Самые страшные войска - Скутин Александр Витальевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/81
• Следующая

От размышлений меня оторвало громкое «Гав!» над ухом. Я повернулся и вздрогнул: прямо напротив меня стоял огромный соседский пёс Пират, немецкая овчарка. Отпустили его хозяева побегать, не всё же ему бедному на цепи сидеть, даже цепным надо размяться. Отпустили и не подумали об окружающих. Дескать: «Не бойтесь, он, когда не на цепи, не кусается». Это они сами так считали. Только вот Пират, похоже, не знал об этом. Пират присел на задние ноги, прижал уши, и шестым чувством я понял, что сейчас он прыгнет на меня. И в момент его готовности к прыжку я плеснул ему из ведра помоев точно в нос. Сам не знаю, как у меня такое решение созрело, как-то само собой вышло. Пёс заскулил, поджал хвост и побежал к своему дому. С тех пор я собак не боюсь. Одна проблема только – они меня тоже не боятся, иногда и кусают.

– Выходи.

Интересно, куда? На работу, поди, освобождение пока не светит. Только бы не на погрузку брёвен в вагоны. Брёвна были очень тяжёлые, а носить их надо было бегом. Это губа, а не санаторий.

– Пойдёшь на уборку территории. Шинель возьми на вешалке.

С этими словами губарь вручил мне фанерную лопату. Ну и ладно, снег кидать – не с брёвнами бегать. Двор гауптвахты, разделённый заборами на несколько секций, был обширный, так что если умело проволынить, не торопясь, можно целый день проваландаться. А то ещё какую-нибудь работу подкинут, потяжелее. Главное, чтобы губарь, что будет пасти меня, не сволочью оказался. Я пригляделся к нему. Из старослужащих, вроде, дембель. Это хорошо, даже отлично. На губе всё было не как в казарме. Забыл сказать, что охранял нас специальный комендантский взвод, так сказать – профессиональные конвоиры. Если попадётся тебе конвоир из молодых – всё ты пропал. Будешь бедный, бледный и больной. Загоняет, зачморит, будешь ползать по снегу и жрать его, чтобы остановить кровь из дёсен выбитых зубов и держаться за переломанные прикладом рёбра. Мне самому, к счастью не перепадало, но приведённые примеры – не выдумка. Так вот, самые свирепые конвоиры – это салаги. Дали детям оружие и власть. Ближе к концу службы губари вдруг начинают задумываться о дембеле. Как не стараются они скрыть этот радостный момент от военных строителей, но выписывать документы всё равно к нам в штаб придут. А уж писарь, сам стройбатовец, непременно сообщит кому надо. Ох, как же их бьют, этих дембелей-губарей! Иногда, впрочем, обходится без побоев, проще. Одного губаря, что поехал домой в отпуск, нашли в туалете станции Лоухи повешенным. Было следствие, списали на самоубийство, совесть, дескать, замучила. Хотя в отпуск он ехал радостным, не похоже, чтобы он терзался. Отпуск ему дали за то, что пристрелил арестованного «ваенава строитэла» из солнечной республики «при попытке к бегству». А тот азер всего лишь отошёл метров на десять в сторону, попросить курева у земляка.

Поэтому, если твой конвоир уже готовит парадку на дембель, то гонять он тебя не будет, а если рядом никого нет, то отдохнуть разрешит.

Сам я попал на губу очень интересно. В отряде, к которому был прикомандирован вместе с самосвалом, успешно боролись за дисциплину. В частности, чтобы в гараж и обратно ходили только строем. В помощь на ремонт мне дали Михаила, с Подмосковья, вместе ставили коробку передач на мой МАЗ. Провозились и не успели пристроиться в колонну, ушедшую на обед. Но не оставаться же голодными, побежали догонять их. А бежать надо было мимо комендатуры. В их казарме открылась форточка и откормленная рожа губаря крикнула нам:

– Эй, воины! А ну сюда, бегом!

Когда мы вошли в комендатуру, он так строго, но безразлично спросил:

– Почему без строя?

– Опоздали, не успели…

– А меня не ебет!

