Кенилворт - Скотт Вальтер - Страница 45

• Предыдущая
• 45/135
• Следующая

— Так я и думал, — сказал Уэйленд. И, как только они вышли из лавки, он заявил Тресилиану:

— Прошу прощения, сэр, но никакой мастер не может работать без своих инструментов. Мне надо непременно пойти к этому Иоглану. И обещаю, что если это и задержит вас здесь дольше, чем вам позволяет время, вы, однако же, будете вознаграждены тем, что я совершу с помощью этого редкостного лекарства. Позвольте мне, — добавил он, — пойти впереди, так как надо свернуть с широкой улицы, и мы пойдем вдвое скорее, если указывать путь буду я.

Тресилиан согласился и, следуя за кузнецом налево по переулку, ведущему к реке, обнаружил, что его проводник движется с большой скоростью и, по-видимому, превосходно знает город. Они шли через лабиринт улочек, дворов и тупиков, пока наконец Уэйленд но остановился посреди очень узкого переулка, в конце которого виднелась Темза, туманная и сумрачная. На заднем плане перекрещивались sallierwise, note 72 как сказал бы мистер Мамблейзен, мачты двух лихтеров, ожидавших прилива. В лавчонке, у которой он остановился, не было, как нынче, стеклянного окна, а жалкий парусиновый навес окружал нечто вроде нынешних сапожных ларьков, причем передняя часть помещения была открыта на манер современных будок, где продается рыба. Оттуда появился маленький смуглолицый человечек, полная противоположность еврею по внешнему виду, ибо у него были очень мягкие волосы и совсем не было бороды, и с величайшей учтивостью осведомился у Уэйленда, что ему угодно. Как только тот назвал лекарство, еврей вздрогнул и на лице его отразилось изумление.

— А что же ваша высокопревосходительность хочет сделать с этим зельем, которого уж тут, мейн гот, не поминали лет сорок, как я здесь аптекарем?

— Мне не поручено отвечать на такие вопросы, — возразил Уэйленд. — Я только хочу знать, есть ли у тебя то, что мне нужно, а если есть, то продашь его или нет.

— Ай, мейн гот, об чем речь, конечно есть, а об том, чтоб продать, — ведь я аптекарь и продаю всякие зелья.

Говоря это, он достал какой-то порошок и продолжал:

— Но вы заплатите за это много денег. Что я имею, идет на вес золота, да, чистого золота, в шесть раз больше. Оно с горы Синай, где нам были даны наши священные скрижали, и растение цветет только раз в сто лет.

— Не знаю уж там, как часто его собирают на горе Синай, — ответил Уэйленд, разглядывая врученное ему вещество с видом величайшего презрения, — но ставлю свой меч и щит против твоего длиннополого лапсердака, что дерьмо, которое ты мне предлагаешь заместо того, что я прошу, можно собирать в любой день недели во рву Алеппского замка.

— Вы грубый господин, — сказал еврей. — А у меня лучшего и нету, а если есть, то я не продам без рецепта врача, или скажите, зачем оно вам нужно.

Кузнец кратко ответил ему на каком-то языке, причем Тресилиан не мог понять ни слова, а еврей был повергнут в величайшее изумление. Он уставился на Уэйленда так, как глядят на некоего неизвестного и незаметного незнакомца, в котором вдруг узнали могучего героя или грозного властелина.

— Святой Илия! — воскликнул он, когда оправился от первого ошеломляющего изумления. Затем, перейдя от прежних подозрений и замкнутости к предельному подобострастию, он отвесил Уэйленду нижайший поклон и стал умолять войти в его жалкое жилище и, перешагнув через убогий порог, тем самым осчастливить его.

— Не выпьете ли чашечку с бедным евреем Захарией Иогланом? Не желаете ли токайского? Не попробуете ли Лакрима? Не хотите ли…

— Твои предложения звучат для меня оскорбительно, — прервал его Уэйленд. — Сделай мне то, чего я от тебя требую, и прекрати дальнейшие разговоры.

Получив такой отпор, сын Израиля взял связку ключей и с большими предосторожностями открыл ларец, который, видимо, охранялся строже, чем другие шкатулки с лекарствами, стоявшие рядом. Далее он выдвинул секретный ящичек со стеклянной крышкой, где хранилось немного черного порошка. Это снадобье и было предложено им Уэйленду со знаками величайшего почтения, хотя на лице еврея выражение скупости и беспокойства при виде того, как Уэйленд пересыпал себе порошок, все время вступало в решительную схватку с выражением почтительнейшего подобострастия, которое он стремился, изобразить.

