Негритянский квартал - Сименон Жорж - Страница 14

• Предыдущая
• 14/28
• Следующая

Когда на канале было много работы, негров вербовали повсюду, главным образом на французских и английских Антилах. Родители Вероники — фамилия их была Космо — приехали с Мартиники, поэтому Вероника ходила к первому причастию, носила на шее золотой крестик и кое-как лопотала по-французски.

Портной Бонавантюр, который считал себя англичанином, был протестантом.

— Грязный негр! — ворчал он каждый раз, когда мимо него проходил старик Космо.

Бонавантюр был портной с патентом. Он никогда не носил полотняных костюмов, только суконные, и его крахмальные воротнички были не ниже четырех сантиметров.

Он выходил из себя, когда видел, как старик Космо накупает каждое утро копеечных вееров, чтобы затем отправиться в порт, взять приступом вновь пришедший корабль и распродать свой товар пассажирам.

Еще больше возмущал его Дюпюш, этот белый, живущий среди негров! Из своей мастерской Бонавантюр слышал все, что происходит в доме. Он знал, что каждое утро, когда мамаша Космо уходит на рынок. Вероника проскальзывает в комнату Дюпюша. Иногда они возвращались очень поздно, после закрытия сосисочной.

Жильцы дома напротив тоже это знали, как, впрочем, и вся улица. Это стало общим секретом. А простодушная мадам Космо иногда обходилась с Дюпюшем как с зятем.

Правда, всегда почтительно! Она чистила ему обувь, стирала белье и гладила полотняные костюмы. Разумеется, Дюпюш платил ей, но дело было не в этом. Дюпюш теперь входил в их комнату как в свою. Он сам брал кофе с печки и сахар из жестяной коробки. По утрам мадам Космо приносила ему кипяток для бритья, она могла прийти неодетой, с мокрыми волосами, непричесанной.

Негры звали его мсье Пюш. Вероника тоже — она как-то сказала, что Жозефом может называть его только жена.

— Я не хочу звать тебя, как она. Это было бы нехорошо.

Слово «хорошо» в ее представлении выражало все — порядочность, честность, приличие и чувства тоже…

— Не надо. Это нехорошо! — прошептала она как-то вечером, когда они с Дюпюшем шли по пустынным улицам и он попытался взять ее под руку.

И сама же напомнила ему:

— Сегодня тебе надо сходить к жене.

Дюпюш виделся теперь с Жерменой далеко не каждый день и не мог объяснить, почему так получается. В Амьене он горячо любил ее. Женихом и невестой они могли часами целоваться где-нибудь на темной улице.

На пароходе она каждый день меняла платья, и он чувствовал себя влюбленным.

Может быть, отель Че-Че казался ему враждебным, хотя там было светло, чисто и оживленно, в холле всегда толпился народ, в баре царила прохлада.

Только вот с первого дня на него здесь смотрели как-то странно. Г-н Филипп вскоре перестал замечать его, Че-Че говорил с ним подчеркнуто покровительственным тоном.

Это продолжалось до сих пор. Ему рассеянно пожимали руку и тут же возвращались к своим делам. Когда он по вечерам гулял с Жерменой, она говорила только Об отеле, о семье Коломбани и клиентах.

— Вчера приехали американцы на собственной яхте.

Они пили в баре шампанское до четырех утра. Сегодня отплывают на Таити, оттуда — в Японию. А на будущей неделе к нам приедет Дуглас Фербенкс[8].

Иногда она сообщала Дюпюшу интересные вещи.

— Угадай, чем занималась госпожа Коломбани до того, как вышла замуж. Она была портнихой! А еще раньше горничной в одном семействе, приехавшей в Панаму из Парижа. Потом стала шить, и Че-Че женился на ней. А теперь у них больше сорока миллионов.

В голосе Жермены не было ни зависти, ни злости.

Она просто говорила о том, что ей интересно.

— В прошлом году Че-Че ссудил президенту деньги на избирательную кампанию. Президент часто звонит ему, они на «ты».

Вскоре Дюпюш всей душой возненавидел огромный белый дом на Соборной площади. Он ненавидел в нем все — холл, внутренний двор, коридоры, ванные.

— Похоже, ты обедаешь с ними?

Дюпюш знал это от Эжена Монти. Жермена обедала за столиком хозяев, в глубине зала. И Кристиан бывал теперь в отеле гораздо чаще, чем раньше.

