Необыкновенные приключения Арбузика и Бебешки - Скобелев Эдуард Мартинович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/55
• Следующая

Проходил час за часом, а ветер не ослабевал, и грохот волн, и вой ураганного ветра слились в оглушительную канонаду. Когда над разбушевавшимся океаном опустилась ночь, положение стало совсем плачевным. Почти треть экипажа испытывала от беспрерывной качки приступ морской болезни.

В непроглядной темноте казалось, что погибели уже не избежать.

Чтобы ребят не сдуло или не смыло за борт, Бебешка приказал всем, кто работал на палубе, привязаться веревками к мачте. Приказ был отдан вовремя: только веревка спасла вахтенного, сброшенного волной в море. С большим трудом мальчика подняли на палубу – лицо рассечено, рука поломана, он нахлебался соленой воды и едва дышал. Его отнесли в лазарет, где уже было много больных. Возле них хлопотали бесстрашная Наташа и веселая Лялька Дудкина. Они подбадривали ребят, хотя сами еле держались на ногах.

Хуже всех выглядел Эпельсинов. Бебешка не предполагал, что шпион так перетрусит. Эпельсинов решил, что настал конец света. Он отвратительно ругался, проклиная себя за то, что согласился плыть на корабле.

Каждый раз, когда корабль поднимался на волну и вслед за тем стремительно падал вниз и вся обшивка корабля трещала, готовая развалиться на части, Эпельсинов блеял от страха, как коза.

– За-за-за-чем я связался с молокососами! – причитал он.– О, я несчастный! За-за-за-чем я дал впутать себя в эту историю! Все, все теперь по-по-по-гибло!…

Мощной волной смыло обе спасательные шлюпки и снесло штурманскую рубку. Только по счастливой случайности Мухоморчик избежал гибели.

Вскоре тяжелая волна проломила палубу – в трюм хлынула вода.

– К помпе! – скомандовал Бебешка.

Все поняли, что наступила роковая минута.

Несколько ребят принялись в темноте откачивать воду. Отяжелевшее судно уже не могло легко подниматься на волну, и вот-вот должно было стать добычей ураганного ветра и гигантских волн.

Положение спас Пантелеймон. Включив электрический фонарь, он достал припасенные дядей Ваней доски и кое-как забил образовавшийся пролом, а сверху закрыл его куском брезента.

Команда совершенно выбилась из сил, и даже Бебешка с тоской подумал, что не может больше управлять кораблем. „Не сдаваться, не сдаваться! – подбадривал он себя.– Самый большой позор – если смерть приходит к человеку, которому уже все безразлично!“

Нужно было поскорее облегчить корабль. „Мачту, срубить мачту!“ – догадался Бебешка. Он знал, что так поступали в крайних случаях капитаны и некоторые при этом спасали корабль. Рискуя упасть за борт, Бебешка добрался до фок-мачты – передней мачты корабля – и позвал ребят на помощь. К нему подбежал Пантелеймон.

– Тащи топор, будем рубить мачту!

– Топором не выйдет, капитан!

– Топор!

Было очень трудно обрубить ванты – канаты, которые удерживают мачту. Но Бебешке это удалось, хотя его несколько раз накрывало волной.

За мачту взялся Пантелеймон. Но при ужасной качке срубить ее было явно не под силу.

Вдруг Пантелеймон бросился прочь и скрылся в трюме. „Куда же он? – разозлился Бебешка.– Неужели и Пантелеймон испугался?“ Но Пантелеймон вскоре возвратился, неся бензопилу.

„Молодец! Как же я забыл о том, что у нас есть бензопила? Арбузик не хотел ее брать, но дядя Ваня настоял…“

Взревел мотор. Стоя на коленях, Пантелеймон принялся пилить мачту. Пила дошла едва до середины, когда мачта треснула, сломанная ветром, и свалилась в воду…

Шторм ослабел лишь к утру.

Шторм был суровым экзаменом, но экипаж „Освободителя“ выдержал его с честью. И хотя не у всех хватало сил, все держались молодцами.

За дни плавания ребята привыкли к своему кораблю. Корабль стал для них частицей родины. Они знали, что делают справедливое и нужное дело, и потому не струсили, даже когда были на волосок от гибели.

Едва прекратилась буря, экипаж принялся поправлять такелаж и ремонтировать палубные надстройки.

