Операция прикрытия - Синякин Сергей Николаевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/119
• Следующая

Вот такие дела. Получается, что у якутской легенды есть какие-то корни в реальности. В доказательство прислал мне этот Корецкий осколок котла. Говорит, проходили мимо одного, он целым был, а когда возвращались обратно, увидели, что котел этот рассыпался на множество мелких осколков. Вот он один такой осколок захватил и мне его прислал. Что вам сказать? Явно это неизвестный нам материал. Стекло он режет запросто, сам не тупится, нагрузки выдерживает чудовищные, а анализ показал, что это невероятный сплав металлов на основе алюминия, у нас такие сплавы неизвестны, даже зная состав этого сплава, изготовить его мы оказались не в состоянии. Отец его вместо стеклореза использовал.

— А дальше что? — нарушил тишину Арнольд Халупняк.

— А ничего не было, — громко зевнув, сказал Чадович. — меня посадили, вот что было. Вот кукую. Пошутил на свою голову, оказывается, вокруг доброхоты одни роятся, теперь не знаешь, кто на тебя настучать поторопился.

— Знак ПО на груди у него, — пробормотал со своей кровати Матросов. — Больше не знают о нем ничего.

— Шутки шутками, — вздохнул Арнольд, — а как бы нам эти диковины боком не вылезли.

— Ты-то о чем задумываешься? — искренне удивился Криницкий. — У тебя еще семь лет впереди, пока они пройдут, тут уже все забудется, опера и начальство не один раз поменяется.

— А все ты, Арнольд, — с плохо скрываемой досадой сказал Чадович. — Разорался на весь барак: «Пойдемте! Посмотрим!» Если бы не ты, мы бы ни хрена и не видели, сидели бы себе в бараке. А ты и на свою задницу приключения нашел, и о товарищах не забыл.

И в наступившей тишине слышно стало, как судорожно вздохнул Халупняк. Даже жалко его стало — хотел мужик как лучше, а получилось как всегда.

Долгое время после окончания разговора Криницкий не мог заснуть.

Юрий Чадович храпел, Арнольд Халупняк негромко и редко постанывал, а вот Матросов спал неслышно — даже дыхание его было ровным и спокойным. Словно не в бараке человек спал, а в родимом доме, у жены под боком.

Некоторое время Криницкий раздумывал о событии, которое они сегодня наблюдали. Плевать ему было, инопланетный ли это корабль, или родное государство с новой техникой балуется, в любом случае ничего хорошего жадать не приходилось — и то, и другое наверняка относилось к государственным тайнам, а их в Советском Союзе хранили хорошо, даже слишком. И гадать не стоило, что их всех ожидало в случае, если наверху решат все как следует засекретить.

И тут надо было крепко подумать, некоторые возможности открывались в связи с особым режимом работы, который их ожидал. В пещерах, говорите, работал будем? Что ж, поработаем. У пещер тоже не единственный выход бывает! Но по мере того как Криницкий размышлял о будущем, тем меньше оптимизма он испытывал. Пусть у этих пещер по десять ходов и выходов, куда по ним бежать-то? Вся страна в колючке, как говорится, граница на надежном замке. Ходили, правда, по лагерям легенды о дерзких побегах отдельных смельчаков, которые без еды и теплой одежды до Берингова пролива добегали. Так они, если и в самом деле существовали, с Чукотки и Магадана бежали, да и Колыма к Америке куда ближе, чем Урал. А куда скрыться без документов в стране, где милиция документы проверяет чаще, чем это делают в прифронтовой зоне? Возьмут отпечатки пальцев, и опять прощай свобода.

Он полежал немного, но умные мысли в голову не приходили, пугал мысли Чадович своим нездоровым храпом, который уже сопровождался присвистываниями:. сразу было видно, что человек был капитально простужен, а в условиях морозной зимы это обстоятельство ничего хорошего не сулило.

Нет, ребята, в госпитале есть свои прелести, обычно отсутствующие в обыденной жизни. Медсестры молоденькие глазками стреляют, начальство, посещая, дополнительный паек приносит, хотя в госпитале и без того хорошо кормили — масло, отбивные, стакан какао в обед, а желающие даже добавку получали. Да и само время провождение в госпитале ничем особо не было ограничено. Имелись, конечно, и минусы — вроде уколов в задницу, ежедневных обходов и операции, которую Вережникову сделали на третий день после многочисленных анализов и консультаций, которые вели озабоченные врачи. Перелом у Вережникова был сложным, но вроде бы все обошлось, через несколько дней Вережников потребовал себе костыли и начал обход палат в поисках знакомых. Нога, закованная в гипс, ничего не чувствовала, только вот, сволочь, ныла по ночам, но от болеутоляющих уколов он категорически отказался. Причина была вполне прозаическая — Вережников с детства побаивался уколов, и вид стеклянной трубки с иглой вызывал у него отвращение и легкую дрожь.

Генерал Сметании лежал в отдельной палате, как ему и полагалось по высокому генеральскому чину, посещать генерала врачи не рекомендовали, да и сам Вережников к генералу не рвался. В друзьях они не ходили, а свидетельствовать свое верноподданничество и без Вережникова было кому.

Но в шестой палате он увидел знакомое лицо.

— Серов, ты? — Вережников торопливо дошкандылял, опираясь на костыли, до кровати больного, осторожно присел у лейтенанта в ногах.

— Я, товарищ подполковник, — сипло отозвался тот. — У вас нога излишне чувствительной оказалась, а у меня ребра слишком нежные.

— Так ты тоже в бою участвовал? — взволнованно спросил Вережников.

• Предыдущая
• 54/119
• Следующая