Мегрэ забавляется - Сименон Жорж - Страница 18

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая

Уже несколько дней болтали, что семейство Жав, несмотря на кажущееся благосостояние, испытывает финансовые трудности — доктор обременен долгами. И в голову сразу приходила мысль, что Жав вел вторую, скрытую от посторонних глаз жизнь, возможно тратя деньги на расточительную любовницу, поскольку сам он не является ни игроком, ни биржевым спекулянтом…

В какую же пропасть уходили приличные доходы от завода мадам Жав и более чем солидные гонорары, получаемые за труды ее мужем?

И опять ключ к загадке дала все та же мадемуазель Жюссеран. Поступила ли она так из чувства женской мести или неумышленно? Не нам об этом судить! В тот самый момент, когда инспектор Жанвье уже собирался раскланяться, женщина у него спросила:

— Не захватите ли вы с собой шкатулку с драгоценностями? Поскольку я остаюсь здесь одна с ребенком и кухаркой, мне не хотелось бы брать на себя ответственность за ее сохранность.

— Где она находится?

— В спальне мадам. Хозяйка всегда забирает ее с собой, отправляясь в поездку, и я поражена тем, что она оставила ее тут в этот раз.

Речь, как оказалось, шла не о шкатулке, а скорее о небольшом чемоданчике, изготовленном в престижной кожевенной мастерской на улице Фобур-Сент-Оноре. Естественно, он был заперт.

— Я знаю, где ключ, — заявила мадемуазель Жюссеран, которая была о многом осведомлена.

Она указала на один из ящиков комода, где под стопкой белья тот был обнаружен.

Инспектор Жанвье не скрыл от нас, что был очень удивлен при виде драгоценностей, хранившихся в чемоданчике. Они еще не прошли экспертизу, но на глазок можно сказать, что стоимость этих украшений не менее тридцати миллионов. Кольца, колье, браслеты, клипсы, серьги — и все куплены в лучших ювелирных лавках на улице Де-ля-Пэ. Теперь вы понимаете, почему мы считаем, что ситуация в корне изменилась. Прежде полагали, что у доктора Жава, жена которого на первый взгляд выглядела такой скромницей и простушкой, завелась мотовка-любовница.

И вдруг выясняется, что именно его жена подорвала их бюджет, в то время как любовница влачила скромное и безвестное существование. Мы переговорили по телефону с Ивом Ле Тереком, братом погибшей. Он все еще находится в Париже, в отеле «Скриб», и не скрыл от нас причину своего столь длительного пребывания в столице.

Он дожидается возможности перевезти останки сестры в Конкарно, чтобы похоронить в фамильном склепе.

Однако окончательное решение остается за Жавом.

— Вы уже обсуждали с ним этот вопрос?

— Я не смог ни увидеться с ним, ни переговорить по телефону. Я написал ему, вернее, поручил сделать это моему адвокату, поскольку у меня нет никакого желания поддерживать отношения с этим человеком, но ответа мы до сих пор не получили.

Неужели возникнет какая-то свара вокруг трупа между мужем и братом?

Когда мы разговаривали с Ле Тереком, он еще ничего не знал о драгоценностях, поэтому мы и спросили его:

— Не отличалась ли ваша сестра кокетством?

— Оно ей, как мне кажется, не свойственно. Несмотря на свое состояние, она всегда отказывалась одеваться у известных кутюрье, а некоторые платья шила себе сама.

— Она любила драгоценности?

— Вообще их не носила. Когда умерла матушка, фамильные драгоценности поделили между Эвелин и моей супругой. Они не слишком дорого стоили, особенно старые. Так вот, сестра предложила жене выбрать самой те, что ей нравились, ничуть не заботясь о своей доле.

— И тем не менее у нее оказалось драгоценностей на сумму почти тридцать миллионов?

— Что вы сказали?

— Повторяю, тридцать миллионов.

— Да кто мог сказать такое?

— Их обнаружили в Каннах.

Тут, кое-что смекнув, Ле Терек внезапно сменил тон.

— Это куда же вы клоните?

— Никуда. Я просто спросил, известно ли вам, что еще в девичестве ваша сестра приобрела бриллианты, рубины и изумруды.

— Полагаю, она имела на это право, не так ли?

— Вне всякого сомнения.