С утра до вечера велись восстановительные работы. Конечно, нечего было и думать о том, чтобы поставить новую мачту, но можно было плыть и с одной мачтой. Осмотрев корабль, Бебешка остался доволен. „Случись новый шторм, мы перенесли бы теперь и его!“ – сказал он.

Эпельсинов вел себя так, будто шторм был обычным случаем в его жизни. Он ходил по палубе, посмеиваясь и насвистывая песенки.

– Не правда ли, нас немного покачало? – спросил его Бебешка.

– Пустяки, капитан, – ответил Эпельсинов.– Вот однажды я проходил Гибралтар, – там нас действительно покачало. А это были качели для первоклашек!

Бебешка не ответил бахвалу. Известно ведь: чем трусливей человек, тем больше хочет он показать свою смелость.

Просторы моря были совершенно пустынны. Но по стаям пролетевших птиц Бебешка определил, что земля уже недалеко…

Глядя на Эпельсинова, который все чаще ухмылялся и потирал руки, Бебешка догадывался, что коварные враги давно придумали, как погубить корабль и его команду.

Он вчитывался в расшифрованные радиограммы, которые посылал и получал Эпельсинов, но не понимал замысла врагов. Беспокойство росло: чтобы сохранить в секрете свои планы, враги могли в решающий момент вообще сменить шифр…

Однажды утром впередсмотрящий, сидевший на верхушке мачты, закричал: „Земля! Земля!“ Все выбежали на палубу, глядя в ту сторону, куда показывал впередсмотрящий, но, понятное дело, ничего не заметили, потому что Земля круглая и дальше видит тот, кто смотрит с высоты.

И хотя ребята не увидели берега, по которому истосковались за долгие дни плавания, все же они обрадовались и, взявшись за руки, пустились в пляс вокруг единственной мачты.

Видя такую радость своих друзей, Бебешка распорядился приготовить праздничный обед с компотом и мороженым.

В полдень, когда на горизонте чуть проступила темная полоска земли, Картошкин принес Бебешке ленту с цифрами – перехваченную радиограмму.

Вот что было написано в ней:

80.10.30.18.16.10.14.100.16.19.70.90.12.30.15.16.14.11.90.30.60.18.16.60.12.28.100.14.16.10.20.11.28.12.90.[1]

Едва пробежав глазами цифры, Бебешка побледнел и стал лихорадочно соображать, каким образом избежать приготовленной западни.

Между тем берег приближался с каждой минутой.

Вот уже стали хорошо видны высокие горы и довольно узкий пролив между ними – лучшего места для окружения и уничтожения беззащитного корабля было не придумать.

– Что-то я не припомню таких гор на бывшем острове Дуляриса, – удивленно сказал Мухоморчик.

– Где тебе, глупому, припомнить? – усмехнулся Эпельсинов, покручивая штурвал.

– И я не узнаю берега, – сказал Пантелеймон.

– Я держал все время строго по курсу, указанному капитаном, – ответил Эпельсинов.– Но какая бы это земля ни была, все-таки это земля, а не море. Бросим якорь, осмотримся, отдохнем, а потом решим, что нам делать дальше… Все нужно делать разумно, не правда ли, боцман?

– Правда, – согласился Пантелеймон.

Бебешка слышал все эти разговоры. Голова его разрывалась на части: что делать? Что делать? Он твердо знал одно: в пролив входить нельзя ни при каких обстоятельствах.

– Внимание, штурман! Приставать здесь к берегу не будем, обогнем остров справа! Измените курс корабля!

– Капитан! – воскликнул Эпельсинов, покраснев от злости.– Неужели ты не видишь, какой прекрасный залив перед нами? Команда устала, ребята хотят сойти на берег и размять ноги! Уж сколько дней под нами качается палуба! Неужели ты, капитан, так безжалостно отнесешься к экипажу корабля?

– Повторяю приказ: немедленно измените курс! Возьмите вправо!

– Если хочешь, бери вправо сам, – нагло ответил Эпельсинов.– У меня уши болят от твоих дурацких приказов. Пойду прилягу. Если не на земле, то хоть на своей койке!… В доброе старое время самоуверенных капитанов связывали по рукам и ногам и бросали на корм рыбам, – добавил он сквозь зубы, но так, чтобы его слышали ребята.

• Предыдущая
• 42/55
• Следующая