Философский словарь - Конт-Спонвиль Андре - Страница 45

Разделение, разъединение. В логике дизъюнкцией называют высказывание, состоящее из двух или более частей, соединенных разделительным союзом «или»: «р или q» – дизъюнкция.

Различают эксклюзивный и инклюзивный виды дизъюнкции. Эксклюзивная дизъюнкция объединяет несовместимые высказывания: «или р, или q». Она истинна, если истинно одно, и только одно, из составляющих ее высказываний (если истинны все или несколько составляющих дизъюнкцию высказываний, такая дизъюнкция ложна). Инклюзивная дизъюнкция объединяет высказывания, которые оба могут быть истинными. Для того чтобы дизъюнкция была истинной, достаточно, чтобы истинным было одно из составляющих ее высказываний (конъюнкция «р или не-р» является тавтологией), но даже если истинны все высказывания, дизъюнкция не становится ложной.

В разговорной речи использование дизъюнкции довольно часто ведет к двусмысленности. Например, Груччо Маркс (101), щупая пульс больного, произносит: «Или у меня часы стоят, или этот человек умер». Это высказывание только имеет вид эксклюзивной дизъюнкции, на самом деле оно ею не является. Оба якобы взаимоисключающих высказывания вполне могут быть истинными.

Своего рода личное или врожденное, а потому не такое страшное варварство. Хорошие дикари бывают, хороших варваров нет и быть не может. Дикость близка к природе («…в моем родимом диком краю», – писал Монтень, подразумевая, что живет в деревне). Варварство есть отрыв от цивилизации. Дикарь – это существо, еще не затронутое цивилизацией. Варвар – существо, утратившее цивилизацию. Дикость мы оставили позади себя. Варварство поджидает нас впереди.

В широком и расплывчатом смысле, распространившемся в новейшее время, – всякая власть, основанная на силе. В узком и историческом смысле – авторитарная или военная власть, ограничивающая не только личные и групповые свободы людей, но и нормальное функционирование государства, как правило, на протяжении определенного времени и в общих интересах. От деспотизма диктатура отличается менее выраженным монархическим началом (возможна коллективная и даже демократическая диктатура), от тирании – отсутствием явного пренебрежения к интересам широких масс людей. В отличие от тирании, диктатура может быть установлена демократическим порядком, политически оправдана и морально допустима. У древних римлян, например, диктатурой называлась исключительная форма правления, устанавливаемая законным путем на срок шесть месяцев с целью спасения республики. По Марксу и Ленину, диктатура пролетариата должна длиться существенно дольше, но и цель ее гораздо выше – спасение не просто республики, но и всего человечества. И в том и в другом случаях введение диктатуры привело к установлению тирании или деспотизма. И понятие диктатуры в результате всего этого утратило заключавшийся в нем положительный смысл.

В широко распространенном смысле слова – трудный выбор из двух в равной мере неудовлетворительных возможностей. В строгом смысле, принятом в логике, – разновидность альтернативы, при которой оба термина подводят к одному и тому же выводу, расцениваемому как неизбежный. У философов, пишет, например, Монтень, «всегда наготове утешительная для смертного человека дилемма: либо наша душа смертна, либо бессмертна. Если она смертна, значит, никакой кары ей не будет; если бессмертна, значит, она будет становиться все лучше и лучше» («Опыты», книга II, глава 12; см. также: Паскаль, «Мысли», 409–220). Вывод отсюда один и тот же – смерти бояться нечего. Нетрудно заметить, что дилемма стоит столько же, сколько составляющие ее выводы. Где доказательство, вопрошает Монтень, что после смерти душа будет становиться лучше, а не хуже?

В распространенном смысле слова динамизм – это силы, потенции (dynamis), энергии. Динамизм противостоит вялости или апатии. В философском смысле динамизм – это учение, согласно которому природа не сводится к протяженности и движению, но включает также существование некой внутренне присущей ей силы или энергии. Такого взгляда придерживается, например, Лейбниц в противовес Декарту (см., в частности, «Рассуждение о метафизике», §§ 17–18).

