Порфира и олива - Синуэ Жильбер - Страница 31

• Предыдущая
• 31/116
• Следующая

— Я приду. Не хотелось бы пропустить эту гулянку...

Все четверо быстрым шагом шли по мощеной рядами каменных плит Аппиевой дороге. Калликст шагал позади, вслед за Карвилием, Эмилией и Флавией. Солнце, потонувшее в золотистой сияющей дымке вдали за болотами, по временам зажигало пробившимся сквозь туман лучом уже пожелтевшую листву осенних деревьев на обочинах дороги.

Маленькую группу все время обгоняли катящие в сторону Рима повозки с провизией. Да и сами они в своих скромных нарядах походили на крестьян, которые подались в город с целью продать что-нибудь выращенное либо изготовленное своими руками.

Часов около тринадцати[26] взглядам путников открылся дом, стоящий на краю дороги. Стены его, массивные и суровые, были сложены из охрового кирпича, а кровля — из желобчатой черепицы. В фасаде были вырублены только парадный вход да несколько узких высоких окон. Едва успев войти в атриум, Калликст насторожился, изумленный: человек, вышедший им открыть, оказался не кем иным, как Эфесием, в прошлом управителем покойного сенатора. Он остался верен своей обычной невозмутимости, но фракийцу все-таки почудилось, что во взгляде старика сверкнула насмешка.

— Похоже, со времени нашей последней встречи характер у тебя лучше не стал. Тем не менее, мы должны поблагодарить тебя за спасение нашего старого друга Карвилия.

— Но как могло получиться, что...

— Что я здесь? Очень просто: не захотел расстаться со своими братьями-рабами. И вот с помощью даяний щедрых благотворителей я смог приобрести это жилище, где все мы собираемся в День Господа Нашего.

Калликст не нашелся, что ответить, несколько удивленный и вместе с тем раздосадованный столь очевидным доказательством верности, какой никогда бы не предположил в человеке, которого привык считать жестким и холодным.

Более не медля, Эфесий повел их в триклиний, где при шатком свете нескольких десятков масляных ламп стоя ждала толпа собравшихся. Если фракийцу и показалось, что некоторые лица ему знакомы, то большинство он, несомненно, видел впервые. Его друзей встретили с видимой радостью, что до пего самого, он, оставшись стоять у порога, поневоле испытал ощущение покинутости. Стараясь утешиться, он напомнил себе, что его присутствие здесь во всех смыслах неуместно: пускать сюда язычников иначе, чем для их крещения, было не в обычае, чтобы для него сделали исключение, потребовались горячие настояния Флавии и Карвилия.

Когда же началась церемония, его ждало новое потрясение: он узнал человека, одетого в длинную белую мантию, который руководил действом, — то был Ипполит! Под внимательными взглядами собравшихся сын Эфесия стал разворачивать свитки пергамента. Флавия между тем вместе с группой каких-то мужчин, женщин и детей встала в отдалении.

Этим своим пискливым голосом, который Калликст не спутал бы ни с чьим другим, Ипполит по-гречески прочел несколько текстов, казалось, не имевших между собой ничего общего, и провозгласил:

— В заключение приведу слова апостола Павла: «Рабы, повинуйтесь в простоте душевной своим земным хозяевам, как повиновались бы Христу. Не с подобострастным рвением, что ищет угодить людям, делайте это, но с глубоким сердечным усердием, дабы исполнить волю Господню. Служите так, чтобы угодить Богу, а не людям, и помните, что кем бы вы ни были, рабами или свободными, Он в царствии своем сторицей воздаст вам за всякое добро, которое вы сотворите здесь, на земле. Что до вас, хозяева, не давайте своим рабам иных приказаний, кроме праведных. И повелевая ими, не оставляйте помышления о том, что у вас тоже есть господин, сущий на небесах. Не возлагайте на них бремя страха, но помните, что у них тот же Бог, что и у вас, и этот Бог будет судить тех и других, невзирая на их земной ранг».

Затаившись в потемках, Калликст, ни словечка не пропустивший из Ипполитовых речей, никак не мог понять, откуда берется то единодушное одобрение, которое, как он чувствовал, все это вызывает у окружающих.

