Порфира и олива - Синуэ Жильбер - Страница 34

• Предыдущая
• 34/116
• Следующая

Крики восторга раздались со всех сторон, а рабы тем временем подвели к каждому из гостей по две собаки каждой из пород — щедрый подарок. Император, тот, конечно, имел право получить не по две, а по четыре. Карпофор, прочтя во взглядах гостей величайшее удовлетворение, церемонно провозгласил, что видит смысл дара в том, чтобы эти животные обеспечили своим новым хозяевам такие же богатые охотничьи трофеи, как те, которые они сейчас готовятся вкусить. Но резчики мяса уже приступили к делу, виночерпии разносили кубки с вином, охлажденным в снегу, сопровождая свои манипуляции мелодическими песнопениями.

Внезапно в воздух взмыл холодный голос флейты, возвещая прибытие нового действующего лица. И вот он появился, с голым торсом, босой, в моряцком колпаке, с рыболовной леской, намотанной на руку, а за ним вошла группа рабов, одетых подобным же манером, с серебряными острогами на плечах — они внесли блюдо столь же впечатляющее, как то, на котором сервировали тура, только на сей раз его обременяло бесчисленное разнообразие даров моря. В центре красовался громадный осетр, обрамленный угрями, муренами, миногами, моллюсками турбо и барабулями, сопровождаемыми в таком же изобилии гарнирами — салатами из раков, икрой, устрицами и маленькими осьминогами, отваренными в вине. Коммод буквально пожирал глазами это зрелище.

— Ты превзошел сам себя, Карпофор!

— Я знаю твое пристрастие к дарам моря, — скромно отвечал всадник.

Подобно своим предшественникам, рабы запели, расставляя кушанья. А за неимением псов для подводной охоты приглашенным вручили серебряные гарпуны.

— И пусть ваш ближайший лов принесет вам столько же, сколько мы нынче вечером видим на этом столе!

Новый взрыв рукоплесканий, хозяин блаженно содрогается под градом похвал и благодарностей.

Маллия, к которой возвратилось спокойствие, возлежа между доверенным сановником императора Клеандром и его наложницей Демостратой — прежней любовницей Коммода, пустилась в один из тех глубокомысленных споров, что составляли особую усладу римских пиршеств. На сей раз подвернулась тема: «Если бы Александр был жив, смог ли бы он завоевать Рим?».

Императору, коль скоро он председательствовал на этой трапезе, полагалось быть арбитром дискуссии. Перенний, префект преторских когорт, возлежавший на втором почетном месте подле супруги Карпофора, высказался первым. Как и следовало ожидать, он ратовал за оптимистическое мнение, что победа досталась бы римлянам.

Клеандр, по рангу будучи третьим, незамедлительно занял противоположную позицию: он считал торжество великого Македонца неизбежным.

Не в меру наслаждаясь возможностью противостоять всесильному префекту хотя бы в такой малости, прочие сотрапезники присоединились к его мнению.

После бесконечного пустословия обе партии воззвали к Коммоду с просьбой разрешить их спор. Юный властитель, будучи отнюдь не силен в интеллектуальных единоборствах, впал в раздумье, поглаживая свой кубок с вином. В качестве императора ему никоим образом не подобало допустить, что Рим может быть повержен каким бы там ни было могучим противником. Как председательствующий на пиру, он проявил бы известную бестактность, объявив неправыми большинство своих сотрапезников. Тут-то Марсия, уловив щекотливость момента, пришла ему на выручку:

— Можно подумать, — обронила она с плохо скрытой насмешкой, — что наши друзья отдали свои голоса не столько против Рима, сколько против Перенния.

Отталкиваясь от этого импровизированного комментария, Коммод тотчас пустился в рассуждения, из коих явствовало, что мнение большинства, дескать, представляется ему недостаточно беспристрастным, оно во многом продиктовано личными предубеждениями, что лишает возможности рассматривать его всерьез. И поспешил со смехом прибавить, что весьма этому рад, ибо тем самым он освобожден от обязанности произнести приговор Риму.

