Сага о Гудрид - Сивер Кирстен А. - Страница 81
- Предыдущая
- 81/93
- Следующая
Лето началось стремительно, но вскоре погода резко испортилась. С моря дул ледяной ветер, а в горах лежал снег, когда Карлсефни отправился на Мыс Цапли, где проводился тинг. Еще оставалось непросушенное сено, и многие бонды последовали примеру Карлсефни, закопав сырую скошенную траву в канавы, чтобы она могла перегнить. Ждали суровую зиму, а кормов не хватало, и коровы отощают… Гудрид радовалась, что у нее достаточно молока, чтобы прокормить маленького Торбьёрна.
Нехватка еды для людей и скота обернулась новыми болезнями. И первой жертвой в Скага-фьорде оказалась Торунн с Рябинового Хутора. В ту долгую, суровую зиму свирепствовал мор. Говорили, что перед йолем умер старый Освивр, отец Гудрун со Священной Горы. Гудрид взяла к заболевшей Торунн Торбьёрна, чтобы немного развлечь свекровь. Та с трудом принимала пищу, и даже самые сильные снадобья Гудрид оказались недейственными перед ее удушающим кашлем. Однажды после обеда Гудрид сидела у ее постели, кормя Торбьёрна, как вдруг Торунн произнесла:
– Позови ко мне сына, Гудрид, я хочу проститься с ним. И покрой мою подушку вышитым покрывалом, чтобы я выглядела достойно.
Надсмотрщик Оттар сам поскакал в Глаумбер и вскоре вернулся вместе с Карлсефни и Снорри. Глядя на стоящего у материнского ложа Карлсефни, Гудрид подумала, что перед ней какой-то совсем чужой человек: из-за спины его падал свет от очага, и глаза мужа оставались в тени. Он выглядел неуклюжим, испуганным. Что ей известно о его мыслях и чувствах? Иногда он делится с ней, иногда – нет. Иногда приходил за советом, а иной раз решал сам…
Вздрогнув, он произнес:
– Лучшее, что может получить в наследство мужчина, – это знатный род и честное имя. Я чувствую себя богачом.
Седая голова на шитом полотне не шевельнулась, но Торунн перебирала руками по одеялу, словно что-то искала. Потом она прошептала:
– Твои сыновья смогут похвалиться тем же. Подведи их ко мне, пусть они меня поцелуют.
Карлсефни приподнял над матерью детей, одного за другим, а потом сделал знак Гудрид, чтобы та простилась с Торунн. Затем он сам поцеловал мать в обе щеки и закрыл ей глаза, которые уже становились стеклянными. И в тот же миг на дворе прокричал ворон, а Гудрид перекрестилась.
Торунн похоронили на церковном кладбище в Хове, где Халльдор предусмотрительно выкопал несколько могил, прежде чем земля стала мерзлой. В Глаумбере Гудрид с Карлсефни устроили пышную прощальную тризну, но многие из родичей не смогли приехать к ним, ибо сами ослабели от перенесенной болезни. Скегги-Тора, как и другие служанки, лежала в горячке, а потому Гудрид особенно не печалилась, что гостей немного. Ей и так пришлось достаточно потрудиться, и теперь она ощущала слабость в теле и головокружение.
Она держалась до тех пор, пока последний гость не уехал со двора, но потом силы оставили ее. Снорри тоже заболел, и его положили в постель вместе с матерью. А Гудрид лежала словно в бреду, чувствуя рядом исхудавшее тельце сына, да еще кругленького Торбьёрна, когда его приносили к матери для кормления.
Однажды утром, проснувшись, Гудрид испытывала только одно желание: чтобы унялась колющая боль в ухе. Медленно открыв глаза, она увидела рядом Карлсефни: он стоял возле кровати, одетый в зимнюю одежду, и лицо у него было озабоченное.
– Гудрид, Эльфрид только что известила меня, что одна служанка на Рябиновом Хуторе вчера лишилась своего младенца, но грудь ее переполнена молоком. А наш голодный Торбьёрн, того и гляди высосет из тебя последние силы… Ради тебя и него самого я думаю отправить мальчика на Рябиновый Хутор.
Гудрид знала, что Карлсефни прав, но не смогла удержать горячих слез, брызнувших из воспаленных глаз.
– Я уверена, что скоро мне станет лучше…
– Конечно же, так оно и будет, и дело пойдет на лад еще быстрее, если тебе не придется кормить малыша.
Гудрид отправилась на Рябиновый Хутор сразу после весеннего равноденствия. Прошло уже шесть недель с тех пор, как она отняла Торбьёрна от груди, и теперь она впервые ехала навестить сына. В воздухе пахло весной, и в высоком голубом небе раздавалось веселое чириканье воробьев.
