Реинкарнатор - Синякин Сергей Николаевич - Страница 59

• Предыдущая
• 59/64
• Следующая

То ли выпитое шампанское ударило в голову Валерию Яковлевичу, то ли половинка души его соперника начала обживать левое полушарие мозга мэра, но в эту ночь Брюсову снились кошмары.

Снилось Валерию Яковлевичу, что его исключают из партии за публично сожженный партбилет. Вроде бы это его особо волновать не должно было, но отчего-то Брюсову хотелось просить прощения. Может быть, потому что председательствовал на собрании гордый человек в полувоенном френче и в круглой фуражке с маленьким козырьком. Человек выпячивал губы и смотрел на проштрафившегося товарища, как смотрел бы председатель ревтрибунала на попавшегося в лапы революционного правосудия Нестора Махно. Видно было, что на снисхождение Брюсову рассчитывать не приходится.

— Сжег партбилет? — громко спрашивал председатель и, не ожидая ответа, сам же отвечал: — Сжег, негодяй! Однозначно сжег!

Из-за спины его со скрытым злорадством выглядывал проигравший выборы губернатор Иван Жухрай и всем своим видом показывал: плохо тебе будет, Валерий Яковлевич! Ой, плохо!

Вызванная в качестве свидетеля Анна Леонидовна вышла на трибуну в красной косынке и, раскрыв черную общую тетрадь на девяносто шесть листов, принялась зачитывать прегрешения, допущенные ее мужем.

Грехи мэра и мужа в черной общей тетради были сгруппированы по принципам Морального Кодекса строителя коммунизма, но ежу было понятно, что основной упор сделан на прелюбодеяние и хищения, благо, что и тех, и других Анной Леонидовной было учтено более чем достаточно.

Председатель комиссии презрительно выпячивал губы и со значительным лицом кивал.

— Ну, подлец, что скажешь в свое оправдание? — спросил он, едва Анна Леонидовна закончила свое обвинение, — Будешь ли утверждать, что невиновен?

— Да чё там говорить, мужики, — сказал плечистый член комиссии в кожаной куртке и черной косоворотке, с хрустом разгрызая зеленое польское яблоко. — К стенке надо ставить эту контру без лишних слов! — Однозначно! — согласился председатель. — Кто еще хочет добавить к сказанному?

— Ко всему сказанному можно добавить лишь девять граммов из моего именного маузера! — хмуро сказал судья в кожаной куртке. — И этот паразит еще пытался занять место губернатора Царицынской области? Той самой области, которую наш вождь и учитель товарищ Сталин своей грудью защищал, пролетарской крови своей не жалея?

— Интриган, однозначно, — сказал председательствующий и налил в стакан газированной воды, которую, однако, не выпил. — Да ты хуже Немцова! Ты хуже Зюганова! Однозначно хуже! Ты — Троцкий!

Неподалеку от Валерия Яковлевича, словно примерная ученица, подняла пухлую ладошку его жена.

— Товарищи! — звонко сказала она. — Разрешите мне своей собственной рукой покончить с этим врагом трудового народа! Дайте мне маузер, товарищи! Клянусь, рука моя не дрогнет!

Губернатор Жухрай достал из-под покрытого кумачом стола громоздкую деревянную кобуру и извлек из нее маузер.

— Позвольте, — растерянно пробормотал мэр.

— Не позволим! — радостно вскричал председатель и зачем-то снял шапочку. — Предлагаю почтить память нашего товарища Валерия Яковлевича Брюсова минутой молчания!

Брюсов испуганно проснулся. Во рту стоял металлический привкус, словно перед пробуждением он сосал ствол маузера. В левом полушарии разгоряченного и немного заторможенного мозга ворочались непривычные и оттого пугающие мысли.

— Аня! — слабо позвал Валерий Яковлевич. Вошла жена, одетая медсестрой, но в высоких с раструбами кожаных сапогах. На крутом бедре ее топорщилась защитного цвета сумка с большим красным крестом.

— Leave me alone; let me be! [2] — сказала она.

Валерий Яковлевич откинулся на подушки. Анна Леонидовна достала из сумки длинноствольный маузер и прицелилась в мужа.

— I get it[3], — сказала женщина.

Валерий Яковлевич испуганно прикрылся пуховой подушкой и замер в ожидании выстрела. «Everything is galling west!» [4] — мелькнуло в голове.

И он снова проснулся.

