Шлюз № 1 - Сименон Жорж - Страница 9

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая

Немного погодя он заметил, что в комнате стало вдруг непривычно шумно, но не сразу сообразил, что это воет сирена на одном из судов, только воет не как обычно — два-три гудка при подходе к мосту, — а надрывно, настойчиво, так что прохожие начали останавливаться, с удивлением, как и комиссар, прислушиваясь к гудку.

Первым поднял голову Дюкро. Двое речников выскочили на порог, где уже стоял Мегрэ.

Какое-то дизельное судно, спускавшееся по течению, перед пролетом Нового моста замедлило свое движение и тут же дало задний ход, чтобы погасить скорость. А сирена все выла и выла; за штурвал встала женщина, а мужчина спрыгнул в лодку и стал грести к берегу.

— Это Франсуа! — определил кто-то из речников.

Все двинулись к набережной и, пока лодка причаливала, уже стояли наверху каменной стены. Женщина за штурвалом с трудом удерживала длинное судно в нужном положении.

— Хозяин здесь?

— Он в кафе.

— Ему нужно передать, как-нибудь поосторожнее, сам не знаю, как, только не сразу, его надо подготовить, что его сына…

— Чего-чего?

— Его нашли мертвым… Там целая история… Он вроде бы…

И Франсуа сделал красноречивый жест над головой.

Дальше можно было не продолжать. К тому же с реки неслись свистки буксира, которому неподвижное судно мешало пройти, и Франсуа поспешно оттолкнул ялик от набережной.

Кучка людей, остановившихся было на мосту, разошлась; только на берегу, растерянно глядя друг на друга, остались трое речников. В дверях кафе показался Дюкро, пытаясь угадать, что происходит, и речники пришли в полное замешательство.

— Это что-нибудь для меня?

Он так привык, что все делалось для него! Он ведь был из числа пяти-шести хозяев этого царства воды.

Мегрэ не стал вмешиваться. Речники молчали, не зная, как начать, и подталкивали друг друга локтями, пока один, запинаясь, не пробормотал:

— Хозяин, вам нужно поскорее домой. Там…

Второй, насупившись, смотрел на Мегрэ.

— Что там такое?

— У вас…

— Что еще у меня?

Дюкро разозлился, как будто заподозрил их всех в чем-то дурном.

— Месье Жан…

— Да говори же, идиот!

— Умер.

Порог кафе на Новом мосту заливало яркое солнце, на стойке искрились стаканы с сухим вином, возле стоял хозяин в рубашке с засученными рукавами, а позади пестрела целая выставка разноцветных пачек сигарет.

Дюкро обвел всех пустым взглядом, словно до него так и не дошел смысл сказанного. Грудь у него раздулась, но с губ не слетело ни звука; он только ухмыльнулся.

— Вранье, — сказал он, но веки его набрякли.

— Передал Франсуа, он идет вниз, а здесь остановился, чтобы сказать…

Этот коротышка был так крепок, так силен, что никто не осмелился выразить ему соболезнование.

Потом он обратил к Мегрэ тоскливый взгляд, втянул носом воздух и бросил:

— Вот не было печали!

Но хотя он произнес эти слова, чтобы убедить Мегрэ в своей несокрушимости, лицо его выражало лишь жалкую ребяческую заносчивость. Взмахом руки он остановил такси. Сесть в машину комиссару даже не предложил — это разумелось само собой. Равно как и то, что всю дорогу они будут молчать.

— Шарантонский шлюз.

Они ехали по берегу Сены, где часом раньше Дюкро рассказывал комиссару о жизни каждого судна, о каждом причальном кольце. Он и теперь смотрел на них, но не видел, и, только когда показались решетки Берси, вдруг воскликнул:

— Маленький кре…!

Последний слог он недоговорил, в голосе послышалось рыдание, но усилием воли Дюкро его подавил, и тут они подъехали к дверям дома.

На пристани все стало другим. Прежде всего здесь было тихо. На набережной бестолково толпились рабочие. При появлении Дюкро смотритель шлюза отпустил рукоять и снял фуражку. Один из старших мастеров поджидал хозяина на пороге дома.

— Это ты остановил дробилку?

— Я думал…

Дюкро первым ступил на лестницу. За ним Мегрэ.

