Негритянский квартал - Сименон Жорж - Страница 27

• Предыдущая
• 27/28
• Следующая

Из медпункта его переправили в городскую больницу Панамы.

Вокруг него суетились врачи и медицинские сестры.

Он был почти без сознания и все время спрашивал, сообщили ли Веронике, но адреса ее назвать не мог.

Очевидно, положение его было очень серьезным; сестры и врачи вели себя крайне предупредительно и ходили вокруг на цыпочках.

Брюшной тиф, от которого умерла жена г-на Филиппа? Скорее, острое заболевание печени, потому что лечили его массивными дозами адреналина.

Он почти непрерывно спал и все-таки чувствовал себя бесконечно усталым. Просыпаясь, глядел на полоски света, пробивающиеся сквозь жалюзи. Постепенно они превращались в странные человеческие фигурки, и это забавляло его.

Однажды он увидел у своего изголовья братьев Монти. Они принесли корзину фруктов, привезенных из Европы, но есть их Дюпюшу не разрешили.

— Ну, как ты тут, старина?

Дюпюш был так слаб и вымотан, что принял Эжена за Фернана. На следующий день Эжен пришел опять, с ним Жермена. Дюпюш увидел, как она нервно комкает носовой платок. Жермена долго сидела у постели Дюпюша и смотрела на него.

— Ты очень страдаешь, Джо?

Он отрицательно покачал головой, и не солгал. Он не страдал — быть может, потому, что ему делали два обезболивающих укола в сутки. Но его мучили усталость, сонливость и зыбкие» расплывчатые видения.

Он не был уверен, но как-то ему показалось, что вместе с Жерменой пришел Кристиан. Ежедневно на его ночном столике появлялись свежие цветы. Все это, однако, Дюпюш осознал гораздо позднее, когда пришел в себя. Однажды утром ему помогли сесть на кровати и поднесли зеркало. Он увидел свое лицо: скулы выступили, щеки ввалились и заросли рыжей щетиной.

— Я сильно болел?

Сиделка была американка норвежского происхождения, с очень светлыми, серебристо-белокурыми волосами.

— Мы уже думали, что вас не спасти, — призналась она.

Тут он увидел цветы и фрукты.

— Это все принесла моя жена?

— Это принесли ваши друзья и та красивая нарядная дама, что приходит иногда вместе с ними. Вы пролежали сутки в общей палате, а потом эта дама устроила так, что вас перевели в отдельную.

— Ах, вот оно что!

Во рту у Дюпюша было противно, и ему хотелось выпить чичи. Взгляд его посуровел.

— Больше никто ко мне не приходил?

Сестра поправила подушки, подравняла пузырьки с лекарствами.

— Какая-то негритяночка дни и ночи сидит на улице, у решетки. Но сюда не пускают цветных: у них свои отделения… Что вы делаете?..

С напряженным лицом Дюпюш отчаянно силился подняться.

— Я хочу уйти отсюда.

Он упал с кровати. Сиделка позвала другую, и вдвоем они подняли Дюпюша.

— Теперь, надеюсь, вы будете благоразумнее?

Нет, все было кончено! Он смотрел на сиделку как на заклятого врага и ждал случая, чтобы воспользоваться первой же ее оплошностью.

— Уберите цветы.

Сиделка послушалась.

— И потом, я хочу вернуться в общую палату, слышите?

Как просто могло все решиться! Не нужно было бы ни развода, ничего… Дюпюш задохнулся от волнения, но увидел, что сиделка вновь приближается к нему, и потерял сознание.

— Принесла бумаги?

Дюпюш сидел в кровати. Его побрили, голова работала отчетливо.

— Какие бумаги? — пробормотала Жермена и подвинулась к Эжену, словно призывая его в свидетели своей невиновности.

— Насчет развода. Коль скоро я на этот раз я не подох…

— Не говори так, Джо!

— А если я сам хочу поскорее подписать эти бумаги?

— У тебя температура. Успокойся.

— Я хочу, чтобы сюда впустили Веронику…

— Я уже просила об этом, но, по-видимому, это совершенно невозможно. Че-Че ничего не добился.

Нет, вы только посмотрите! Вся банда хлопочет о его благе. У них, очевидно, острый приступ милосердия, и теперь он всю жизнь обязан их благодарить.

— Хочу спать.

