Машина времени (сборник) - Уэллс Герберт Джордж - Страница 26

• Предыдущая
• 26/39
• Следующая

Пока я стоял и в недоумении смотрел по сторонам, дверь в сад открылась и на пороге появился слуга.

Мы взглянули друг на друга.

– Что, мистер… вышел отсюда? – сбросив оцепенение, спросил я слугу.

– Нет, сэр. Никто не выходил. Я как раз думал, что найду его в лаборатории.

Тут я все понял. Рискуя огорчить Ричардсона, я остался ждать Путешественника во Времени и его второго, возможно, еще более странного рассказа, а также обещанных им образцов и фотографий.

Но я начинаю опасаться теперь, что мне придется ждать его всю жизнь. Путешественник во Времени исчез три года тому назад, и всем известно, что он до сих пор не вернулся!

Нам не остается ничего другого, как только удивляться и строить догадки. Вернется ли он когда-нибудь?

Может, он унесся в прошлое и оказался среди кровожадных волосатых дикарей раннего периода каменного века, когда люди еще не умели обтачивать оружие из камня. А может, он попал в бездны мелового моря или к чудовищным ящерам и огромным земноводным юрского периода…

Может быть, он и теперь – если, конечно, в данном случае можно применить слово «теперь», – бродит по кишащему плезиозаврами оолитовому рифу или разгуливает по пустынным берегам соленых морей триасового периода…

А может, он опять отправился в будущее, но не столь отдаленное, как в первый раз, и в этом будущем люди еще остаются людьми, хотя уже разрешены все трудные задачи нашего времени и все запутанные проблемы. Словом, он попал в период расцвета человеческой расы…

Я, по крайней мере, никак не могу допустить, чтобы наш век слабых экспериментальных попыток, отрывочных теорий и взаимных разногласий был кульминационным пунктом развития человечества. Так мне кажется. Но у него был очень пессимистический взгляд на прогресс человечества.

Я это знаю, потому что давно, задолго до всей этой истории с Машиной времени, мы с ним толковали о прогрессе. В развивающейся цивилизации он видел лишь бессмысленно нагромождаемую груду, которая должна была в конце концов рухнуть и задавить тех, кто ее сооружал…

Если все так и будет, нам не остается ничего иного, кроме как жить, делая вид, будто этого не случится. Мне лично будущее представляется темным и неизвестным. Оно полно неведомого, и только воспоминание о рассказах Путешественника во Времени освещает некоторые пункты.

А для своего утешения я храню два странных белых цветка. Засохшие, потемневшие, с хрупкими лепестками, они свидетельствуют о том, что даже после бесследного исчезновения человека с его силой и умом благодарность и взаимная привязанность продолжают жить.

Лейтенант стоял перед стальным шаром и жевал сосновую щепочку.

– Что вы думаете об этом, Стивенс? – спросил он.

– Это, пожалуй, идея, – неуверенно протянул Стивенс.

– По-моему, шар должен расплющиться, – сказал лейтенант.

– Он, кажется, рассчитал все довольно точно, – произнес Стивенс бесстрастно.

– Но подумайте об атмосферном давлении, – продолжал лейтенант. – На поверхности воды оно не слишком велико: четырнадцать футов на квадратный дюйм. На глубине тридцати футов – вдвое больше; на глубине шестидесяти – втрое; на глубине девяноста – вчетверо; на глубине девятисот – в сорок раз; на глубине пяти тысяч трехсот, то есть мили, это будет двести сорок раз по четырнадцать футов. Итак, сейчас подсчитаем, – тридцать английских центнеров, или полторы тонны, Стивенс. Полторы тонны на квадратный дюйм! А глубина океана здесь, где он хочет спускаться, пять миль. Это значит – семь с половиной тонн.

– Звучит страшно, – произнес Стивенс, – но это удивительно толстая сталь.

Лейтенант не ответил и снова взялся за свою щепочку. Предметом беседы был огромный стальной шар, около девяти футов в диаметре, похожий на ядро какой-нибудь титанической пушки. Он был установлен в огромном гнезде, сделанном в корпусе корабля, а гигантские перекладины, по которым его должны были спустить за борт, вызывали любопытство всех заправских моряков, каким довелось увидеть его между Лондонским портом и тропиком Козерога. В двух местах в стальной стенке шара, один под другим, были прорезаны круглые люки со стеклами чудовищной толщины, и одно из них, вставленное в прочную стальную раму, было завинчено не до конца.

В то утро оба моряка впервые заглянули в шар. Он был весь выстлан внутри наполненными воздухом подушками, между которыми находились кнопки для управления несложным механизмом. Мягкой обивкой было покрыто все, даже аппарат Майерса, который должен был поглощать углекислоту и снабжать кислородом человека, находящегося в шаре. Внутренняя поверхность шара была обита столь тщательно, что им можно было бы выстрелить из пушки без малейшего риска для находящегося там человека. Эти предосторожности были вполне обоснованны, так как вскоре в него должен был влезть человек, после чего люки накрепко завинтят, шар спустят за борт и он постепенно начнет погружаться на глубину пяти миль, как и сказал лейтенант. Мысль о погружении не давала ему покоя, поэтому за столом он только об этом и говорил, успев всем изрядно надоесть. Пользуясь тем, что Стивенс был новым человеком на корабле, он снова и снова возвращался к этой теме.

– Мне кажется, – заявил лейтенант, – что стекло попросту прогнется внутрь, выпятится и лопнет под таким давлением. Дабрэ добивался того, чтобы под большим давлением горные породы становились текучими, как вода. И попомните мои слова…

– Если стекло лопнет, – спросил Стивенс, – что тогда?

– Вода ворвется в шар, как струя расплавленного железа. Приходилось ли вам когда-нибудь испытывать на себе действие водной струи, которую подвергли большому давлению? Она бьет подобно пуле. Она расплющит его. Она хлынет ему в горло и легкие, ударит в уши…

– Какое у вас богатое воображение! – перебил его Стивенс, ярко представивший себе эту картину.

– Я просто описываю то, что должно произойти, – сказал лейтенант.

– Ну а шар?

– Шар выпустит несколько пузырьков и спокойно уляжется навеки на илистом дне, а в нем будет бедный Эльстед, размазанный по своим лопнувшим подушкам, как масло по хлебу. – Он повторил эту фразу, словно она очень понравилась ему: – Как масло по хлебу.

– Любуетесь игрушкой? – раздался чей-то голос. Позади них стоял Эльстед, одетый с иголочки, в белом костюме, с папиросой в зубах; глаза его улыбались из-под широкополой шляпы. – Что это вы там говорили насчет хлеба с маслом, Уэйбридж? Ворчите, как всегда, на слишком низкую плату для морских офицеров? Ну, всего несколько часов – и я отправлюсь в путь. Сегодня нужно установить тали. Это чистое небо и легкая зыбь – как раз то, что нужно, чтобы сбросить за борт десяток тонн свинца и железа, не правда ли?

– Для вас это не так уж важно, – заметил Уэйбридж.

– Конечно. На глубине семидесяти-восьмидесяти футов, а я там буду секунд через десять, вода совершенно неподвижна, пусть даже наверху ветер охрип от воя и волны вздымаются к облакам. Нет. Там, внизу…

Он двинулся к борту, и оба его собеседника последовали за ним. Все трое облокотились о поручни и стали пристально глядеть в желто-зеленую воду.

– …покой, – закончил свою мысль Эльстед.

Через некоторое время Уэйбридж спросил:

– Вы абсолютно уверены, что часовой механизм будет исправно работать?

– Я его испытывал тридцать раз, – ответил Эльстед. – Он обязан исправно работать.

– Ну а если не будет?

– Почему же не будет?

– А я, – заявил Уэйбридж, – не согласился бы спуститься в этой проклятой махине, дайте мне хоть двадцать тысяч фунтов.

– Вы, я вижу, шутник, – проговорил Эльстед и невозмутимо плюнул за борт.

– Мне еще не совсем ясно, как вы будете управлять этой штукой, – сказал Стивенс.

– Первым делом я влезу в шар, а затем люк завинтят, – ответил Эльстед. – И когда я трижды включу и выключу свет, дав знак, что все в порядке, меня поднимут над кормой вот этим краном. Под шаром находятся большие свинцовые грузила, причем на верхнем грузиле прикреплен вал с намотанными на нем шестьюстами футами прочного каната. Это все, чем грузила соединяются с шаром, если не считать талей, которые будут перерезаны, как только шар спустят. Мы предпочли канат проволочному кабелю, поскольку его легче обрезать и он лучше всплывает, а это весьма важно, вот увидите. В каждом из этих свинцовых грузил есть отверстие, сквозь которое пропущена железная штанга, выступающая с обеих сторон на шесть футов. Если по этой штанге ударить снизу, она толкнет рычаг и приведет в движение часовой механизм рядом с валом, на который намотан канат. Очень хорошо. Эта штука будет медленно спущена на воду, тали перережут. Шар будет плыть, потому что он наполнен воздухом и, следовательно, легче воды, но свинцовые грузила упадут прямо вниз, и канат начнет разматываться. Когда он весь размотается, шар, притягиваемый канатом, тоже начнет погружаться.

• Предыдущая
• 26/39
• Следующая