Поэтому они и смутились, когда Кристиан упомянул за картами о празднике в морском клубе. Дюпюш помалкивал, но догадывался о многом, и остальные, хоть и были очень тактичны, тоже кое-что знали.

Раньше Кристиан никогда не ездил в машине один.

Рядом с ним обязательно сидела какая-нибудь девчонка.

По этому поводу они даже придумали шутку, которая вошла в традицию. Усаживаясь в белот, партнеры обнюхивали плечи Кристиана.

— Смотри-ка. У него новенькая! Незнакомый запах.

Кристиан самодовольно улыбался. Все его время уходило на то, что он подбирал на улицах девчонок, потом катал их в машине и увозил за город, в гостеприимные харчевни. Теперь Кристиан почти всегда был один. Уже несколько раз его насмешливо спрашивали:

— Ты что, влюбился?

Спрашивали только в отсутствие Дюпюша. И все же Дюпюшу приходилось ловить многозначительные взгляды, выслушивать намеки и томиться от красноречивых пауз.

Здесь, как и в негритянском квартале, тоже существовал молчаливый сговор. Все все знали, и лучшим доказательством тому было молчание, наступавшее, как только появлялся Дюпюш.

Увлечение Кристиана выглядело довольно странно.

Он мог выбирать среди красивейших девушек Панамы.

Пассажирки, сходившие с пароходов, тоже благосклонно посматривали на красивого корсиканца. Что он нашел в Жермене?

Впрочем, Дюпюш понимал и это. Несмотря ни на что, Кристиан оставался сыном Че-Че. У него были деньги, но не было ни образования, ни воспитания.

А Жермена всем этим обладала, и даже в избытке!..

— Можно мне еще сосисочку?

Вероника стояла у прилавка, покачивая узенькими бедрами.

— Грустишь, Пюш?

— Нет, просто думаю.

— Держу пари, что о жене!

Неужели и она что-то знает? Возможно. Но это было бы чересчур. Дюпюш не хотел выглядеть смешным.

— Дай горчицы, — сказала она негру, который положил горячую сосиску между двумя кусками хлеба. — Побольше!

Вероника обожала все острое, соленое, наперченное, пряное.

— Знаешь, Пюш, что нам надо сделать? — Она с глубокомысленным и забавным видом морщила лоб. — Перебраться в Колон. Вы с женой живете в одном городе, но на разных квартирах. Это нехорошо. На жизнь можно зарабатывать и в Колоне.

Переехать на другой конец канала в Колон или Кристобаль?

Кристобаль — это американская зона порта, а Колон — панамский город. У Жефа там гостиница. И там же находится пресловутый квартал, где среди женщин есть и дюжина француженок.

Когда прибывают американские корабли, на колонские улицы устремляется тридцать тысяч матросов сразу.

Почему-то Дюпюш вспомнил Вашингтон-отель, его десятидолларовые номера и парк с бассейном.

— Почему тебе хочется в Колон?

— Не знаю. Мне кажется, так будет лучше.

Для Вероники слово «лучше», как и «хорошо», было фетишем, оно имело множество значений и заключало в себе множество понятий.

Лучше — из-за Жермены. Может быть, из-за Кристиана тоже. Из-за того, что на центральной площади Колона не будет этого огромного враждебного здания отеля…

Улица оживилась. В ехавших друг за другом автомобилях сидели только шведы: накануне в порт пришел комфортабельный пассажирский пароход из Швеции, совершавший кругосветный рейс.

Наверное, праздник в морском клубе сейчас в разгаре. Дюпюш вспомнил окруженные парком салоны у самой воды. Там сейчас танцует Жермена. И, может быть, после танца…

Он почти не испытывал ревности. Ему не хотелось быть смешным, вот и все. Он не потерпит, чтобы Кристиан и другие считали его идиотом.

— Ты не идешь домой, Пюш?

— Нет еще. Приходи за мной через час.

— Так поздно?

Дюпюш подсчитал выручку. От запаха кипящего масла у него пропал аппетит, но он все же немного поел и сел у дощатого барака. Шоферы и извозчики ужинали, запивая сосиски пивом. Утром Дюпюш совершенно неожиданно получил открытку. На ней был изображен новый ла-рошельский мол и стоял ла-рошельский почтовый штемпель.

• Предыдущая
• 14/28
• Следующая