Такое заключение было встречено безмолвием, по-видимому, не слишком одобрительным. Карпофор, встревожившись, оглянулся на Клеандра. Его беспокойство возросло, когда он обнаружил, что главный оппонент префекта преторских когорт куда-то исчез. Было ли это реакцией на обиду, которую он только что претерпел? Нет. Такое было бы немыслимо. Приближенный императора, к тому же самый доверенный сановник, не взбунтуется из-за такого пустяка... Тем паче, что в последнее время расположение властителя все больше склонялось в его сторону. Из задумчивости всадника вывел голос Марсии:

— Да ты прямо мыслитель, Карпофор. Я уж подумала, не от тебя ли твоя дочь унаследовала свое умение поддерживать столь утонченные диспуты?

— Нет... то есть... гм... возможно, — страдая, выдавил из себя Карпофор, в то же время чувствуя, что молодая женщина сейчас подстроит ему какую-то каверзу.

— Так, может быть, ты хотел бы теперь поставить новый вопрос по твоему выбору? — проронила она, деликатно выпрастывая устрицу из раковины.

Несчастный ростовщик стал безнадежно рыться в памяти, проклиная себя за то, что так никогда и не полюбопытствовал прочесть книгу Плутарха из Херонеи: его «Застольные беседы» были написаны именно для того, чтобы избавить читателя от затруднений подобного рода. Но Карпофор всегда презирал все эти так называемые «руководства», считая, что они годятся только для забавы бездельников и развратных мотов. Его спасло появление Клеандра.

Обойдя лежаки, сановник склонился к уху императора и одновременно вложил ему что-то в ладонь. Тотчас Марсия принялась болтать с всадником так оживленно, что он не сумел разобрать ни слова из диалога, происходившего между теми двумя. Через мгновение сановник удалился вновь, и Карпофору удалось разглядеть, что у Коммода в руке какая-то монета и он внимательно ее изучает.

Глубокое замешательство овладело присутствующими. Оставив кушанья, сотрапезники в тревоге пялились на императора. А когда раздались характерные — ни с чем этот звук не спутаешь — шаги солдат, ни у кого уже не оставалось сомнения, что беда не за горами.

Клеандр появился вновь, сопровождаемый двумя легионерами без знаков отличия. Само по себе их присутствие здесь уже было чем-то необычным. Преторианцы в Италии примелькались, но от настоящих воинов все отвыкли. Особенно таких — лица и одежда в пыли, похоже, они проделали долгий путь. По главное, со стороны Коммода это был совершенно беспримерный поступок — прервать пиршество ради обсуждения каких-либо общественных дел.

Для такой перемены в привычках требовались причины чрезвычайной важности.

Каждый непроизвольно старался навострить уши, как только мог. Оказалось, напрасно. Коммод заговорил с воинами в полный голос:

— Вы прибыли из Паннонии?

— Да, Цезарь.

— Эти монеты у вас оттуда?

— Цезарь, что происходит? — забеспокоился Перенний.

А легионеры между тем отвечали утвердительно. Коммод же не отставал:

— И кто же передал их вам?

— Казначеи наших легионов. Мы получили двойное жалованье.

— Однако вы знаете, что эти монеты ничего не стоят.

— Потому-то мы и бросились в Рим, — объяснил один из легионеров, Клеандр же прибавил:

— Они не имеют хождения сегодня, Цезарь... Но завтра могли бы.

Перенний вскочил с места:

— Не знаю, что за интриги здесь плетутся, но прошу тебя, Цезарь, не слушай клеветников!

— А почему ты думаешь, что кто-то клевещет на тебя, Перенний? — медовым голосом поинтересовался Клеандр.

Префект преторских когорт на миг заколебался. И тотчас прогремел голос Коммода:

— Гнусный предатель! — закричал он, вскакивая и указывая на него пальцем. — Ты собирался подослать ко мне убийц! На мое место метил!

— Я, Цезарь? Но как я мог... Во всей Империи у тебя не найдется более преданных слуг, чем я и мои сыновья!

— Вот именно. Поговорим о твоих сыновьях! Они командуют армией на Истре.

— И с честью!

— Возможно. Тем не менее, они совершили неслыханное преступление: отчеканили эти монеты с целью распространить их в легионах!

Подкрепляя слова жестом, Коммод протянул ему серебряный денарий, на котором Перенний узрел свое собственное имя и изображение.

• Предыдущая
• 34/116
• Следующая