Признания Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 10

• Предыдущая
• 10/26
• Следующая

– Вы чувствовали, что пьяны?

– Не могу утверждать… Сейчас все это кажется мне кошмаром… Я зажег свет, подумал, не налить ли себе еще виски… Потом выпил стакан воды и, наконец, стал подниматься по лестнице.

– Хотели разбудить жену, чтобы с нею посоветоваться?

Жоссе не ответил и с удивлением, даже с укоризной посмотрел на комиссара. Казалось, он хотел сказать:

– И это у меня спрашиваете вы?

А Мегрэ, слегка смущенно, пробормотал:

– Продолжайте!

– Я вошел в свою комнату, зажег свет и посмотрел на себя в зеркало. Мне стало противно при виде своего небритого лица и провалившихся глаз. У меня болела голова. Машинально я толкнул дверь в спальню Кристины и увидел то, что вы видели сегодня утром…

В кабинете Мегрэ воцарилось молчание. Даже не верилось, что за окном в том же ритме продолжается жизнь, весело светит солнце, пахнет весной. Под мостом Сен-Мишель, несмотря на шум, спали двое бродяг, накрыв головы газетами, а двое влюбленных, сидя на каменном парапете, свесили ноги над водой, в которой дрожали их отражения.

– Постарайтесь не упустить никаких подробностей, – посоветовал комиссар.

Жоссе знаком дал понять, что постарается.

– Вы зажгли свет в комнате жены?

– Нет. У меня не хватило смелости.

– Вы подошли к ее постели?

– Я и издали видел достаточно.

– Вы не удостоверились, действительно ли она мертва?

– Это было очевидно.

– Какова была ваша первая реакция?

– Позвонить по телефону… Я даже подошел к аппарату и снял трубку…

– Куда вы собирались звонить?

– Не знаю… О полиции я сразу и не подумал… Наверное, я собирался позвонить нашему врачу, доктору Баделю… Он наш приятель…

– Почему же вы ему не позвонили? Он ответил со вздохом:

– Не знаю.

Опустив голову на руку, он либо действительно размышлял, либо искусно разыгрывал комедию.

– Наверно, не знал, как смогу произнести эти слова. Да и что я мог сказать? Только что убили Кристину… Приходите…

Тогда бы мне стали задавать вопросы… Дом наводнили бы полицейские… У меня не было сил отвечать им… Мне казалось, что если со мной обойдутся хоть сколько-нибудь резко, я свалюсь с ног…

– Но ведь вы же были не один в доме… Этажом выше спала горничная…

– Все это так… Теперь все мои действия кажутся нелогичными. И все-таки в ту минуту они были продиктованы какой-то логикой, ведь я был в здравом уме… Я размышлял, я убеждал себя, что никто мне не поверит, что меня сейчас же арестуют, станут допрашивать, бросят в тюрьму… А я так устал!.. Если бы меня оставили в покое хоть на несколько часов или на несколько дней… Я не собирался скрываться, а хотел только выиграть время… Наверное, такое состояние и называется паникой? Вам никто не рассказывал что-либо подобное?

Жоссе знал, что до него в этом кабинете побывало много людей, таких же усталых, таких же затравленных, которые, слово за словом, монотонно излагали цепь переплетающихся лжи и правды.

– …Я вымыл лицо холодной водой… Еще раз посмотрел на себя в зеркало… Потом провел рукой по щекам и стал бриться…

– Ответьте точно, почему вы вдруг стали бриться?