Флавия стояла в первом ряду. Ее застывшие черты выражали беспредельный покой, казалось, ее душа унеслась куда-то вдаль.

Затем священнослужитель призвал верующих к общей молитве. Раздались песнопения. И тут впервые, почти что наперекор сопротивлению собственного тела, Калликст почувствовал, как им овладевает волнение. Эти звуки напомнили ему гимны, что пели в его родной Сардике.

Между тем образовалась процессия: верующие, один за другим подходя к низенькому столу, выкладывали на него содержимое плетеных корзин, которые они принесли с собой. Эти дары, в большинстве случаев весьма скромные, состояли чаще всего из пищевых продуктов: были здесь сосуды с вином, виноград, масло, молоко и мед. Другие — таких было немного — принесли в дар изделия из меди и серебра.

Но вот толпа окружила стол и священника. Последний слегка развел руки и воскликнул:

— Господь да пребудет с вами!

— И со духом твоим!

— Возблагодарим Господа, Бога нашего!

— Праведного и всеблагого!

Тут Ипполит воздел обе руки вверх и принялся читать нечто вроде молитвы, откуда Калликст уловил только одно выражение, оно звучало как: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим».

Он насилу удержался от раздраженного жеста, сам не зная, что его бесит сильнее — суть проповедуемых идей или то, что об этих вещах толкует Ипполит.

— Последний же теперь обратился к группе катехуменов — новообращенных:

— Отрекаешься от Сатаны?

— Отрекаюсь.

— Отрекаешься от козней его?

— Отрекаюсь.

— Отрекаешься от услад его?

— Отрекаюсь.

В то время как Флавия и прочие, сдвинувшись со своих мест, пошли, затянув новые песнопения, Калликст призадумался, каков же истинный смысл всех этих фраз.

Вскоре масляные лампы заменили факелами. Их свет достигал середины просторной круглой залы, в стенах которой были выдолблены ниши. Восьмиугольный бассейн в центре помещения окружали фонтанчики: тонкие струи воды низвергались в него из разинутых пастей бронзовых гриффонов.

Верующие обступили этот водоем, встав полукругом, между тем как Ипполит и новообращенные сбросили одежды.

Поискав глазами Флавию, Калликст обнаружил ее среди других женщин в тот момент, когда она распускала свои длинные золотистые волосы.

По знаку Ипполита раздались ликующие песнопения, а новообращенные образовали три группы. Первыми были дети — обратившись спиной к западу, они по ступенькам спустились в бассейн так, что вода достигла их плеч, но тут же снова вышли оттуда с противоположной стороны, где их ждал Ипполит. Одного за другим он вопрошал их:

— Веруешь в Отца, Сына и Духа Святого?

И всякий раз твердо звучал один и тот же ответ:

— Верую!

Тогда, выплеснув на неофита немного воды, Ипполит объявлял:

— Прими крещение!

Затем настал черед мужчин и, наконец, женщин.

Флавия была во главе их вереницы. Не успела она выйти из воды, как он чуть не бросился к ней, но верующие, как-то невзначай сгрудившись вокруг девушки, загораживали ему дорогу. Ей помогли снова облачиться в белоснежную шерстяную тунику без пояса. На ноги ей надели войлочные туфли, а кто-то увенчал ее чело маленьким цветочным венком.

Калликст еще пытался пробиться к ней сквозь толпу, когда за его спиной прозвучал голос Эфесия:

— Не нарушай мира...

— И в мыслях не имел, — сухо отозвался он.

Смирившись с неизбежностью, он последовал за процессией, которая теперь направилась в триклиний.

Эфесий, который отошел в сторону, чтобы разделить с братьями хлеб и вино, которых было, впрочем, немного, возвратился к нему:

— Хочешь принять участие в агапе?

Калликст знал: так у них называется общая трапеза.

— Нет, — отрезал он. — Я бы предпочел просто потолковать с твоим сыном. У меня есть к нему вопросы.

Удивленный, бывший вилликус какое-то время раздумывал, потом ответил:

— Хорошо. Но не здесь. Следуй за мной.

Он отвел фракийца в укромную комнату, расположенную в стороне от прочих, и туда же к нему вскоре явился Ипполит.

• Предыдущая
• 31/116
• Следующая