Любимая улица - Вигдорова Фрида Абрамовна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/69
• Следующая

— Пройдемте.

«Опять гости?» — думает Саша.

Военный провожает ее до самой комнаты Королева, больше того распахивает перед ней дверь. Королев стоит около дивана, рядом с ним еще один военный.

— Здравствуйте, сестра! Что-нибудь случилось в больнице? — сухо, отрывисто спрашивает Королев.

— Нет, я просто так! — удивившись этим словам, отвечает Саша.

И вдруг она видит Репина. Он стоит у окна и смотрит какими-то не своими, отчаянными глазами. И в них: «Что ты сделала? Зачем ты пришла?»

— Присядьте, гражданка, — говорит военный и придвигает к ней стул. И лишь тогда она все понимает.

Саша смотрит на Дмитрия Ивановича, она ищет его взгляда, но он смотрит вниз… «Я с вами незнаком, — словно говорит доктор. — Вы тут люди случайные, вы за меня не в ответе и никогда в ответе не будете…» Потом его уводят, начинается обыск. Обыск длится долго. Саша с ужасом смотрит на часы. Наконец она говорит:

— Разрешите, я позвоню домой, там дети.

— Дети спят, — отвечает военный.

— Я должна предупредить няню… мужа…

— Ничего, люди взрослые. Подождут.

— Нянька, — сказал Митя, расталкивая Анисью Матвеевну, — Саша не сказала, куда пошла?

— А час-то который? — спросила Анисья Матвеевна, просыпаясь.

— Третий час ночи!

— Да будет тебе! — Старуха села на кровати и перекрестилась. — Господи, довел, довел. Загубил. Терпела, да не стало мочи терпеть.

— Не болтай! Молчи! — страшным шепотом закричал Митя, наклонившись к знакомому с детства лицу, и, схватив Анисью Матвеевну за худые плечи, повторил:

— Вспомни лучше, когда она вернулась с работы? Когда ушла? Попрощалась или нет? Может, ее вызвали на ночное дежурство?

— Батюшки светы! Не вызывали ее. Дома была. Тут приходила одна… С работы твоей… Дула ей в уши…

В темной комнате зашлепали босые ноги. Аня в темноте шарит по стене, отыскивая выключатель. У нее дробно стучат зубы, и, не найдя кнопки, которая у нее под рукой, Аня начинает одеваться в темноте.

— Куда ты?

— Искать маму.

— Не смей! На дворе ночь! Я сам! Я сейчас вернусь!

— Нет! — слышится короткий ответ.

Тогда он кое-как натягивает пальто, срывает с вешалки кепку и, не вспомнив про перчатки, бежит по лестнице следом за девочкой.

— Аня, погоди! — кричит он.

Но она не слышит. Она бежит по улице не разбирая дороги, не оглядываясь и не отзываясь, как будто она знать его не знает. А он идет рядом, не решаясь сказать ей ни слова, и видит только сверху сползший на затылок платочек и светлые косы.

«Что я наделал? — думает он. — Где она? Что с ней? Что с нами будет?»

Он хочет остановить Аню, подойти к автомату, позвонить Саше на работу, он хочет понять, опомниться, что-то предпринять, но Аню не остановишь. Он испуган этим оголтелым бегом, руку его она отталкивает и не хочет откликнуться на его призыв: «Аня! Анюта!»

Аня бежит не оглядываясь… И вдруг, когда, казалось, нет больше сил терпеть, нет сил бежать — из-за угла показались трое: Саша, какой-то малыш и Репин. Они шли неторопливо, устало, держа малыша с обеих сторон за руки. Мальчик спотыкался.

— Саша!

— Мама!

Оба эти крика слились. И тут Митя впервые почувствовал, что его руки обжег ночной осенний холод.

— Мама, это правда, что Федин папа болен?

— Нет, не правда.

— А что же?

— Его арестовали, Анюта.

— Мама! Он сделал плохое?

— Нет. Он ничего плохого сделать не мог.

— Мама, — сказала Анюта, и в голосе ее звучало отчаяние, — ведь у нас это не может быть, чтоб невиноватого, у нас так не бывает! Значит, он…

— Скажи… ты поверила бы, что я сделала плохое?

— Нет!

— Ну вот. А я верю ему. Как себе. Понимаешь? Я работала с ним. Я видела, как он с больными, как он с людьми. Я очень дружила с ним. Он ни в чем не виноват.

— Как же тогда?

— Я думаю, это выяснится.

Молча, крепко сжав губы, Анюта ходит из угла в угол, На Катиной кровати спит Федя. Аня останавливается над ним и долго, пристально смотрит на бледное личико.

Анисья Матвеевна с сердцем дергает клубок, закатившийся под диван, и, звеня спицами, произносит громко:

— Больно свободно с девчонкой разговариваешь. Мала она еще такие вещи знать. Сказала бы — в командировку уехал, и дело с концом. А то начнет болтать подружкам…

— Не начну, — отвечает Аня, не оборачиваясь. — Тише! Катя идет!

Катя входит умытая, с полотенцем через плечо.

— Я рада, что этот Федя у нас поживет!

А Саша мысленно повторяет минувшую ночь.

— Сестра, — оказал Королев, оборачиваясь к ней напоследок уже в дверях, — особое внимание обратите на Добровольского. Я боюсь осложнения.

Потом, взглянув на Репина, произнес одними губами:

— Федя…

Он сказал «сестра». Он не сказал «сестра Поливанова», не сказал «Александра Константиновна». Он сказал: «сестра»…

…Саша подходит к привычному, как родной дом, зданию и не знает, что будет делать в этом опустевшем доме. Все по-прежнему — палаты, больные, врачи и сестры, не стало только одного человека — и дом опустел. Она еще не может справиться с тем, что случилось, голова гудит от бессонной ночи, и единственное, что остается на первых порах: не думать. Стиснуть зубы. Собрать внимание — не перепутать, не забыть, сделать все, как сделал бы он.

Первый, к кому она подошла, был Добровольский. Юноша уже проснулся и встретил ее улыбкой.

— Мне легче. Гораздо легче. Скоро доктор придет?

Саша не ответила. Она посмотрела температуру: нормальная.

И день завертелся, привычный день: уколы, перевязки, терпеливый разговор с больными: «Не волнуйтесь… пройдет… Рука будет здорова…»

Почему же они глядят так тревожно? Почему Добровольский спрашивает:

— У вас что-нибудь случилось?

Баба, баба, не умеешь держать себя в руках, ничего не умеешь скрывать.

— Нет, Коля, ничего не случилось. Я просто не спала сегодня. И устала.

— Сестрица! — весело говорит толстый продавец специализированного винного магазина. — Вот какое я открытие открыл, медицине полезно знать: промочишь горло, ноги не ходят, промочишь ноги горло болит. А? Могу я быть доктор наук?

— Сестрица! Мне от этого лекарства хуже! — говорит больная из четвертой палаты. Ей все время кажется, что все лекарства отравлены.

— Александра Константиновна, по-моему, этот градусник неверно температуру показывает. Он испорчен, взгляните!

— Дочка, поди-ка сюда, посмотри, красное вокруг — это к чему же?

— Вот придет доктор, спросим его про лекарство… Градусник в порядке, Юрий Петрович… Краснота пройдет, это всегда так бывает сначала…

Нет, она ничего не перепутала, все сделала как надо.

— Королев не явился! И не удосужился позвонить! Это уж ни на что не похоже! — услышала она голос Прохоровой.

День кончился. Только сейчас она поняла, как устала. Домой. Уснуть. Да, она уснет, уснет, едва опустит голову на подушку. А завтра… Завтра она все обдумает и поймет.

Кто это там, на той стороне улицы? Да, это он. Она совсем не вспоминала, не думала о нем сегодня. Зачем же он пришел?

— Бедная моя, — говорит Митя, беря ее под руку. — Ты очень устала?

— Очень.

— Хочешь, пройдемся немного, подышим?

— Нет. Я хочу домой. Спать. Ты из дому? Как малыш?

— Девочки от него не отходят. А он возится с машиной. Ко мне пошел сразу. Сидел у меня на руках, беседовал о жизни.

Лучше бы он не приходил. Нет ей, как прежде, облегчения от его голоса, от тепла этой руки. Она теперь привыкла быть одна или с детьми. Ей с ним неловко, непросто. Весь день — когда она о нем не помнила — было легче. Вот все, что она понимает.

— Тетя Саша, ты моему папе сестра. Да.

— Ты по нему скучаешь?

— Очень.

И больше ни слова.

На днях он сказал Анюте:

— Аня, большие не скажут, а вот ты скажи: скоро мой папа приедет?

Он ходит за Анютой следом и сейчас сидит у нее на коленях, прислонясь головой к ее плечу. Катя маячит тут же, вздыхает: то ли ей самой хочется поближе к Феде, то ли ей досадно, что не она на коленях у Ани.

• Предыдущая
• 59/69
• Следующая