— Хочу обратить ваше внимание на то, что, имея доходы от завода, она могла позволить себе вообще не обращаться к мужу за деньгами. Ведь у нее были свои средства, разве не так?

— В общем, верно…

— Тогда не вижу причин выяснять, как распоряжалась ими моя сестра. Если она предпочитала покупать драгоценности, это ее дело.

На этом Ив Ле Терек резко прервал разговор, повесив трубку.

К полудню мы пришли на улицу Вашингтон, где тротуар запрудила толпа фотографов.

Здание, в котором на пятом этаже живет Антуанетта Шовэ, старинное, но все еще выглядит неплохо. Поскольку лифт не работал, нам пришлось подниматься пешком.

Но мы напрасно стучали в дверь, на которую нам указали. Она осталась для нас закрытой. Зато открылась соседняя. Довольно пожилая седоволосая женщина, одетая во все черное, обратилась к нам.

— Если вы к мадемуазель Шовэ, то ее нет дома.

— И давно она вышла?

— Вот уже два дня.

— Вы не видели ее двое суток?

— Нет. Лишь дважды приходила ее мать — у той свой ключ.

— Вы не знаете, забрала ли девушка с собой вещи?

— И вы называете ее девушкой? Ту, которая принимает у себя женатых мужчин?

— Почему вы сказали «мужчин», их что, было несколько?

— Кто принимает одного, способен приводить и других — вот так я считаю. А если при этом присутствует еще и мать, то я просто уверена…

Мы так и не сумели полностью выяснить мнение соседки Антуанетты, поскольку преисполненная благородного негодования, она неожиданно отступила в глубь квартиры и резко захлопнула дверь перед нашим носом.

Где же находится Антуанетта Шовэ? Не скрывается ли она попросту от журналистов и фотографов? Полагая, что об этом осведомлена полиция, которая ее допрашивала, мы позвонили инспектору Жанвье, чтобы выяснить нынешний адрес Антуанетты, но он ответил, что пока девушку не стоит беспокоить.

Как видите, довольно сложно сделать хотя бы резюме возникшей ситуации. Дело все больше и больше запутывается.

Возникают все новые вопросы, на которые пока невозможно дать ответ. — Знала ли Эвелин Жав о любовной связи мужа?

С чего это ей звонить в пятницу вечером домой доктору Негрелю? Заметьте, этот телефонный звонок подтверждает слова консьержки с улицы Сен-Пер, утверждавшей, что по крайней мере дважды она видела молодую женщину, приходившую к ее жильцу.

Почему, заявив будто едет к подруге в Сен-Тропе, мадам Жав вылетела самолетом в Париж?

Встретились ли Эвелин Жав и Жильбер Негрель?

Не лгут ли Антуанетта Шовэ и Жозефа, свидетельствуя, что у доктора Жава не оставалось времени побывать на бульваре Османн, прежде чем занять место в «Голубом экспрессе»?

И наконец, почему мадам Жав, которая отнюдь не была кокеткой и редко надевала драгоценности, принялась их скупать, испытывая при этом нечто вроде болезненного влечения?»

Мегрэ, вздохнув, сложил газету и, позвав гарсона, заказал новую порцию выпивки. Сосед полюбопытствовал:

— Ну так как все же он?

— Этого по-прежнему наверняка не знают.

— Уж поверьте мне, молодежь редко бывает столь ревнива, чтобы пойти на убийство. Скорее люди моего и вашего возраста готовы вспылить.

Комиссар едва совладал с собой, чтобы не рассмеяться.

Игрок в белот и не догадывался, что обращается к человеку, которому в течение тридцати лет пришлось заниматься всеми драматическими происшествиями в Париже. Знай он это, не заявлял бы так безапелляционно. Люди тем больше уверены в правильности своего видения мира, чем меньше у них знаний и опыта, его подтверждающего.

— Гарсон, повторите.

Комиссар покосился на пару бильярдных столов, испытывая прямо-таки детское желание поиграть. Напротив него сидел маленький старикашка, который выглядел как любитель бильярда, но он читал газету, попивая кофе со сливками, и Мегрэ не осмелился его побеспокоить.

Расследование дела у Жанвье шло нормально. Теперь комиссар был в состоянии представить себе всю его суетливую беготню, смысл его поиска. Сейчас на набережной Орфевр или на бульваре Османн должны были снова засыпать вопросами доктора Жава.

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая