла, если б мне купили. Ту красоту из прозрачной соломы с цветами я бы взяла. Я бы ее на голову надела. Какие цветы. Как живые.
Гуськом выходят девочки из магазина. Идут дальше.
Есть балованные и бойкие, нарочно разговаривают погромче и смеются, чтобы прохожие обратили внимание.
Но прохожие проходят, не обращая внимания. Взглянет рассеянно и пройдет.
Может, ему в военкомат, призываться.
Или с окопов приехал, спешит домой — поесть, помыться, дел миллион. Что ему девочки, идущие стайкой по улице.
Среди этих девочек была одна. Такая всегда бывает одна. Еще она молчит. Еще она издалека посматривает на тебя — какая ты, будет ли вам вдвоем хорошо и весело; а ты уже понимаешь: это из всех подруг будет самая твоя дорогая подруга!
— Тебя как звать?
— Валя. А тебя?
— Светлана. Пошли за мороженым?
— Пошли!
— Я попрошу денег у моей мамы.
Но матери кричат:
— Хватит бегать! Что вам не сидится? Если посадка — где вас искать?
С дорогой подругой посидеть рядышком на мешках — удовольствие.
— Я читала такую книгу! Понимаешь: он ее любил. И она его любила…
— Какие у тебя косы.
— А мне больше нравится без кос. Как у тебя.
— А ты смотрела кино «Большой вальс»?
Женщина рассказывает, как немцы бомбят Москву.
Другая рассказывает, как бомбили Псков. Но чаще всего упоминается какая-то Мга. Все время: Мга. Мга.
— Ой, — говорит мать, — хотя б тревоги не было, пока мы тут сидим. Куда с вещами в убежище?
— Будем надеяться, что не будет тревоги, — отвечает толстая бабушка. И, сорвав с плеч шарф, машет им и кричит: — Саша! Саша!
Лысый дяденька, глядя себе под ноги, пробирается к ней. Лысина у него как яйцо, как острый конец яйца. Глаза такие же черные, как у бабушки. Рукава рубашки засучены. Портфель в руке.
— Вы еще здесь, — говорит он. — Ты что-нибудь пила?
— Я пила, — отвечает бабушка. — Не беспокойся.
— Ела что-нибудь?
— Ела, ела. Не беспокойся.
— Принести тебе чего-нибудь? Мороженого. Хочешь, поищу мороженого?
— Ничего не надо, побудь со мной. Что нового?
Они разговаривают потихоньку. Он стоит нагнувшись, а она его держит за руку, за худую, жилистую, поросшую темными волосами руку, стянутую ремешком часов.
- Предыдущая
- 2/9
- Следующая