— Весы у тебя есть? — спросил Уэйленд.

Еврей показал на весы, которыми обычно пользовался в лавке, но сделал это с таким смущенным видом, с такой нерешительностью и даже страхом, что все это не могло ускользнуть от зоркого взгляда кузнеца.

— Тут нужны другие весы, — строго сказал Уэйленд. — Разве тебе неизвестно, что священные предметы утрачивают свою силу, если их взвешивать на неверных весах?

Еврей опустил голову, извлек из окованной сталью шкатулки великолепные весы и, устанавливая их, произнес:

— С ними я произвожу собственные опыты. Они покачнутся, если положить на них даже один волосок из бороды первосвященника.

— Эти годятся, — кивнул кузнец. Он отвесил себе две драхмы черного порошка, тщательно завернул их и положил в свой кошелек вместе с другими снадобьями. Затем он осведомился у еврея о цене, но тот отвечал, качая головой и кланяясь:

— Что там цена! Нет, с таких, как вы, не берут ничего. Но вы еще раз зайдете к бедному еврею, правда? Вы посмотрите его лабораторию, где он, да поможет ему бог, иссох, как увядшая тыква святого пророка Ионы. Вы пожалеете его и покажете, как сделать хоть маленький шаг на великом пути?

— Тише! — ответил Уэйленд, таинственно прикладывая палец к губам. — Может, мы и встретимся. Ты уже превзошел то, что твои раввины называют шамайм — общее сотворение. А посему бди и молись, ибо до нашей встречи ты должен еще постигнуть Альхагест Эликсир Самех.

И, слегка кивнув в ответ на почтительные поклоны еврея, он с важным видом пошел по переулку. Тресилиан последовал за ним, и первое замечание его по поводу увиденной сцены заключалось в том, что Уэйленд обязан был заплатить еврею за снадобье, какое бы оно ни было.

— Мне ему платить? — воскликнул кузнец. — Пусть враг рода человеческого отплатит мне, если я это сделаю. Если бы только я не боялся, что ваша милость рассердится, я бы еще вытянул из него одну-две унции золота в обмен на точно такое же количество кирпичного порошка.

— Советую тебе не заниматься подобным плутовством, покуда ты у меня в услужении, — заметил Тресилиан.

— Разве я не сказал, — ответил кузнец, — что только по этой причине я и воздержался? Вы называете это плутовством? Да у того несчастного скелета богатства достанет, чтобы вымостить талерами весь переулок, где он живет. Да при этом он и не заметит, что у него из железного сундука что-то пропало. А еще жаждет раздобыть себе философский камень! А кроме того, он ведь хотел надуть бедного слугу, за которого меня сперва принял, всучив мне дерьмо, не стоящее и пенни. Око за око, как сказал Дьявол угольщику. Если его негодное лекарство стоило моих добротных крон, то мой настоящий кирпичный порошок, во всяком случае, стоит его добротного золота.

— Насколько я знаю, — сказал Тресилиан, — так бывает у евреев и аптекарей. Но пойми, что такие шарлатанские штуки, творимые одним из моих слуг, унижают мое достоинство, и я этого не допущу. Надеюсь, ты закончил свои покупки?

— Да, сэр, — ответил Уэйленд. — С этими снадобьями я сегодня же приготовлю настоящий орвиетан. Это благородное зелье так редко найдешь в подлинном и сильно действующем виде в здешних областях Европы, потому что нет тут одного редкого и драгоценного вещества, которое я только что раздобыл у Иоглана. note 73

— А почему ты не купил все в одной лавке? — поинтересовался Тресилиан. — Мы почти целый час потеряли, бегая от одного прилавка к другому.

— Сейчас я вам объясню, сэр, — ответил Уэйленд. — Ни один человек не должен знать моей тайны, а ее долго не удержишь, если покупать все снадобья у одного аптекаря.

Они вернулись затем в свою гостиницу — знаменитую «Красавицу дикарку». Пока слуга лорда Сассекса приготовлял им лошадей, Уэйленд, раздобыв у повара ступку, заперся в отдельной комнате, где начал смешивать, отвешивать и пробовать в различных дозах купленные им лекарства с такой быстротой и ловкостью, которые изобличали в нем большого искусника в аптекарском деле.

• Предыдущая
• 45/135
• Следующая