Торбьёрн уже вовсю топал ножками. Когда в горницу вошла Гудрид, он убежал к кормилице и спрятал лицо в складках ее платья. Та добродушно погладила его по головке широкой, шершавой ладонью, и продолжала отбивать вяленую рыбу, а Гудрид села рядом и терпеливо ждала, словно сын ее был пугливым щенком, не приученным к новым хозяевам. Торбьёрн пару раз исподтишка взглянул на мать и наконец дал привлечь себя в объятия.
Гудрид гладила нежные, светлые волосики ребенка, которые начали уже курчавиться, как у Карлсефни, и в глазах у нее показались слезы. Желание Торунн сбылось: Торбьёрн рос на Рябиновом Хуторе. Накануне вечером Карлсефни поведал ей, что Оттар попросил отдать ему на воспитание мальчика. И как бы часто теперь они с Карлсефни ни навещали Торбьёрна, как бы часто он сам ни приезжал в Глаумбер, клин между ними уже был вбит, и ничего теперь поделать было нельзя.
Снорри со своим псом Гудмундом не раз наведывались на Рябиновый Хутор ранней весной, чтобы навестить Торбьёрна и полакомиться вкусными кусочками, приготовленными для них Эльфрид. Скегги-Тору провести было не так-то легко: она охраняла съестные припасы в Глаумбере еще с большим рвением, нежели сама Гудрид, ибо она была старше и хорошо помнила, как косил голод исландцев еще до рождения Гудрид.
Как и другие бонды в округе, Карлсефни пережил падеж скота, но потом коровы его отелились, да и приплод ягнят вырос, так что тяжкий год канул в забвение. Как обычно, молодежь отправилась в горы запасаться на зиму мхом и лишайником, а бонды чистили своих коней и упряжь, готовясь к альтингу. Однажды Гудрид сидела перед домом и шила. Карлсефни, подойдя к ней, сказал:
– Не новая ли это сорочка для альтинга?
Гудрид быстро вскинула глаза и, покраснев, ответила:
– У меня есть праздничный наряд для такого случая… Ты берешь меня с собой?
– А ты думаешь, я могу оставить тебя?
– Нет! – радостно воскликнула Гудрид. – Нет, я хочу поехать с тобой!
Дядя Торгейр умер, а тетя Арнора страдала от боли в суставах и потому не выходила из дома, но Ингвиль, наверное, приедет на альтинг со своим мужем… И может быть, она приедет туда верхом на Снефрид! Когда Гудрид упомянула об этом Карлсефни, тот довольно улыбнулся.
– Разве я не рассказывал тебе? Снефрид продали одному бонду, на севере Вамма, ибо после твоего отъезда из Исландии никакая сила не могла заставить ее двинуться на восток дальше Будира. Она упиралась как могла, и ни плетка, ни уговоры не помогали, однако забивать ее не хотели, ведь она была славной кобылой.
– Это так, – тихо ответила Гудрид. Ей казалось, что она явственно почувствовала, как лопнула еще одна нить, связывающая ее с юностью.
Когда четырнадцать зим назад Гудрид ездила на альтинг со своим отцом Торбьёрном, они оба наслаждались в пути видом моря и зеленых лугов. Но дорога из Скага-фьорда к тингу пролегала через горную возвышенность, огибая Копытный Ледник и затем спускалась вниз, мимо Стена, в цветущую долину Бычьей речки, и затем выводила путников прямо на запад. Нет ничего удивительного в том, что у них такая большая свита, думала Гудрид, вспоминая то сопровождение, в котором когда-то ехал на тинг Карлсефни, когда они впервые увидели друг друга. Ей казалось теперь, что с тех пор она прожила несколько жизней.
Они останавливались в пути, ночуя без палаток, прямо под открытым летним небом. И каждая ночь с Карлсефни, в спальном мешке, без детей между ними, была словно впервые. У Карлсефни было много времени, он никуда не торопился и долго советовался с Гудрид, рассказывая ей обо всех делах. Давно уже Гудрид не чувствовала себя такой радостной и взволнованной. Как же она была глупа, когда думала, что муж ее уже не ждет от нее советов в том, что касается их обоих!
И хотя на этот раз они подъехали к Площадке тинга с восточной стороны, она сразу же узнала эти места. Площадка была окружена расселинами, обширными пастбищами, густыми лесами, а вдали сверкали на солнце воды фьорда. Единственно новым в этих местах была теперь чудесная деревянная церковь, воздвигнутая королем Олавом прямо посреди березовой рощицы.
- Предыдущая
- 81/93
- Следующая
