Произведения (сборник) (СИ) - Туэло Дмитрий Тимофеевич - Страница 73

Мать Григория Александровича, Дарья Васильевна, происходила из скромного дворянского рода Скуратовых, была хорошо воспитана, умна, необыкновенно красива (именно ее красоту унаследовал Григорий Потемкин) и, после возвышения сына, стала статс-дамой при дворе императрицы.

Родители отличались приверженностью к русским традициям, патриотизмом, отец особенно выражал свою неприязнь к принятой в высшем обществе моде приглашать иностранных учителей, поэтому обучаться грамоте отдал сына деревенскому дьячку Семену Карцеву. Это о нем известен рассказ современников о том, как на просьбу о материальной помощи, всемогущий вельможа, бывший его ученик, отослал его посмотреть, стоит ли на месте памятник Петру на Сенатской площади. Когда тот, вернувшись, доложил, что памятник стоит как вкопанный, в целости и сохранности, князь принял решение:

- Вот всю свою оставшуюся жизнь будешь ежедневно ходить смотреть и докладывать, стоит он на месте или нет. За это будешь у меня получать жалование из моей казны…

Не пенсион назначил, а жалованье за работу. Не любил "халявы", даже первому учителю не спустил.

Позже, после смерти отца в 1746 году, Григория отвезли в Москву к двоюродному дяде, Григорию Матвеевичу Кисловскому, где также домашнее образование получал он без тлетворного влияния беглых французских и немецких каторжников, шулеров, авантюристов и просто разбойников с большой дороги, подвизавшихся в России под видом "учителей". Французские посланники императрице Елизавете советовали выслать их оптом обратно во Францию, по которым тюрьма, а то и виселица скучали, плакали.

После окончания пансиона, в 1756 году Григорий Потемкин поступил в Московский (государственный) университет и уже в 1756 году был удостоен золотой медали, а в 1757 году представлен императрице Елизавете, как один из двенадцати лучших студентов университета.

С шестнадцати лет, как и все дворянские дети, Григорий Потемкин был зачислен рейтаром в лейб-гвардии конный полк. За отменные знания, полученные в университете, произведен в капралы, не будучи на военной службе, случай беспрецедентный в истории гвардии. Вообще, очень многое, связанное с жизнью Г.А. Потемкина, отдает какой-то мистикой, слишком не вписывается в рамки привычного.

Он много читал, исступленно, запоем, причем прекрасно запоминал содержание прочитанных книг, обладал удивительной памятью. На каком-то этапе его знания уже опережали знания, которые ему могли дать преподаватели и он охладел к наукам настолько, что перестал даже посещать университет, за что и был отчислен, это случилось в 1760 году, на 21-м году его жизни. Он как чувствовал, что впереди его ожидают удивительные приключения, слава и могущество, к которым не могут привести нудные научные занятия. Его творческая и авантюрная натура жаждала иной жизни. Потемкин был изгнан из стен альма матер, по официальной версии, «за леность и нехожение в классы», а по рассказам товарищей, за колкий стихотворный памфлет на немецкую профессуру. К этому времени будущий светлейший князь знал уже шесть языков: немецкий, французский, латынь, древнегреческий, польский и старославянский.

Горе молодого человека проистекало не только от обширности ума и "генеральности" сведений, но и от сознания собственного превосходства.

Он все больше погружался в изучение богословских дисциплин, проводя время в богатых библиотеках Греческого и Заиконоспасского монастырей в Москве. Привязанность молодого Потемкина к духовенству была беспредельной. Его влекло не военное, а духовное поприще, он подумывал о духовной карьере, но судьба распорядилась иначе. Потеряв отсрочку, дававшуюся недорослям до окончания обучения в университете, Потемкин был вынужден отправиться в полк, тем более, что его пастырь не только благословил на ратные подвиги, но даже дал в долг 500 рублей на первое время.

