Мегрэ в «Пикреттс» - Сименон Жорж - Страница 8

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая

— Вот именно. За язык ее не тянули. Она сказала сама. Значит, у нее была причина. И эта причина — попытка навести нас на след. Дальше. В комиссариате она все утверждала категорично, а здесь, проспавшись, стала сдержаннее, и у Люка сложилось впечатление, что она охотно взяла бы свои слова обратно.

Теперь-то мы знаем, что она не шутила.

— Я уверен!

— Она вернулась домой, и кто-то прятавшийся в шкафу в спальне задушил ее. Но этот кто-то хорошо знал Арлетту, знал ее квартиру, возможно, имел ключ.

— А графиня?

— Пока ничего нового. Или ее не убили, или труп еще не обнаружен, что вполне вероятно. Арлетта никогда не говорила тебе о графине?

— Никогда.

Лапуэнт долго смотрел на письменный стол, потом как бы невзначай спросил:

— Она долго мучилась?

— Нет. Убийца был очень сильный — она даже не сопротивлялась.

— Она все еще там?

— Нет. Ее отправили в Институт судебно-медицинской экспертизы.

— Можно взглянуть?

— Сначала поешь

— Что мне делать потом?

— Сходи к ней домой на Нотр-Дам-де-Лоретт. Ключ возьми у Жанвье. Мы уже обследовали квартиру, но, может, тебе — ведь ты ее знал, что-то подскажет какая-нибудь мелочь.

— Спасибо, — горячо поблагодарил Лапуэнт, уверенный, что Мегрэ дает ему задание только из любезности.

На фотографии — они лежали у него на столе, прикрытые папками, — комиссар даже не намекнул.

Ему доложили, что в коридоре, надеясь получить информацию, ожидают несколько журналистов. Он пригласил их, рассказал о деле, но не все, зато каждому вручил фотографию Арлетты в черном шелковом платье.

— Сообщите также, — попросил он, — что мы будем признательны некой Жанне Леле, которая живет сейчас под другой фамилией, если она даст о себе знать. Мы гарантируем полное соблюдение тайны и ни в коем случае не собираемся осложнять ей жизнь.

Обедал он довольно поздно у себя дома, а потом вернулся на набережную Орфевр, чтобы ознакомиться с досье Альфонси. Под нудным мелким дождем Париж по-прежнему выглядел призрачным, а уличная суета казалась попыткой прохожих выбраться из этого аквариума.

Хотя досье хозяина «Пикреттс» выглядело весьма внушительным, ничего существенного там не оказалось. Уже в двадцать лет, отслужив действительную в африканских войсках, он жил за счет проститутки с Севастопольского бульвара и дважды арестовывался за драки и поножовщину.

Затем он на несколько лет исчез из поля зрения и вновь вынырнул уже в Марселе, где поставлял девочек для публичных домов Юга. В свои двадцать восемь, еще не будучи хозяином положения, Альфонси котировался довольно высоко среди себе подобных и больше не вмешивался в стычки в барах Старого порта.

В тот период ничего противозаконного с его стороны не наблюдалось, за исключением, правда, крупных неприятностей, связанных с одной семнадцатилетней девицей, которую он по фальшивым документам определил в «Парадиз» в городе Безье.

И вновь тишина. Известно только, что он с несколькими своими подопечными отбыл на борту итальянского судна в Панаму, где стал заметной фигурой.

В сорок лет Альфонси в Париже, живет с Розали Дюмон, попросту Розой, увядающей дамочкой, содержательницей массажного салона на улице Мучеников. Охотно посещает скачки, бокс, известен как любитель пари.

В конце концов он женится на Розе, и они открывают «Пикреттс», который сначала был всего лишь неприметным баром для завсегдатаев.

Жанвье тоже находился на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, но не в квартире. Он опрашивал соседей — и не только жильцов дома, но и владельцев близлежащих лавочек — всех, кто мог хоть что-нибудь знать. Тем временем Люка в одиночестве, что повергло его в мрачное настроение, заканчивал дело об ограблении на набережной Жавель.

Было без десяти пять, но уже давно стемнело, когда зазвонил телефон. Мегрэ ждал этого звонка и наконец услышал:

— Центральный пульт дежурной части.

— Графиня? — не удержался Мегрэ.

