Ведьма по контракту (СИ) - Бесфамильная Виктория - Страница 64

• Предыдущая
• 64/66
• Следующая

— Слушай Яга, я конечно не хочу тебя обидеть, но моя жизнь заметно осложнилась с твоим появлением. У меня, знаешь ли, огромные территории за которыми я должен следить, а я все время вынужден наводит порядок на этом клочке.

— Я вообще ни при чем. Это все была идея Кощея, а исполнение Горыныча.

— А ты тогда что тут делаешь? Группа поддержки?

Поймал, подумала я. Действительно, если бы не я и мои рефлексы, этого бы не было. С другой стороны, если бы не мои рефлексы, меня может вообще бы нигде не было. Так что во всем виноват Кощей со своими планами, а я просто мимо проходила.

— Слушай Морозко, я такая же жертва обстоятельств как и ты. Так что мог бы и проявить сочувствие к сестре по несчастью.

— Свежо предание, — отмахнулся Морозко от моих попыток вызвать сочувствие. — Засыплю я тебя на всю зиму, чтобы никто к тебе добраться не мог, — пригрозил он.

— Засыпь, — радостно согласилась я. — Это прям идеальное решение, и тебе спокойнее и мне хорошо.

— Вот прямо сейчас и засыплю.

— Прямо сейчас не надо, подожди пока я до дому доберусь. Не хотелось бы знаешь стеснять Горыныча своей компанией.

— Да, действительно, о Горыныче я не подумал. Он вряд ли заслужил такое, — ухмыльнулся Морозко, а я его еще считала образцом галантности.

И вот вопрос, это я раньше ничего в нем такого не замечала, или это я так на мужчин действую, что при длительном со мной общении у них просыпаются не самые хорошие стороны. Однако углубится в это исследование мне помешал Горыныч. Именно в этот момент на свет появились три его новые головы. Буквально за минуту. Вот только ничего не было, а тут раз и три нормальные большие головы, как будто ничего и не было.

— Морозко? — удивился новой компании Горыныч. — Здравствуй.

— И тебе Горыныч здраву быть.

— Извини, мы тут немного попортили тебе все, — смутился ящер, оглядев с высоты своего роста разрушения.

— Ничего страшного. Надеюсь только, что это больше не повторится.

— Ни этой зимой, — разулыбались все три головы.

— А меня домой никто не добросит? — поинтересовалась я.

— Ой, конечно, я тебя быстро домчу, только вот немного попозже, — повернулась ко мне правая голова. — Я сейчас летать не могу.

— Да, у нас такое после отрубления голов всегда бывает, — поддержала левая голова.

— Но это быстро проходит. Надо только немного посидеть и подождать пока новые головы и туловище между собой скоординируются, и все будет в порядке, — объяснила мне тонкости центральная.

— Как все сложно то. А с отрубленными головами что делать будешь? Закопаешь? — и я кивнула в сторону трех старых голов, аккуратно лежавших в сторонке.

— Нет, зачем. Они сами сейчас сгорят.

Я уставилась на головы, желая своими глазами увидеть самовозгорание, и мне повезло. Через две минуты головы действительно дружно вспыхнули, и от них осталась только кучка пепла.

— Я ведь внутри себя огонь ношу, в каждой своей частичке. Вот он на свободу и вырывается, когда я его не контролирую. Потому головы и горят.

— Понятно.

— Ну что же мы на морозе стоим, пойдемте внутрь, я вас чаем угощу, — забеспокоилась левая, самая гостеприимная голова.

Морозко, который видимо решил, что проще дождаться моего отбытия на месте, чем бегать туда-сюда, первым воспользовался щедрым предложением. Мы с Горынычем последовали за ним.

— Кстати, вот подарок от Синеглазки, она просила тебе передать, вместе с благодарностью.

Как только мы зашли внутрь, я взяла сверток и протянула его Горынычу. Зеленый монстр взял свой подарок и развернул.

— Мастерица, — восхитился Морозко.

— Красота — подтвердил Горыныч.