Вполне закономерный ответ, мы другого и не ожидали. – По пять суток каждому, от имени начальника комендатуры.

Блин, допрыгались. Впрочем, всё к этому шло, мы и не удивились. Первым делом нас должны были постричь, это обязательный ритуал для арестованных. Но машинка оказалась сломанной.

– А чего их тогда сажать, раз постричь нельзя? – спросил один губарь у другого. – Да пошли они на хрен, вот привезут другую машинку, тогда и сажать будем.

И губарь повернулся к нам:

– А ну вон отсюда, шементом!

Повторять нам не пришлось, мы тут же выскочили на улицу. Я ещё успел подумать: от каких, в сущности, пустяков, зависят вопросы ареста солдат в армии.

Выскочили мы и тут же нарвались на начальника губы старлея Медведчука. Офицер он был уникальный. Не из военного училища, не из пиджаков. А из прапорщиков, пересдал экзамены на офицера. Медведчук нас тут же завернул обратно и приказал губарям выбрить наши головы, раз уж машинка сломана. Так что на губу мы всё ж попали. Михаил в общую камеру, а я, из-за нехватки мест, опять в одиночку.

Итак, я схватил лопату и начал убирать снег. В закрытом дворе для прогулок слышался топот, словно бегало стадо слонов. Мельком я взглянул в приоткрытую дверь. По углам дворика были поставлены четыре ведра, и по периметру двора бегали пять арестантов. В центре стоял губарь и следил, чтобы бегуны не срезали углы, огибали вёдра. Вчера губу посетил проверяющий из кандалакшской военной прокураторы. Он прошёлся по камерам и спросил сидельцев, есть ли жалобы. Некоторые пожаловались, что их не выводят на вечернюю прогулку. Вот сейчас они и бегали вокруг расставленных по углам ведер, вечернюю прогулку им организовали.

Губарь, стороживший меня, сказал мне:

– Ну, ты эта… сам, короче, давай. Если спросят, скажешь – меня к телефону позвали. Да смотри, чтоб Медведчук тебя неработающим не застал. А если кто другой захочет тебя припахать – отправляй ко мне, я в казарме буду. Понял?

Я кивнул головой.

– Курить хочешь?

Снова кивнул головой, уже отрицательно.

– Не бзди, это не подстава, отвечаю.

– Спасибо, я просто не курю.

– Ну, как знаешь, – и он ушёл в казарму.

Его понять можно, морозец за тридцать, я хоть лопатой машу, греюсь, а ему просто так стоять с автоматом намного холоднее, вот и пошёл греться. Через полчаса я присел на сугроб отдохнуть, подложив под зад фанерную лопату, чтоб не так холодно было. И тут откуда-то из за угла выскочила комендатурская овчарка Найда. Псина огромная и страшная. Одним своим грозным хрипением из оскаленной пасти с жёлтыми клыками вводила в трепет любого. При случае и разорвать бы могла, как тузик грелку. Но если честно, такого за ней никто не помнил, ей достаточно было просто зарычать. Уважали её очень. Найда служила раньше в дисбате вместе с другими служебными овчарками. Когда пёс становился старым, конвоир уводил его за забор. При этом говорил ласковые слова, мяса давал или сахару. Эх, люди! Считаете себя царями природы, а не понимаете, что обмануть собаку невозможно. Псу сразу становилось всё ясно, его пристрелят. Одни при этом выли и бились на поводке, другие шли на смерть молча, без истерик. Кому-то в Москве стукнуло в голову и дисбат под Ленинградом расформировали, организовали другой, в Архангельской области, на острове. А собаки, ну куда их? Вызывать ветеринара и усыплять – в копеечку влетит. Кого-то, как Найду, раздали по разным частям и частникам. Да только взрослых собак не очень-то брали, щенков – другое дело. Остальных просто расстреляли из автомата, прямо в питомнике. Я посмотрел прямо в глаза Найде. Будь она помоложе, разорвала бы меня не задумываясь. Но она была в летах и давно поняла службу: не выказывай рвение, если в этом нет нужды. Продолжая глядеть в её глаза, я спокойно стал говорить ей:

• Предыдущая
• 13/81
• Следующая