Логика выбора - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 53

– К великому сожалению, я.

– Вот даже как? – Тобольган развел руками. – Единолично?

Я промолчал. Он бил в самые уязвимые точки.

– Не слишком ли велика ответственность? И не боитесь ли вы ошибиться? Ведь как мы только что выяснили, четких представлений о том, кого спасать, а кого оставлять на погибель, у вас нет. Так, личные ощущения – симпатии, антипатии. Они годятся, чтобы выбрать себе подругу, и то вы оцените большую совокупность параметров: рост, цвет глаз и волос, объем груди, талии, бедер, овал лица, форму ног. А тут…

И грудь, и ноги тоже учитывались при отборе. По крайней мере, в двух случаях и одной попытке. Но я не стал говорить об этом.

Тобольган снова развел руками.

– Такой дилетантский подход к судьбам людей и будущему цивилизации мне, уж извините, непонятен!

Да. В таком состоянии не следовало сюда приходить. Впрочем, даже находясь в отличной форме, я бы не смог переиграть Тобольгана. Мы оба правы, каждый по-своему. И с точки зрения логики он прав более, чем я. На Земле тоже многие считали, что этичнее оставаться в стороне: в конце концов, мы не отвечаем за космические катаклизмы, а за вмешательство в развитие чужой цивилизации отвечать придется. Хотя бы перед собой. Но я не признаю такой логики. Да и остальные участники операции тоже. Хотя после последних событий я не могу с уверенностью сказать, что признают Артур и Стас, а чего они не признают.

Хозяин прошелся взад-вперед, привычно глянул в окно, зевнул.

– Да и вообще все это ерунда. И зачем я влез с вами в детскую дискуссию… У вас ко мне нет других дел?

Я был ошарашен. Философ вел себя так, будто пришельцы с других планет с предложениями жизни и смерти появляются у него каждую неделю. Ну, в крайнем случае, раз в месяц!

– Я вас не понимаю… Почему «ерунда»?

– Вы еще спрашиваете почему?

Тобольган мгновенно переключился, нагнулся, упершись кулаками в стол, как раз на мокрую скатерть, и уставил на меня прямой, как клинок, взгляд.

– Вы хоть интересовались, а что происходит на этой вашей… ферме? Как себя чувствует выращиваемое поголовье? Довольно ли оно? Не возникает ли трудностей в связи с разочарованиями некоторой части новоселов? Ведь разочарования и изменения намерений свойственны разумным существам. А ваши методы…

Он брезгливо вытер мокрые руки.

– Разве можно вот так, без всякой подготовки бросить инженера, электрика или ученого в дикий мир, где надо не жить, а выживать… Не хотят ли некоторые взять обратный билет? И как вы думаете с ними поступать?

– Гм… У нас нет таких сведений…

Я снова вспомнил Мони, которую хотел спасти, но вместо этого подставил под пули. Вспомнил Тери, которая волей случая осталась в живых. Вспомнил Горика и Клива, которые, выполняя спасательную миссию, совершенно неожиданно погибли… Благими намерениями вымощена дорога, ведущая в ад!

Может быть, так же обстоит дело и с остальными навойцами, которых мы вроде бы спасаем? Каково это – оказаться в чуждом, непривычном мире, в окружении незнакомых людей, оторванными от комфортного круга общения и привычных занятий? Да еще с задачей колонизировать эту чужую планету: строить поселки, дороги, энергетические станции, больницы, причем задача эта не на год или два, а на всю оставшуюся жизнь!

– Неужели вы даже не интересуетесь отобранным материалом?! – изумился Тобольган. – Для естествоиспытателя это крайне странно! Тем более в данном случае лабораторный материал – разумные существа!

– Да никакой я не естествоиспытатель! Я спасатель! Разве пожарники, вытаскивающие жильцов из горящего дома, интересуются их дальнейшими судьбами? – попытался слабо защититься я, чувствуя, что защита не убедительна. – Мы же предварительно беседуем с кандидатами, получаем их добровольное согласие…

– Чушь! – Философ выпрямился и махнул рукой. – Ведь когда испуганные люди, под зловещими лучами взбесившегося Тора, дают согласие на переселение, ими движет только одно сиюминутное желание – убраться отсюда! Но испытывают ли они действительное желание перебраться туда? И жить там всю жизнь?! Как они приживаются на новом месте? Ведь им приходится изменять привычный уклад, образ жизни, на них обрушивается психологический стресс, они сходят с ума…

– Откуда вы знаете то, что не знаю я, хотя именно я занимаюсь этой работой?

– Да оттуда, что я примеряю ситуацию на себя! Вот мой мир!

Он обвел рукой высокие стеллажи с книгами, занимавшие почти все пространство квартиры, потертый кожаный диван, стоящий у окна письменный стол.

– Я читаю эти книги, размышляю, сравниваю, сопоставляю, что-то додумываю, нахожу ошибки своих предшественников, прихожу к новым выводам, пишу и публикую статьи и книги… И все это происходит здесь, в четырех стенах: я валяюсь на диване, сижу за столом, иногда выхожу прогуляться – тогда и куда мне захочется. Это случается нечасто – я домосед. Продукты мне доставляют прямо домой, как члену Общественного совета при Комитете народной власти, мне даже разрешено иметь оружие! И у меня старинная княжеская фамилия, отличающаяся от нынешних кличек! Вся моя жизнь проходит в этой квартире! Но мои идеи выходят далеко за ее пределы: их обсуждает научная общественность, с ними соглашаются или спорят, обсуждают на научных конференциях и в политических дебатах. Когда-то раньше, довольно давно, я докладывал их на заседаниях Комитета… И вдруг завтра я должен буду преодолеть космические расстояния и оказаться в новом мире – огромном и пугающем! Там нельзя валяться на диване и просиживать дни за написанием научных трудов, там надо пилить лес и выкорчевывать пни для того, чтобы проложить нужную и важную дорогу…

– Ну почему обязательно корчевать пни…

Он махнул рукой.

– Неважно, это просто пример! Взрывать валуны, что-то там бетонировать, строить дома, делать что угодно, но только не то, что я делал десятки лет, к чему привык и от чего получаю удовлетворение! Возможно ли так резко и страшно изменить свою жизнь? Справлюсь ли я с этим? Хватит ли у меня физических и моральных сил? А главное: понравится ли мне новая работа? Могу с уверенностью сказать: нет, не понравится, я ее просто не вынесу! И скорей всего, запрошусь обратно – к своему уютному дивану и своим книгам. Но путь назад, естественно, закрыт. Значит, остается надорваться и умереть от непосильного труда и постоянного стресса!

– Но разве ежедневно видеть протуберанцы обреченной на взрыв звезды не есть постоянный стресс?

– Нет! Достаточно задернуть шторы, не выходить на улицу и оставаться в моей привычной и такой безопасной квартире!

– Позиция страуса…

– Что?

– У нас есть такая птица. Заметив опасность, она прячет голову в песок, и опасность для нее исчезает.

Тобольган хмыкнул, плюхнулся в свое кресло, свободно закинул ногу на ногу.

– Раз такая птица существует, значит, эта позиция не мешает ей выжить! – Он придвинул карандаш с блокнотом, открыл его и принялся что-то черкать.

– Просто страусов больше, чем опасностей. У вас все обстоит ровно наоборот…

Но философа уже не интересовали ни страусы, ни опасности, ни этот никчемный разговор. Он перенесся в свой мир, вернулся к любимой работе, окунувшись в нее с головой. И даже лицо его изменилось: он уже не был похож на обезьянку, – передо мной сидел мыслитель, со скоростью компьютера пропускающий через мозг тысячи мыслей в минуту.

– Скалер, одинаковое сено, одинаковое расстояние… – Он захлопнул блокнот, отбросил вместе с карандашом в сторону. – И задачка детская! Скалеру наплевать на логику – он начнет жрать из любого стога, как ему придет в голову, тут нет никаких закономерностей…

– Значит, вы отказываетесь? – На этот раз мой голос был хриплым и усталым.

– А что будет, если откажусь? – Тобольган снова сунул руку в карман.

– Ничего. Я встану и уйду. А вы забудете, о чем мы говорили.

– Забуду? Это, конечно, унизительно. Но с другой стороны – что интересного вы мне рассказали? Или просто такого, что следовало бы запомнить? Детские алогичные задачки, – забивать этим мусором голову просто глупо… Поймите, ваш принцип отбора никуда не годится!