Святой человек, он видел великое будущее молодого человека. Кстати, летописи недругов упоминают, что долг свой Потемкин так и не отдал, не поверим завистникам и злопыхателям. А может быть не успел? Архиепископа Амвросия, его духовного наставника, убили в 1771 году во время "Чумного бунта".

Итак, в 1760 году, молодой, слегка более чем двадцатилетний юноша приступил к военной службе у императора Петра III в конном (кавалергардском впоследствии) гвардейском полку. Будучи порядочным и одаренным человеком, однозначно, Потемкин Г.А. пользовался авторитетом среди сослуживцев и рядовых гвардейцев.

Уже в первые месяцы своей службы в конной гвардии Потемкин обратил на себя внимание командования и своею прилежностью, и старательностью, и стремлением к совершенствованию знаний военного дела, которые, естественно, у него, еще не нюхавшего пороху, были поначалу невелики. Этот высокий, статный капрал быстро освоил верховую езду. Богатырское его телосложение и прекрасное знание иностранных языков, особенно немецкого, очень пригодились на первых порах.

Вступивший на престол Петр III пригласил в Петербург своего дядю принца Георга Людвига, которого сделал генерал-фельдмаршалом и приписал к конной гвардии. Тут же понадобились адъютанты и ординарцы. Одним из них стал Потемкин, выбранный самим принцем, обожавшим великанов.

Должность ординарца дядюшки российского императора сразу приблизила его ко двору, выделила из среды гвардейцев. Вскоре Потемкину был пожалован чин вице-вахмистра. Однако существуют свидетельства, что служба эта не радовала русского до глубины души Григория Александровича, не любил он и своего начальника за, в лучшем случае, равнодушное, а чаще жестокое и бессердечное отношение к русским воинам.

В тот период на Потемкина обратили внимание не только принц и его окружение, но и патриоты, которые были крайне недовольны опруссачиванием порядков и новым потоком иноземцев, все гуще облеплявших уже не только престол, но и военное ведомство.

В войсках еще жила память о славных победах П. С. Салтыкова и П. А. Румянцева в годы Семилетней войны, результаты которой были сведены на нет одним мановением руки Петра III. Падение Петра III было предрешено уже тем, что он с пренебрежением, безразличием, а то и презрением относился к русскому народу, легко расплачивался русской кровью за чуждые России цели, даже выделил целый корпус для защиты Пруссии. Секретарь французского посла в Петербурге К. Рюльер указывает на прямую измену России, на которую Петр пошел еще будучи великим князем: «Петр... тайно принял чин полковника в его (Фридриха II) службе и изменял для него союзным планам. Как скоро сделался он императором, то явно называл его: «Король, мой государь!». [39] Фридрих II, наголову разбитый русскими в Семилетней войне и уже заявлявший: «Как суров, печален и ужасен конец моего пути...», вдруг, по восшествии на престол Петра III, не только получил обратно все потерянное, но, как уже говорилось, стал решать свои цели при помощи русских штыков.

Фридрих отметил собачью преданность императора чином генерала прусской армии...

Все это переполнило чашу терпения, и гвардейцы, хорошо помнившие о другом перевороте, о возведении на престол Елизаветы Петровны в ночь на 25 ноября 1741 года, видели одну возможность спасти Россию от полного разграбления.

Уже после свершения переворота императрица Екатерина II рассказывала в одном из писем к Станиславу Понятовскому, что узел секрета находился в руках троих братьев Орловых, кроме которых в тайну были посвящены около сорока офицеров и примерно десять тысяч солдат и унтер-офицеров. Это же какая ненависть должна была быть к Петру III, чтобы из десяти тысяч с лишним служивых никто не оказался доносчиком!

О предыстории же событий она писала так: «Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол. Петр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом: он хотел сломить гвардию, он вел ее в поход для этого; он заменил бы ее своими голштинскими войсками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Л. В. (Елизавете Воронцовой), а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира (с Пруссией), сказав мне публично оскорбительные вещи за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить приказ. С этого дня я стала прислушиваться к предложениям, которые мне делались со времени смерти императрицы...»