Маленький человек из Архангельска - Сименон Жорж - Страница 25

• Предыдущая
• 25/28
• Следующая

— Входите, господа.

В лавке, куда весь день попадало солнце, было душно и жарко, как в печке. В воздухе лениво кружили две большие черные мухи.

— Думаю, вы предпочтете, чтобы я оставил дверь открытой?

Книгами пахло сильнее обычного, и чтобы устроить сквозняк, Иона отпер дверь во двор; там прыгал дрозд.

Иона знал его. Дрозд прилетал каждое утро и не боялся Ионы.

— Если я вам понадоблюсь, скажите.

— Мне хотелось бы сначала пройти в спальню. Это сюда? — спросил Баскен.

— Поднимайтесь, я за вами.

Ионе очень хотелось кофе, но он не осмелился попросить разрешения его приготовить, а сходить к Ле Буку — подавно.

В комнате было прибрано, на стеганом одеяле ни морщинки, туалет блестел. При входе взгляд Ионы упал на расческу Джины: она была грязной, между зубцами застряли волосы. Он так привык видеть ее на одном и том же месте, что в эти дни даже не обратил на нее внимания и не вымыл.

— В доме только одна спальня?

— Да.

— Вы оба спали в этой постели?

— Да.

Ионе показалось, что через раскрытое окно он слышит тихие шаги и шушуканье.

— Куда ведет эта дверь?

— В уборную.

— А эта?

Мильк толкнул дверь. Когда-то здесь была спальня с окном во двор, но в ней было так тесно, что влезть могла только кровать. Иона пустил помещение под кладовку. Там стояли ломаные стулья, старый сундук с оторванным замком, сохранившийся со времени отъезда из России, портновский манекен, купленный им для Джины, которым она никогда не пользовалась, треснувшая посуда, кучи книг, продать которые он потерял надежду, и даже ночной горшок. Здесь никогда не убирали. Слуховое окно не открывали: воздух был затхлый; на всем лежал слой серой пыли.

Полицейские взглянули друг на друга. Сюда явно давно не входили — следов никаких не было. Шляп они не сняли; Баскен докурил сигарету и бросил ее в уборную.

— Здесь одежда? — спросил он, указывая на зеркальный шкаф.

Иона открыл обе дверцы, и инспектор пробежал пальцами по платьям, пальто, потом по костюмам и пальто Ионы.

— У нее не было другого пальто?

— Нет.

На дне шкафа лежали три пары туфель Джины, тапочки и туфли Ионы — весь их гардероб.

— Это и есть та самая шкатулка?

Иона решил, что, пока он ждал в приемной, комиссар действительно говорил с инспектором.

— Откройте, пожалуйста.

Он снова достал ключи, поставил шкатулку на кровать и откинул крышку.

— Я думал, она пустая, — удивился Баскен.

— Я этого не говорил.

В шкатулке оставалось около полусотни прозрачных конвертов; в каждом была или марка, или открытка с маркой.

— Так что же она взяла?

— Примерно четверть того, что здесь было. Все они вместе с конвертами не влезли бы к ней в сумочку.

— Она взяла самые редкие?

— Да.

— Как она их отличила?

— Я ей показывал. Кроме того, они лежали сверху: я недавно их просматривал.

Двое мужчин обменялись взглядом за его спиной: они, видимо, считали его сумасшедшим.

— В доме есть оружие?

— Нет.

— У вас никогда не было револьвера?

— Никогда.

Сопровождающий Баскена полицейский внимательно осмотрел пол, голубые занавески, обои в голубой и розовый цветочек, словно пытаясь отыскать следы крови.

Затем он тщательно оглядел все вокруг туалета и ушел осматривать уборную. Баскен тем временем залез на стул со сломанным сиденьем и заглянул за шкаф, потом стал один за другим выдвигать ящики комода. Верхний принадлежал Джине; здесь все валялось в беспорядке: три ночные рубашки, трусики, лифчики, две комбинации, которые она почти никогда не носила, чулки, потрепанная сумочка, пудреница, две упаковки аспирина и резиновая груша. В сумочке инспектор обнаружил носовой платок со следами помады, мелочь, рекламный карандаш и корешок чека на двести двадцать семь франков за какую-то покупку в универмаге.

В ящике Ионы порядка было больше; рубашки с одной стороны, пижамы — с другой, носки, трусы, платки и жилеты посредине. Лежал там бумажник, подаренный ему Джиной на день рождения: он не пользовался им, находя его слишком красивым. От бумажника еще пахло кожей, и он был пуст.

В нижнем ящике вперемешку лежало все, что некуда было девать: лекарства, два зимних покрывала, щетка для шляп с серебряной накладкой, которую им подарили на свадьбу, шпильки для волос и две ненужные рекламные пепельницы.

Баскен не забыл и ящик ночного столика: там обнаружились очки, снотворное, бритва и фотография обнаженной Джины. Снимал ее не Иона, не он и положил ее туда. Ее сделали задолго до их свадьбы, когда Джине было около двадцати; грудь у нее уже была полной, но талия тоньше, бедра изящнее.

— Посмотри, — сказала ему Джина однажды, когда почему-то вдруг стала наводить порядок в своих вещах. — Узнаешь меня?

Фотография действительно был нерезкой, мутной.

Джина стояла у кровати, разумеется, в номере гостиницы; чувствовалось, что она не знает, куда деть руки.

— Ты не находишь, что тогда я была лучше?

Он возразил.

— Я храню ее для интереса и сравниваю. Придет день, когда никто не поверит, что это я.

Она смотрелась в зеркало, выпятив грудь и похлопывая себя по бедрам.

— Эту фотографию снимал не я, — поспешил заявить Баскену Иона. — Здесь она гораздо моложе.

— Вижу, — отозвался, опять с любопытством взглянув на него, инспектор и обратился к коллеге:

— Пошли вниз.

Это походило на распродажу, когда личные вещи семьи кучей сваливают на тротуаре, а зеваки ходят и щупают их. Но пусть перерывают его берлогу: какое это имеет значение теперь, после того, что с ним сделали?

Иона чувствовал себя чужим не только у себя дома, но и в жизни вообще.

В ту минуту, когда они, направляясь из спальни в кухню, проходили через каморку, Иона машинально взглянул в лавку и увидел прилипшие к витрине лица; ему показалось даже, что какой-то мальчишка, который, должно быть, зашел в дом, поспешно выскочил на улицу, вызвав взрыв смеха. Полицейские осмотрели все: стенной шкаф с продуктами, весы, мельницу для кофе, швабры, висевшие за дверью, содержимое шкафов, ящик стола; с особой тщательностью они исследовали топор для мяса и разделочные ножи, словно искали подозрительные следы. Прошли во двор, где Баскен указал на дом Палестри.

— Это окна родителей Джины?

— Да.

Одно из них было окно комнаты, где когда-то жила Джина и которую занимал теперь Фредо.

Больше всего времени отняла каморка. В ящиках было полно разных бумаг, набитых марками конвертов с пометками, смысл которых инспектор заставил объяснить; он долго листал русский альбом, посматривая на Иону.

— Марки других стран вы так не выклеивали?

Ионе оставалось лишь согласиться. Он знал, какой вывод они сделают.

— Тут у вас есть все серии советских марок. Я впервые их вижу. Как вы их достали?

— Они везде есть в продаже.

— Вот как!

Когда двое мужчин проследовали в лавку, зеваки разошлись; полицейские проверили, не лежит ли что-нибудь за рядами книг.

— Вы недавно прибирались?

Неужели тот факт, что он сделал на полках большую уборку, чтобы хоть чем-нибудь заняться, тоже используют против него? Впрочем, ему было все равно. Защищаться он больше не собирался.

Утром — Иона не мог сказать точно когда, да это было и не важно, — он сломался. Казалось, что перерезана какая-то нить; точнее, он внезапно пришел в состояние невесомости. Смотрел на обоих — инспектора и Дамбуа, добросовестно занимавшихся своим делом, но их хождение туда и сюда, жесты, произносимые ими слова не имели к нему никакого отношения. Кучка людей у дома все еще наблюдала, но он даже не взглянул на них, не поинтересовался, кто именно там стоит: для него это было всего лишь движущееся в солнечном свете пятно.

Путь его пройден. Он переступил черту. Он терпеливо ждал, пока полицейские закончат; когда они ушли, он запер дверь на защелку и повернул ключ.

• Предыдущая
• 25/28
• Следующая