Святослав - Скляренко Семен Дмитриевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/271
• Следующая

— А что, если я заберу Малку в город?

— Что ты говоришь, сын? — даже не понял сразу отец.

— Говорю, что хочу забрать Малушу в Киев. Поедешь со мной в Киев, Малка? — обратился он к сестре.

Она отложила ложку в сторону и посмотрела на Добрыню своими большими глазами. Теперь она поняла, о чем идет речь, — Добрыня спрашивает, согласна ли она поехать в Киев.

Ответить на этот вопрос девушке было нелегко, она привыкла делать только то, что велят старшие, в теперь она повернулась к отцу, посмотрела ему в глаза.

— Ну, Малка, — подбодрил ее тот, — думай сама, что делать. Хочешь в Киев?

— Хочу… — тихо ответила Малуша.

— Так и сделаем, — сказал Добрыня. — Пойдем к Днепру, сядем на какую-нибудь лодию, поедем в Киев-град, остановимся на Почайне. А там… Покажу тебе Подол, Гору, где живет княгиня Ольга с княжичами, где стоят терема с золотыми верхами, а на стенах — вои со знаменами, а медные била бьют и бьют… И такие руки, как у тебя, пригодятся — боярыней не станешь, а на боярский двор возьмут…

Как чудесную сказку, слушали Микула, Виста и Малуша рассказ о городе Киеве и долго еще могли бы слушать, да у До-брыни не хватило умения продолжать и он закончил:

— Собирайся же, Малуша… Завтра утром поедем.

Ночью Малуша долго не могла заснуть и все думала о том, что несет ей грядущий день. Она все еще не верила, что Добрыня сказал правду, что встанет солнце и она сядет в лодию, поплывет в Киев.

Но, должно быть, все это правда. В землянке тлеет очаг, его красноватый огонь освещает стены, помост, на котором спят отец с матерью. А вон лежит на лавке Добрыня, рядом с ним у стены блестят щит, копье… Около Малуши лежит маленький узелок: мать собрала, завязала в убрус несколько пряслиц — Малуше придется работать, а умеет она только прясть да ткать; положила оберегу — маленькую фигурку голой женщины с длинными руками и пухлым животом (это Роженица, богиня женщин их рода, она защитит, обережет Малушу), да еще положила харчей. Что, кроме всего этого, могла дать мать? Узелок Малуша на ночь положила около себя, придерживала его рукой — так больше верилось, что она поедет…

Съежившись в уголке лодии, чтобы не мешать гребцам, Малуша думала о том, что ждет ее впереди, но не могла себе представить. Едет Добрыня, взял ее в собою, а дальше что будет?…

А Добрыня, красуясь, встал на руль, гребцы подняли весла, любечаяе, войдя в воду, оттолкнули нагруженную до краев лодию. Она двинулась, разрезая острым носом голубоватый плес, оставляя позади себя рябой, похожий на серебряную чешую, след.

Малуша с тревогой смотрела, как быстро убегает от лодии берег, как уменьшаются и уменьшаются на нем фигуры любе-чан. Еще раз донеслось до нее эхо прощального крика, а потом с обеих сторон раскинулся простор Днепра, ровное лоно, над которым в голубой высоте плыли, как лодии, белые облака с розовыми надутыми ветрилами. И Малуша все время смотрела из своего уголка на мир, открывавшийся перед нею. Раньше она подобного не видела, знала только свое село, кручи у городища над Днепром, каждое дерево и кустик на них. Там, казалось ей, и кончается свет, она даже не задумывалась: что же может быть дальше?

А тут они плыли день, два, три, и Малуша от восхода до захода солнца с восторгом смотрела на берега, лентой расстилавшиеся перед нею, на городища, которые величаво возникали вдали, проплывали и оставались позади, на лодии киевских купцов, встречавшиеся им на водном пути.

И даже когда вечерело, она долго не засыпала, а сидела в своем уголке, смотрела на небо, где сияли несчетные звезды, на таинственный темный плес, на берега, казавшиеся ночью высокими, страшными, и на одинокие огоньки, блуждавшие в далеком поле.

Все ближе и ближе был Киев. Однажды на рассвете она увидела на горе, на правом берегу, большой город — с высокими стенами, башнями, а внизу, под горой, — сотни лодий. Это был Вышгород.

За Вышгородом Днепр круто поворачивал влево. Тут на стрежне сходились ветры с Днепра и Десны, бурлила черторо-ями вода, и лодия, разрезая их, зарывалась носом в высокую волну, а за ней оставался покрытый пеной, похожий на борозду след.

Но сразу же за стрежнем, где Днепр, вобрав воды Десны, поворачивал вправо, ветер затих, поверхность Днепра стала голубой, в ней отразились леса, поемные луга над речкой По-чайной, вливавшейся в Днепр, высокие горы, и на них — город Киев.

Малуша, словно завороженная, смотрела вдаль. Там на голубом небе выступали все более четко три горы, от вершин до Днепра и Почайны покрытые лесом. Во многих местах эти леса на склонах были уже вырублены или выжжены, и повсюду чернели пашни и жилища людей. Больше всего среди вырубленного леса стояло жилищ на средней, самой высокой горе. Там и находился Киев.

С лодии видна была вершина, где высились сложенные из бревен стены Горы — со многими башнями, заборолами, воротами, рвами и валами, с острым частоколом перед ними. За стенами, освещенные лучами солнца, которое все выше и выше поднималось над Днепром, переливались золотом крыши княжеских теремов.

Ниже, окружая город кольцом, лепились к его стенам, словно пиявки, черные дворища бояр, которым не хватало места на Горе. На этих дворищах стояло множество хижин дворовых людей — ремесленников, холопов, рабов. Еще ниже разбросаны были, как ласточкины гнезда, хибарки и землянки простого люда — чади. Это место так и называлось — предгра-дье. За ним горы круто обрывались над Днепром, среди оврагов тянулось несколько дорог к Почайне, а один, самый крутой спуск шел к Днепру, ниже устья Почайны.

Внизу, на самой Почайне, на Подоле, опять громоздились хижины, землянки, шатры; на холме высился деревянный Волос; у берега, в заливах, стояли с опущенными ветрилами лодии и долбленые челны киевлян. От этого же места тяжелые паромы ходили к левому берегу, где начинался и исчезал в лесах гостинец — путь, по которому отправлялись на конях в дальние земли купцы из Киева и прибывали сюда чужие люди — заморские гости.

• Предыдущая
• 23/271
• Следующая