Анна Леонидовна сидела в кресле напротив тахты и напряженно смотрела на него.

Иван Николаевич с усилием подмигнул ей. Чувствовал он себя отвратительно, от резких движений темнело в глазах. Голова была какой-то чужой, и он даже не сразу сообразил, что она и в самом деле чужая.

— Неосторожна ты, девочка, — сказал он. — Ночью с мужем спать надо, а ты у любовника сидишь!

— You went gaga? [5] — спросила женщина.

— Сука! — гневно и неожиданно сказал Валерий Яковлевич. — Так ты, выходит, мне с Ванькой изменяла?

Анна Леонидовна пожала полными белыми плечами.

— That's your beat! [6] — философски сказала она.

Ты, Валера, не гони, — глухо произнес кто-то рядом. Этот голос Брюсов узнал сразу. Говорил его политический соперник. — Сам знаешь, в каждой женщине сидит дьявол!

Иди, Иван, иди, — морщась, сказал Брюсов. — У себя в доме я сам разберусь! Сколько же лет вы с Анькой меня за нос водили?

Нет, товарищ мэр, — глумливо усмехнулся голос. — Ты еще, похоже, не проснулся. Куда же я уйду, если я в твоей голове?

Некоторое время Брюсов молчал, обдумывая услышанное. Женщина между тем поднялась и вышла, оставив мэра наедине со своими и чужими мыслями.

Это, выходит, ты с реинкарнатором договорился, — тяжело сообразил Валерий Яковлевич. — А Анька тебе помогала…

Так?

У тебя не голова, а Дом Советов, — глумливо сказал из левого полушария Жухрай. — Не мэр, а настоящий Штирлиц! Быстро сообразил!

Это что же такое получается? — продолжал размышлять Брюсов. — Ты — здесь, я — тоже здесь… Но ведь так не бывает!

Я тоже так думал, — вздохнул Жухрай. — Похоже, товарищ, нас с тобой обоих кинули. Так сказать, нас в коммуналку утеснили, а в моих хоромах теперь неведомо кто вечеряет! Полный абзац!

А с чего это Анька начала по-английски изъясняться? — От удивления и внезапно обуявшей его тоски Брюсов даже опустился до переговоров со своим соперником.

А это, братишка, ты уж сам думай, — хмыкнул губернатор. — Сам знаешь, чужая жена — потемки!

У Брюсова чесались кулаки, но бить было некого. Не станешь ведь самого себя бить кулаками по голове! С каким удовольствием он бы сейчас хрястнул по чисто выбритой физиономии своего ненавистного соперника!

Вот-вот, — сказал с левой половины Жухрай. — Допер? Мы теперь с тобой одно целое, дорогой Валерий Яковлевич! Я тебе что гуторю? Это раньше мы с тобой соперниками были, теперь мы — соратники. Братья, так сказать, по разуму! По мозгам, значит! — Он замолчал, потом осторожно спросил сидящего в правом полушарии Брюсова: — А ты ничего не чуешь ?

Чувствую, — признался бывший единоличный хозяин тела.

А что ты чуешь? — с интересом поинтересовался из левого полушария Жухрай.

Морду тебе хочется набить! — Валерий Яковлевич Брюсов сжал кулаки с такой силой, даже костяшки побелели.

Иван Николаевич Жухрай бережно разжал кулаки.

Не горячись, — посоветовал он. — Сам понимаешь, это все равно что самого себя бить… Ты же, Валера, не мазохист какой, чтобы от собственной боли кайф испытывать? Я тебе про другое гуторю. Лично у меня такое, товарищ, чувство, что я словно бы на части разодранный. Будто часть меня здесь присутствует, а другая часть где-то далеко-далеко…

Валерий Яковлевич поднялся с постели и принялся нервно расхаживать по комнате. Странное дело, теперь ему казалось, что левый глаз видит как-то не так. Более того, ему казалось, что левый глаз и смотрит как-то не так. Было в нем нечто от пристального коммунистического прищура губернатора.

Разговаривать не хотелось. Однако и прежней ненависти к своему политическому противнику Валерий Яковлевич не чувствовал. Глупо ненавидеть то, что живет в тебе. Было ощущение обреченности. Вот ведь влип! Что же теперь, всю оставшуюся жизнь с зашоренным идиотом в голове жить? Он тяжело вздохнул.

• Предыдущая
• 59/64
• Следующая