– Я лихорадочно искал выход, но мысли путались, хотя я старался быть собранным… Я решил уехать… Только не на машине, потому что меня могли бы сразу выследить… кроме того, я не выдержал бы, если бы пришлось находиться за рулем в течение нескольких часов. Самое простое было сесть на любой самолет в Орли… Мне часто приходилось выезжать по делам, иногда неожиданно, поэтому у меня в паспорте всегда заготовлено несколько виз… Я стал прикидывать, сколько времени понадобится, чтобы добраться до Орли… При себе у меня денег не было, может быть, только двадцать или тридцать тысяч франков. Вряд ли было больше и в спальне жены, потому что мы привыкли рассчитываться чеками… Это могло осложнить дело… Такие мысли мешали мне осознать то, что случилось с Кристиной. Мысли всегда сосредоточиваются на подробностях… Из-за этих подробностей я и стал бриться… Таможенники в Орли меня знают… Они привыкли видеть меня аккуратным, даже, может быть, чересчур, и ло, что я отправляюсь в путешествие небритым, могло бы показаться подозрительным… Мне пришлось заехать в контору на авеню Марсо… Если в сейфе и не было состояния, то несколько сотен тысяч франков лежали там наверняка. Для большего правдоподобия нужен был чемодан, и я сунул туда костюм, белье и туалетные принадлежности… Я подумал о своих часах… У меня их четыре пары, из которых две довольно ценные… Они могли пригодиться на случай безденежья… Часы напомнили мне о драгоценностях жены… Трудно было предвидеть, что произойдет… А вдруг самолет занесет меня на другой край Европы или в Южную Америку… Я еще не знал, брать ли с собой Аннет…

– А вы собирались взять ее с собой?

– Кажется, да… Отчасти, чтобы только не быть одному… А потом из чувства долга…

– Не из любви к ней?

– Не думаю… Я говорю вам честно… Наша любовь, это было…

Сделав небольшую паузу, Жоссе продолжал:

– Наша любовь ограничивается очень четкими рамками: ее присутствием в моем кабинете, поездками по утрам в моей машине с улицы Коленкур по авеню Марсо и нашими пирушками в ее маленькой квартирке… Я не представлял себе Аннет рядом с собой, например, в Брюсселе, Лондоне или Буэнос-Айресе…

– И все же вы хотели взять ее с собой?

– Может быть, из-за обещания, данного ее отцу… Потом я вдруг испугался, что он мог заночевать у дочери… Что я ему скажу, если столкнусь там с ним лицом к лицу среди ночи…

– Вы захватили с собой драгоценности вашей жены?

– Не все. Те, что лежали в ящике туалета, иначе говоря, те, которые она носила недавно…

– Больше вы ничего не делали?

Он колебался, опустив голову:

– Нет… Больше ничего не припоминаю… Погасил свет… Бесшумно спустился вниз… Подумал, не выпить ли еще перед отъездом, потому что меня мутило… но воздержался…

– Вы взяли свою машину?

– Нет, решил не брать из предосторожности. Вдруг Карлотта услышит шум мотора и спустится вниз… У Отейской церкви стоянка такси, туда я и направился…

Он взял свою пустую рюмку и робко протянул ее Мегрэ:

– Не нальете ли еще?

Однажды, когда зашел разговор о знаменитых непрерывных допросах, во французской полиции и не менее известных допросах третьей степени в Америке, Мегрэ сказал, что из подозреваемых в преступлении больше всего шансов выпутаться всегда имеют дураки. Эту шутку услышал какой-то журналист, и с тех пор она периодически воспроизводилась в печати в различных вариантах.

В действительности же Мегрэ считал тогда, да и теперь был того же мнения, что человек неразвитый по природе своей недоверчив, держится настороженно, отвечает на вопросы немногословно, не заботясь о правдоподобии, а если поймаешь его на противоречии, он обычно не сдается и упорно отстаивает свои показания. Напротив, человек умный всегда испытывает необходимость объясниться, рассеять сомнения у своего собеседника. Желая во что бы то ни стало убедить его в своей правоте, он забегает вперед, не дожидаясь вопросов, которые он предвидит, выкладывает слишком много подробностей и, любою ценою стараясь построить связную версию, в конце концов невольно разоблачает себя.

Когда логика начинает ему изменять, он чаще всего теряется и, устыдившись самого себя, признается.

Адриен Жоссе тоже забегал вперед, стараясь во что бы то ни стало объяснить факты и поступки, на первый взгляд кажущиеся ничтожными.

Порою он даже подчеркивал их нелогичность, иногда вслух объясняя причины.

Виновный или невиновный, он достаточно представлял себе технику расследования, чтобы знать: раз машина уже пущена в ход, рано или поздно она захватит своими зубьями даже самые незначительные факты и поступки, имевшие место этой ночью.

Жоссе так горячился, стараясь ничего не упустить, что Мегрэ пришлось два или три раза прерывать эту исповедь, которая по воле комиссара оказалась несколько преждевременной.

• Предыдущая
• 10/26
• Следующая