Я решила завидовать молча. А ковер был действительно красивым. Размером со стены пещеры, он изображал небольшую итальянскую деревушку у подножья Везувия и на берегу моря. Синее море простиралось с одной стороны ковра, сливаясь вдали с лазурным небом, на котором солнце играло в прятки с белыми облачками. Волны белыми барашками с легким шелестом набегали на берег, где стояли перевернутые кверху дном рыбацкие лодки и сушились на солнце сети, с запутавшимися в них водорослями. По улицам городка бегали босоногие ребятишки, играя в салки. Возле белых домиков с красными черепичными крышами и синими ставнями сидели женщины, красивые, нарядно одетые. Они сплетничали и занимались мелкой работой, перебирали рыбу, штопали вещи, кто-то плел венки. На заднем фоне возвышался огромный Везувий, дремлющий, грозный, но не ужасающий. И все это сразу наполнило пещеру летом, запахом моря, криками детей, легким ветром, ощущением летней беззаботности и счастьем отдыха на море.

— Страшно далеки эти девицы от народа, — подумала я. — Сразу видно, что настоящей рыбацкой деревни она в своей жизни не видела.

— Это в тебе говорит зависть, — пояснил мой внутренний голос.

— Не спорю. Но тем не менее от народа Синеглазка далека.

— Ну ты тоже не особо близка к нему, — резонно возразил голос.

— Из моей чащобы до ближайшего народа слишком долго идти. Я нахожусь в вынужденной изоляции. А они в добровольной.

— А давайте на стену повесим, — прервал мой внутренний спор Горыныч.

И мы стали вешать ковер на стену. Впрочем, вешали больше Горыныч и Морозко, а я только наблюдала. Даже правее или левее мне не пришлось говорить, потому что ковер был размером точно по стене и вписался в нее до миллиметра. После того как ковер был повешен, а чай выпит, Горыныч сделав пару кругов над своей пещерой, вынес вердикт о летной готовности и попрощавшись с Морозко я собралась в путь домой. Горыныч правда опять взял меня в лапы, сказав, что лететь не далеко, и ему не придется садиться, он меня аккуратненько опустит и улетит, чтобы не мешать мне. Вставать в позу я не стала, учитывая, что Морозко явно горел желанием меня уже засыпать и не важно где именно, лишь бы основательно и до весны. И мы полетели.

— Домооой, — напевала я, любуясь зимним пейзажем подо мной, пока Горыныч медленно и плавно, чтобы не повредить моей тушке, направлялся к моей избушке. — Домооой, — потому что других слов из этой песни я не помнила.

— Иду на снижение, приготовься, — правая голова наклонилась ко мне.

— Быстро, — восхитилась я.

— Быстро, надежно, мягко, — поделилась правая голова своим мнением о себе любимом.

И Горыныч действительно пошел на снижение, через несколько минут он завис над полянкой возле дома, и аккуратно поставив меня на ноги, разжал когти.

— Стоишь? — левая голова внимательно меня оглядела.

— Все нормально, — я улыбнулась. — Спасибо.

— Пожалуйста, — отозвались все три разом.

Пригнувшись, как делают отбегающие от работающего вертолета, я побежала к избушке и когда по-мнению Горыныча я оказалась на безопасном расстоянии, он пошел на взлет и вскоре скрылся в синей дали.

— Дом, милый дом — я буквально готова была целовать ступеньки своей приставной лесенки, по которым я поднималась к входной двери.

А на крыльце меня ждал еще один сюрприз. В своем законном углу стояла моя ступа, красуясь розово-синими расписными боками. А ведь я уже и не надеялась ее увидеть. Такая картинка меня растрогала до слез. На двери красовалась записка «Ступу и метлу вернул в целости. Как закончу операцию с Иваном-царевичем, свяжусь. Кощей».

— Заботливый, — умилилась я. — Но все равно сволочь.

И с этими словами я открыла дверь своей избушки. В избушке царила тишина и чистота, а на лавке развалился пузом кверху, раскинув лапы, черно-белый ученый кот. У меня на глазах даже слезы умиления появились.

— Митрофан, ты к нам снова в законный отпуск?

Митрофан приоткрыл один глаз, внимательно меня осмотрел, и махнул хвостом в знак согласия.

— Здорово как, — искренне обрадовалась я. — Все веселей будет зимовать. Кстати надеюсь ты до весны никуда особо не торопишься, потому что Морозко обещал меня засыпать.

Митрофан в ответ на эти угрозы повернулся ко мне спиной и продолжил спать. Все-таки коты, даже если они и ученые, в чем-то фундаментальном очень похожи между собой. С их появлением дом становится уютнее, гостеприимнее, теплее, в него хочется возвращаться.

• Предыдущая
• 64/66
• Следующая