Им поневоле пришлось оставить его в покое. Возле него осталась только норвежка, она притворялась, что занята делом, а в действительности следила за ним. Все ясно: его считают помешанным.

— Вы передали ей, что я просил?

— Да.

Сестра должна была сказать Веронике, что ему лучше и он вернется домой через два дня.

— Вы сказали, что ровно через два дня?

— Конечно.

Дюпюш догадывался, что она лжет и его не выпустят Отсюда так скоро. Сегодня к нему приходил новый врач, долго распрашивал его и осматривал больше часа.

— Что он у меня нашел?

— Ничего. Вам уже лучше.

— Меня выпустят через два дня?

Опять та же мысль овладела им: все так милы и предупредительны только потому, что принимают его за сумасшедшего.

— Ваша жена ожидает в коридоре. Обещайте, что примите ее хорошо.

— Мне нечего ей сказать.

— Вы хотите, чтобы она опять плакала?

— А разве она уже плакала?

— Она плачет чуть не каждый раз. Хотите, я скажу вам откровенно? Вы, наверное, очень злой человек.

— Пусть она войдет.

Когда она вошла, он сказал:

— Послушай, Жермена, я буду рад увидеть тебя еще раз, но только с бумагами.

Хватит с него! Ему уже казалось, что он в плену.

Разумеется, за все платит Че-Че, иначе его, Дюпюша, ни за что не поместили бы в отдельную палату. Но Че-Че пошел на это лишь ради того, чтобы заставить его молчать.

— Так вот, Джо, одно твое слово, и через две недели мы оба будем во Франции. Перемена климата быстро поставит тебя на ноги.

— Нет.

— Твоя мать написала мне. Она тревожится, почему от тебя так долго нет писем…

Он отвернулся к стене, Жермене оставалось только уйти.

— Послушайте, мадмуазель Эльза, если меня через два дня не выпишут, я все здесь переломаю.

Дюпюша выписали через неделю. Сам главный врач пришел посмотреть его и только пожал плечами. Ему вернули рабочий комбинезон, большую соломенную шляпу и темные очки.

Выйдя за решетчатую ограду больницы, он увидел машину Эжена Монти, ожидавшую его неподалеку. Эжен сидел за рулем. Дюпюш повернулся, и на шею ему бросилась Вероника. Рядом стояли толстая мамаша Космо и ее муж. Старик плакал.

Он расцеловал их тут же, перед больницей, так как знал, что за ним наблюдают из всех окон.

Дюпюш провел ночь у Космо. Он лежал рядом с Вероникой, которая заметно раздалась. Рано утром он вместе с ней уехал поездом в Колон, а Жермене оставил письмо, в котором просил как можно скорее закончить все формальности, связанные с разводом.

Через три дня в Колон прибыл юрист с портфелем из желтой кожи, набитым бумагами.

Дюпюш был еще очень слаб, и когда он пришел в порт, ему заявили:

— В таком состоянии вы еще не можете работать.

Сначала отдохните.

Дюпюш не протестовал. Однажды к нему пришел маленький еврей-юрист и посоветовал предъявить иск страховому обществу, поскольку он заболел на работе.

Полмесяца вместе с юристом Дюпюш бегал по разным учреждениям, часами сидел в приемных, выслушивал отказы — иногда сочувственные, иногда презрительные.

Наконец ему, словно милостыню, выбросили пятьдесят долларов. Половину пришлось отдать юристу.

Пока Дюпюш лежал в больнице. Марко арестовали за незаконную торговлю чичей. Теперь пришлось бегать на окраину негритянского квартала в погребок, где воняло сточной канавой.

Потом Дюпюш снова получил бумаги, касающиеся развода, а еще через месяц — официальное уведомление о том, что брак его с Жерменой расторгнут и он признан виновной стороной. В кармане у Дюпюша оставалось два доллара.

Вероника смешно носила свой круглый животик — казалось, он тащит вперед ее хрупкое детское тело. Она перестала следить за чистотой и порядком в комнате, на столе вечно стояли грязные тарелки и липкие стаканы.

Дюпюш сносил последнюю пару ботинок и перебрался в веревочные сандалии, которые захватил из Франции, полагая, что они пригодятся во время плавания.

Однажды вечером, когда он проходил мимо гостиницы Жефа, тот выскочил оттуда и побежал за ним. Дюпюш на мгновение испугался: чего надо от него этому рыжему великану?

• Предыдущая
• 27/28
• Следующая