Где-то выше слышались шаги, голоса. На втором этаже открылась дверь, и Жанна Дюкро бросилась к мужу.

Она едва держалась на ногах. Дюкро подхватил ее, глазами поискал для нее опору и, словно куль, сунул в руки толстой, сопящей соседки.

Они пошли дальше. Но странно: на лестнице Дюкро вдруг обернулся — ему зачем-то понадобилось убедиться, что Мегрэ все еще следует за ним.

Между четвертым и пятым этажами встретился комиссар окружного управления полиции; он спускался вниз со шляпой в руке и при виде Дюкро начал было:

— Господин Дюкро, позвольте мне выразить…

— К чертовой матери!

И, отстранив его, продолжал подниматься.

— Комиссар, я…

— Потом, — буркнул Мегрэ.

— Он оставил письмо, в котором…

— Давайте сюда.

Он буквально на лету подхватил письмо и сунул в карман.

Сейчас средоточием всего был один-единственный человек: он тяжело, с хрипом дыша взошел по лестнице и остановился перед дверью с медной ручкой. Дверь тотчас отворилась.

Это была мансарда. В комнате стояли стол с книгами и кресло, обитое таким же красным плюшем, что и внизу.

У стола врач подписывал предварительное заключение и не успел помешать Дюкро сорвать простыню, прикрывавшую тело сына.

Все молчали. Казалось, что Дюкро всего лишь невероятно поражен, как бывает, когда видишь что-то непонятное.

Он порывисто нагнулся к покойному, видимо намереваясь обнять его. Но не сделал этого, словно испугавшись. Выпрямился, отвел от сына глаза. Посмотрел на потолок, потом на дверь.

— На окне, — тихо пояснил врач.

Жан повесился на рассвете. Обнаружила это служанка родителей, обычно приносившая в мансарду первый завтрак.

И тут Дюкро вновь доказал, что он человек необычайного самообладания: повернувшись к Мегрэ, он коротко бросил:

— Письмо!

Значит, совершая это страшное восхождение по лестнице, он все видел и все слышал!

Мегрэ вынул из кармана письмо. Дюкро взял его, охватил одним взглядом и бессильно опустил руки. Письмо упало на пол.

— Как можно быть таким дураком!

И все. Именно это он и подумал. Так горе выплеснулось из глубины его сердца, и это было пострашнее бесконечных излияний.

— Да читайте же! — крикнул он Мегрэ, разозлившись, что тот недостаточно быстро поднял записку.

«Покушение на отца совершил я и теперь наказываю себя. Пусть мама не отчаивается».

Дюкро глухо засмеялся.

— Представляете себе?

Он дал врачу снова накрыть тело и теперь не знал, что ему делать — оставаться в комнате или спуститься к себе, сесть или двигаться.

— Все это вранье, — сказал он.

Потом положил Мегрэ на плечо руку, большую, тяжелую, усталую.

— Пить хочу.

Лоб у него совсем взмок от пота, волосы на висках слиплись, на скулах проступили синие тени.

Когда на другое утро, около девяти, Мегрэ приехал в уголовную полицию, служитель доложил, что комиссара кто-то спрашивал по телефону:

— Он не назвал себя, сказал только, что позвонит попозже.

В ворохе почты, на самом верху лежало служебное донесение:

«Утром в Шарантоне обнаружен труп помощника смотрителя шлюза, повесившегося на воротах».

Мегрэ не успел даже удивиться — зазвонил телефон.

Что-то буркнув, комиссар снял трубку и с изумлением услышал на другом конце провода знакомый голос; только теперь он звучал совсем просто, почтительно, даже с какой-то совсем уж неожиданной робостью.

— Алло! Это вы, комиссар?.. Говорит Дюкро. Вы не можете сейчас же приехать ко мне? Я мог бы явиться и сам, но это будет не то. Алло!.. Я сейчас не в Шарантоне, а у себя в конторе, набережная Целестинцев, 33. Приедете?.. Спасибо.

Вот уже десять дней стояла ясная погода, и в косых лучах утреннего солнца, пронизывавших молодую листву, воздух казался зеленоватым, как неспелая смородина. Весна нигде не ощущалась так явственно, как на Сене. Добравшись до набережной Целестинцев, Мегрэ с завистью бросил взгляд на какого-то студента и старичков, рывшихся в пыльных книжных развалах у букинистов.

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая