Маленький человек из Архангельска - Сименон Жорж - Страница 22

• Предыдущая
• 22/28
• Следующая

— Боялась меня! — повторял он с болезненным упорством.

— К сожалению, это дало почву для определенных комментариев.

Иона все кивал.

— Я лишь хочу с вашей помощью прояснить ситуацию.

Лицо и фигура комиссара внезапно затуманились, и Иона почувствовал, что его пронизала слабость, какой он еще никогда не испытывал.

— У вас… Нельзя ли стакан воды? — успел он пробормотать.

Впервые в жизни Иона потерял сознание. В кабинете было очень душно. Комиссар бросился к двери, и Иона услышал, как льется из крана вода. Он потерял сознание лишь на несколько секунд; когда он открыл глаза, стакан стучал о его зубы, по подбородку текла вода. Полуоткрытыми глазами он беззлобно смотрел на человека, который только что причинил ему зло и сейчас нагнулся над ним.

— Вам лучше?

Он прикрыл веки, словно здороваясь с Вдовцом, на которого был похож комиссар. Может быть, комиссар порядочный человек и жалеет его?

— Выпейте еще глоток.

Иона отрицательно покачал головой. Он был сконфужен. Наступила реакция: ему вдруг захотелось плакать. Он сдержался и через несколько секунд прошептал:

— Извините.

— Отдохните и помолчите.

Комиссар открыл окно, и в кабинет ворвался уличный шум; комиссар вернулся на свое место, не зная, что делать и что сказать.

— Полагаю, господин Мильк, — сказал комиссар, — вы меня не так поняли. Повторяю: по неизвестной причине ваша жена исчезла, и от нас потребовали начать расследование. Мы обязаны собрать свидетельские показания и проверить некоторые слухи.

Иона был спокоен, слишком спокоен; его улыбка пропала, словно ее стерли резинкой. Он вежливо смотрел на собеседника, но мыслями был далеко: он слушал крик петуха, звонко и гордо зазвучавший вдруг среди городского шума. В первый момент он так удивился, что у него появилось ощущение нереальности, но потом вспомнил: напротив комиссариата сидел продавец птиц. Поднявшись со своего места. Иона мог видеть нагромождение клеток: внизу — породистые куры, петухи, утки, выше — попугайчики, канарейки и еще какие-то птицы: одни ярко-красные, другие — голубые; он не знал, как они называются. Справа от двери на жердочке сидел большой попугай; прохожие вечно удивлялись, что он не привязан.

На площади пронзительным голосом зазывала покупателей зеленщица, расхваливая свой «чудесный салат»; ее монотонные выкрики повторялись довольно регулярно, и в конце концов Иона стал внимательно к ним прислушиваться.

— Я был, возможно, несколько резок и прошу меня извинить…

Иона покачал головой: все, мол, в порядке… Джина боялась его. Остальное не в счет. Теперь он все понимает, и комиссару нечего кружить вокруг да около.

— Не стану скрывать: есть еще одно довольно неприятное показание. В среду, примерно в полночь, некая женщина стояла у окна в своей квартире на набережной канала примерно в четырехстах метрах от вашего дома.

Она ждала мужа, который, не важно по каким причинам, вовремя не вернулся домой. Так вот, она видела, как по направлению к шлюзу, держась в тени домов, шел невысокий человек примерно вашего сложения и нес на плече объемистый мешок.

— Она меня узнала? — Иона не возмутился, не рассердился.

— Я этого не сказал, но совпадение налицо.

— Вы считаете, господин комиссар, что я способен донести жену от Старого Рынка до канала?

Джина была немногим выше его, но тяжелее, а он силой не отличался.

Г-н Дево прикусил губу. После обморока Ионы он чувствовал себя несколько скованным и говорил с оглядкой, не догадываясь, что это уже ни к чему. Наступает ведь момент, когда острая боль приводит к потере чувствительности. Иона уже прошел эту точку и теперь, слушая, что ему говорят, сосредоточил внимание на уличном шуме. Он не похож на шум его квартала. Машин больше, прохожие спешат. Освещение тоже иное, хотя отсюда до Старого Рынка всего десять минут ходьбы. За спиной у комиссара стояли шкафы красного дерева, как и стол, закрытые зелеными шторками позади позолоченных решеток; наверху, в черной деревянной раме, висел портрет президента республики.

— Я предвидел ваше возражение, господин Мильк.

Однако, если вы читаете газеты, то должны знать, что ответ на этот вопрос, увы, довольно часто находится.

Иона не понял.

— Вы, безусловно, читали или слышали истории о расчлененных трупах, которые обнаруживают в реках и на пустырях. Повторяю еще раз — я вас не обвиняю.

Его не обвиняли в том, что он разрезал Джину на куски и бросил в канал?

— Теперь нам осталось, если только ваша жена не вернется или мы ее не отыщем, доказать вашу непричастность к делу и после этого тщательно рассмотреть все версии. — Комиссар опять водрузил очки на нос и взглянул в свои заметки. — Почему после исчезновения жены вы поспешили сдать белье в стирку — и ее и свое?

Властям известны малейшие его поступки, словно он жил в стеклянной клетке!

— Это был день, когда приезжают за бельем.

— Обычно пересчитывали и увязывали белье вы?

— Нет.

И нет и да. Это лишний раз доказывало, как трудно формулировать непреложные истины. Как и в большинстве семей, белье было в ведении Джины, обычно она им и занималась. Но она никогда не знала, какой сегодня день недели, и Ионе случалось ей напоминать, когда она убирала комнату: «Не забудь про белье». Класть наволочку с бельем под прилавок тоже было для них делом обычным: они не хотели заставлять ждать вечно спешащего шофера пикапа. Джина жила в постоянном беспорядке. Разве она не забыла вымыть перед уходом сковороду с остатками селедки? Иона, долгое время живший один и не всегда державший прислугу, сохранил привычку помнить обо всем и в отсутствие Джины выполнять ее обязанности.

— Ваша жена исчезает, господин Мильк. Только что вы сказали, что любите ее. И вы даете себе труд заниматься делом, которым мужчины, как правило, не занимаются.

— В этот день приезжали за бельем, — только и смог повторить Иона. Он чувствовал, что собеседник следит за ним с любопытством. Так же, как человек, который пытается понять и не может, несколько раз смотрел на него и Баскен.

— А не пытались ли вы избавиться от компрометирующих вас следов?

— Следов чего?

— Не то в пятницу, не то в субботу вы сделали большую уборку на кухне.

Это случалось часто и до Джины, когда прислуга болела, и даже после женитьбы.

— Убежден, что эти детали сами по себе ничего не значат, но если их собрать воедино, поневоле задумаешься.

Иона кивнул, словно прилежный ученик.

— Известно ли вам что-нибудь о знакомствах, завязанных вашей женой в последнее время?

— Ничего.

— Отсутствовала ли она чаще обычного?

По утрам она, как всегда, слонялась по рынку, чаще в халате и тапочках. Днем иногда одевалась, пудрилась, душилась и шла за покупками в город или навестить подругу.

— Писем она тоже не получала?

— Домой их ей не приносили.

— Вы думаете, что она получала их иным путем — к примеру, до востребования?

— Не знаю.

— Странно — как умный человек вы согласитесь с этим, — что она ушла без одежды, даже без пальто и, по вашим словам, почти без денег. Ни в автобус, ни в поезд она не садилась — мы это проверили.

Иона решил пойти до конца и рассказать о марках. Он устал. Ему хотелось поскорее уйти из этого кабинета и не выслушивать больше вопросы, столь далекие от действительности.

— Моя жена, — произнес он с чувством унижения от совершаемого предательства, — подготовила свой уход заранее.

— Откуда вам это известно и почему вы не сказали этого инспектору Баскену?

— В спальне, в зеркальном шкафу, есть шкатулка, где хранились очень редкие марки.

— Она это знала?

— Да.

— Это ценные марки?

— Они стоят несколько миллионов.

Иона спрашивал себя, стоило ли об этом говорить, потому что реакция комиссара оказалась не такой, как он предполагал. Комиссар смотрел на него недоверчиво и даже подозрительно.

• Предыдущая
• 22/28
• Следующая