Отметим, что в этом смысле динамизм противостоит механицизму, понимаемому в узком смысле, но не обязательно материализму. Ничто не мешает думать, что материя может выступать в виде энергии, а энергия может быть материальной. Стоицизм, например, являет собой материалистическую разновидность динамизма.

Относящийся к Дионису – богу вина и музыки, т. е. богу пьянства. Ницше превратил Диониса (наравне с Аполлоном) в один из двух полюсов своей эстетики, являющейся и его этикой. Дионисийское искусство – это искусство чрезмерности, экстаза, нестабильности, смеси созидания и разрушения, трагизма и, добавил бы я, всего того, что пока не стало вечностью, – «удовольствие от того, что только должно произойти, от будущего, от того, что торжествует над настоящим, каким бы хорошим оно ни было» («Воля к власти», IV, 563). Дионис противостоит Аполлону – богу света и красоты, а дионисийское искусство противостоит аполлонийскому, основанному на чувстве меры и гармонии (удовольствии от того, что уже стало вечностью). Ницше также противопоставляет Диониса Христу («Дионис против Распятого»), как жизнь противостоит морали. Отсюда следует, что Христос и Аполлон находятся на одной стороне баррикады: стороне вечной жизни, вечного здесь и сейчас (жизнь sub specie aeternitatis, т. е. с точки зрения вечности или истины). Вопреки тому, что утверждает Делез (102), выбор между Ницше и Спинозой неизбежен, и это выбор между опьянением и мудростью.

Точный перевод этого слова означает «речь». Но если речь есть акт или способность, то дискурс – скорее результат того или другого. И речь, и дискурс суть актуализация языка. Но речь – это потенциальная или действенная его актуализация, тогда как дискурс – его энтелехия, как сказал бы последователь Аристотеля, иначе говоря, его творение. Дискурс – это завершенная и доведенная до совершенства речь. Вот почему мы особенно чувствительны к несовершенствам дискурса. Слова летучи. Дискурс тянет к земле.

Осуществляемый посредством речи и рассуждений. Тем самым дискурсивное познание противостоит интуитивному или непосредственному познанию. Например, философия всегда дискурсивна. Это, однако, не исключает, что она может отталкиваться от интуиции или опыта, в котором нет ничего дискурсивного, и приводить к мудрости, для которой дискурсивность – пройденный этап.

Обмен противоречивыми аргументами между двумя или более собеседниками. Участие в дискуссии предполагает наличие общего образа мыслей, благодаря которому возможен спор. Тем самым дискуссия напоминает диалог; мало того, оба эти понятия часто употребляются как синонимичные. Если все же попытаться провести между ними различие, я думаю, разумно опереться на этимологию, которая в слове «дискуссия» подчеркивает идею столкновения (discutere в переводе с латыни означает «разбивать»). Итак, диалог есть обмен идеями или аргументами; дискуссия – столкновение идей или аргументов. Диалог стремится к достижению общей истины, которой предварительно не обладает ни один из участников. Дискуссия – это своего рода противоречивый диалог, каждый из участников которого считает себя правым, во всяком случае по тому или иному конкретному пункту, и старается убедить в своей правоте остальных. И диалог, и дискуссия подразумевают универсальность. Поэтому можно рассуждать об этике дискуссии (например, Хабермас (103) или Аппель (104)), но также и об этике диалога (например, Марсель Конш). Дискуссия или диалог имеют смысл только в том случае, если ее (его) участники в равной мере способны признать, что истина существует или хотя бы вероятна, иными словами, если все участники находятся по отношению к истине в равном, хотя бы теоретически, положении. Однако одно дело – вести поиск универсального сообща (при помощи диалога), и совсем другое – в противоборстве с остальными (в дискуссии). В этом узком смысле слова дискуссия – это не столько совместный с другими поиск универсального, сколько попытка убедить остальных ее участников в том, что лично ты этой истиной уже обладаешь. Таков частный парадокс дискуссии.