— Во всяком случае, какая-то графиня. Правда, не знаю — ваша ли. Только что звонили с улицы Виктор-Массе. Несколько минут назад привратница обнаружила, что одна из квартиросъемщиц убита. Возможно, прошлой ночью.

— Графиня?

— Графиня фон Фарнхайм.

— Огнестрельное оружие?

— Задушена. Других сведений пока нет. Полиция квартала уже на месте.

Через несколько минут комиссар ехал в такси, которое бесконечно долго тащилось через центр Парижа. Проезжая по улице Нотр-Дам-де-Лоретт, он увидел выходившего из овощной лавки Жанвье. Мегрэ остановил такси, окликнул инспектора:

— Садись. Убита графиня!

— Настоящая?

— Пока не знаю. Здесь рядом. Все в одном квартале.

И действительно, от бара на улице Пигаль до квартиры Арлетты не было и пятисот метров; между баром и улицей Виктор-Массе примерно столько же.

В отличие от утренних событий перед полицейским у двери уютного и с виду спокойного здания толпилось человек двадцать зевак.

— Комиссар здесь?

— Его не было на участке. Здесь инспектор Лоньон.

Бедный Лоньон, ему так хочется отличиться! Но всякий раз, как он выезжает на дело, его преследует рок: появляется Мегрэ и все забирает в свои руки.

Привратницы на месте не было. На ступеньках лестницы, отделанной под мрамор, лежала толстая, закрепленная медными штангами ковровая дорожка цвета бордо. Пахло затхлостью, словно жили здесь одни старики, которые никогда не открывают окна. Стояла удивительная тишина: пока комиссар и Жанвье поднимались, не раздалось ни единого звука. Лишь на пятом этаже открылась дверь, и они увидели мрачного длинноносого Лоньона и маленькую толстушку с нелепым шиньоном на голове.

В комнате, куда они вошли, тускло горел торшер под пергаментным абажуром. Духота ощущалась еще сильнее, чем во всем доме. Едва переступив порог квартиры, вдруг, неизвестно почему, начинало казаться, что все это далеко от Парижа, от остального мира, от уличного дождя, от людей на тротуарах, от гудков такси и потока автобусов, скрипящих тормозами при каждой остановке. Было так жарко, что Мегрэ, не раздумывая, снял пальто.

— Где она?

— В комнате.

Комната представляла собой, по крайней мере в прежние времена, нечто вроде гостиной, но каждый входящий сюда погружался в мир не имеющих названия предметов. Такой могла быть только квартира, идущая на распродажу: мебель стояла в самых неожиданных местах.

Везде бутылки, литровые бутылки из-под дешевого красного вина, что потягивают из горлышка землекопы на стройках, запивая им колбасу. Была здесь и колбаса, но не на тарелке, а на промасленной бумаге, вместе с остатками курицы, кости которой валялись на ковре.

Ковер был потертый, невероятно грязный, как, впрочем, и все остальное; стул без ножки; из кресла торчал волос, а пергаментный бесформенный абажур потемнел от старости.

В соседней комнате на не убиравшейся уже несколько дней кровати без простыней лежал полуголый, именно полуголый труп; верхняя часть туловища прикрыта коротенькой ночной рубашкой, нижняя — раздувшаяся, отвратительно белая, обнажена.

Мегрэ сразу увидел мелкие синяки на бедрах и понял, что сейчас найдет и иглу; он нашел их две — одну, сломанную, на каком-то подобии ночного столика.

Убитая выглядела не меньше чем на шестьдесят — точнее определить было трудно. Никто к ней еще не прикасался. Ждали врача. Не вызывало сомнений, что смерть наступила уже давно.

Матрац был взрезан по всей длине, часть волоса вытащена.

Здесь, как и в первой комнате, валялись бутылки, остатки пищи, посредине стоял ночной горшок с испражнениями.

— Она жила одна? — спросил Мегрэ, оборачиваясь к привратнице.

Та, поджав губы, кивнула.

— К ней часто приходили?

— Если бы к ней приходили, она, наверно, убрала бы всю эту грязь.

И, словно оправдываясь, добавила:

— Я сюда уже года три не входила.

— Она вас не впускала?

— Да мне и не хотелось.

— У нее не было служанки или приходящей прислуги?

— Никого. Появлялась изредка только подружка, такая же чокнутая.

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая