Жемчуг перед свиньями - Синьяк Пьер - Страница 18
- Предыдущая
- 18/28
- Следующая
Отчаявшись найти Ромуальда и, в конце концов, поверив, что тот действительно вернулся в Париж, – убийцы уехали из Кьефрана, опустошенные, но полные решимости добраться до своей жертвы в Париже.
– Так уродоваться, чтоб найти его в этой дыре и нарваться на приведения. Ну что за невезуха! – ругался Пьянити, сидя за рулем.
– Надо быстро его найти, – сказал Комбинас. – Вляпаться в такое дерьмо, и по вине кого, – какого-то деревенского придурка. Если об этом узнают, моей репутации хана. Надо мной будут ржать, как над последним кретином, и правильно сделают.
Покидая утром деревню, с трауром в душе, они бросили жемчужины свиньям в яму с навозом у фермы Криспенов, недалеко от кладбища. Комбинасу не давала покоя мысль о мести. Его бешенство было настолько сильно, что он перестал спать и начал проигрывать в покер: у него дрожали руки, и зеркальная зажигалка прыгала в его жирных, лоснящихся пальцах.
Ромуальд отправился в Дижон к своему приятрлю-ювелиру, и тот сказал, что жемчужины тускнет на глазах и не стоят больше практически ничего, он не дал бы ему и трехсот тысяч франков за все, добавив, что их нельзя сравнить даже с искусственным жемчугом, который представляег собой маленькие стеклянные бусинки, наполненные воском. Для него была необъяснима эта болезнь жемчужин, он ничего не понимал и, в конце концов, выдвинул гипотезу о влиянии радиации, впрочем, без большой уверенности.
Ромуальд вернулся в Кьефран с больными жемчужинами, сам весь больной и разбитый. Конечно, Ирен нельзя было ни слова сказать об ожерелье, которое стоило не больше связки сосисок. Он слишком боялся, что женщина его жизни, которую он обожал, которую любил просто до безумия, его бросит, если узнает, что у него снова ничего нет.
Фроасинет, после нескольких сцен ревности, выставил свою пастушку без выходного пособия. Молодая женщина устроилась в полуразрушенном домике, где прежде размещалась охрана замка, и стала жить там, как дикарка, питаясь супами из трав, грибами, кроликами, пойманными в силки, и мертвыми птицами. Ромуальд же и носа не казал в Фальгонкуль.
Страх вновь увидеть там своих убийц был сильней его. Надо было покончить с этим раз и навсегда. И речи больше не могло быть о том, чтобы сидеть в Кьефране без гроша. Но он не мог потерять Ирен… У него оставалось немного денег, вырученных за жемчужины, проданные в Дижоне, когда они, еще не тронутые странной болезнью, чего-то стоили.
Ирен и Ромуальд встречались каждый вечер у вяза. Именно там последний из Мюзарденов предложил ей соверашть небольшое путешествие, как бы свадебное, хотя и до официальной регистрации. Так как она всегда жаждала иметь ожерелье – торопилась поскорее нацепить его себе на шею – то согласилась поехать с Ромуальдом. Ирен практически никогда не покидала Верхней Соны, так что эта прогулка должна была ей понравиться.
Пара отправилась на микролитражке в Грей, чтоб сделать кое-какие покупки. Ромуальду купили новый темно-синий костюм в магазине «Скромный достаток», а Ирен – городское платье, шляпку с цветами, кокетливую сумочку и первые в жизни туфли на высоком каблуке – все в магазине для настоящих дам «Парижский шик». Потом влюбленные радостно вскочили в свою громыхающую машину и взяли курс на Запад, к морю. Солнечный июнь был в разгаре, и Ирен, которая никогда не видела моря, в первый раз получила эту возможность. Ромуальд решил официально предложить ей руку и сердце во время этого путешествия. Он сказал себе, что, в конце концов, сумеет убедить ее уехать с ним в Париж. Там они могли бы, даже без денег, жить вполне счастливо и без претензий, как живут тысячи других людей. Он найдет себе, конечно, работу по своей части, фотографии. Когда они отложат немного денег, то заведут ребенка, маленького Мюэардена, который станет простым, честным и законопослушным гражданином. Что же касается того, чтобы смыть унижения 30-х годов, пережитые в Кьефране, – там видно будет, он дождется своего часа, как остальные. В крайнем случае вступит в Отряды Республиканской Безопасности департамента, чтобы иметь возможность бить дубиной по морде этих деревенских олухов, если они вздумают перегораживать дороги… К несчастью, – и это его особенно угнетало – у него было ожерелье из фальшивого жемчуга…
Вот уже двенадцать дней, как они жили в полной любви и согласии в Ифиньяке, около Сен-Бриака, нежась на очаровательном пляже Бретани, пустынном в это июньское время. В своем смелом бикини Ирен казалась почти голой. Она ничем не напоминала пастушку – дочь полей, ее вполне можно было принять за многоопытную горожанку, эдакий тертый калач. Она купалась, не заходя глубоко в воду, так как не умела плавать. Ромуальд же лежал на песке и читал последний номер журнала «Франция в разных аспектах».
Вдруг раздался пронзительный крик. Он отложил журнал и приподнялся. Боже правый! Ирен тонула. Огромная волна, какие иногда случаются на побережье Бретани, вдруг набежала, захлестнула молодую женщину и утянула ее далеко от берега. Ирен задыхалась, махала руками. Ромуальд огляделся, чтоб позвать на помощь, но вокруг не было ни души. Спасательная служба начинала работать только в июле.
Он смело бросился на спасение той, к которой прикипел душой и телом. Шла большая волна. А эта идиотка ни за что не хотела расставаться со своим колье, даже при купании! Он ей его в конце концов подарил, вернее, позволил его носить в ожидании официальной церемонии бракосочетания. Понятно, что жемчужины уже ничего не стоили, но Ирен-то этого не знала. Сероватые и зеленоватые крапины, появившиеся на них, она принимала за особые блики. Если она вдруг потеряет ожерелье при купании, то бросит Ромуальда в двадцать четыре часа, на этот счет Ромуальд не питал иллюзий. Он заметил, каким взглядом Ирен обменялась с одним из служащих отеля, похожим на Алена Делона: в сравнении с ним Ромуальд был лишь жалким коротышкой с кривыми ногами и цыплячьей грудью. Просто чучело огородное.
Он вошел в воду, нырнул и поплыл размашистым кролем по направлению к своей пастушке, которая отчаянно кричала и захлебывалась водой и водорослями. Наконец, не без труда, он доплыл до Ирен, схватил ее за волосы и вытащил на берег. Слава богу, ожерелье было у нее на шее.
Пришлось делать искусственное дыхание на теплом песке раз, два – изо рта в рот, пока утопленница вновь не открыла глаза. Вода стекала с волос на ее удивленное лицо. Она быстро поднесла руку к шее, пальцы коснулись жемчужин, и лучезарная, далеко не бескорыстная улыбка озарила ее лицо.
– Впредь снимай ожерелье, когда будешь купаться, – сказал Ромуальд. – У меня нет средств оплачивать водолаза. (В первый раз он позволил себе так сухо разговаривать с ней).
Они ехали в своей микролитражке по дороге, которая извивалась вдоль этого иэумрудно-золотистого чуда – Атлантики в лучах солнца у берегов Бретани, вдоль мыса Розелье, куда еще не приехали отпускники купать свои грязные ноги. Самый наплыв будет недели через три – четыре.
Пока они добирались миль пятнадцать до гостиницы в Дюге-Труэн, Ирен без конца теребила ожерелье. Она понимала, что не могла бы рискнуть и бросить славного, но не больно-то красивого Ромуальда, у которого к тому же попахивало изо рта (об этом она не осмеливалась ему сказать). Это была болезнь желудка – следствие долгих лет питания консервами и наспех проглоченной еды в дешевых ресторанах, где кастрюли мыли кое-как. Она не могла бы ему признаться, что ей нужны жемчужины, а не он сам. Бросить его сейчас, разыграв легкомысленную девицу с ожерельем на шее, означало бы воровство и ничего более. А Ирен боялась полиции – Фроссинеты воспитали ее в страхе перед жандармами. Она боялась даже жандармского старшину Шаньоля, из Кьефрана, с которым у нее была любовная интрижка. Ирен даже стащила у него револьвер; потом ей пришлось сочинить басню, что она потеряла оружие. На самом деле он всегда был у нее в сумочке – на память – ведь она не могла бы причинить вреда даже птичке. Но в наше время, когда на дорогах развелось столько всяких негодяев и бандитов, которые грабят, убивают и насилуют, такая штука могла бы очень пригодиться, и вовсе не обязательно кого-нибудь убивать.
- Предыдущая
- 18/28
- Следующая
