Игроки из Гран-Кафе - Сименон Жорж - Страница 7

• Предыдущая
• 7/7

— Почему ты больше не играешь по вечерам? Это тебя развлекало…

Он не отвечал. Но эти намеки портили ему настроение.

Однажды его жена объявила:

— Собираются продавать мясную лавку… Вдова мясника получила сто тысяч франков страховки и теперь будет жить со своей сестрой в Орлеане…

Мегрэ не реагировал, погруженный в свои мысли, и прошла не одна неделя, прежде чем он вышел из этого состояния.

Однажды, когда он прогуливался и вернулся только к восьми часам вечера, госпожа Мегрэ заметила:

— Ты вернулся слишком поздно…

— Я играл в жаке…[1] — признался он.

— В «Гран-Кафе»?

— Нет, в «Коммерс»… С новым мясником…

— Почему ты никогда ничего мне не рассказываешь?

— Потому!

— И теперь ничего не скажешь?

— Нет!

Этим летом они решили отправиться в Савойю, в которой особо ничего не увидели, так как госпожа Мегрэ была плохим ходоком.

Это было три года спустя, в то же время, когда начали цвести лилии. Мегрэ, в сабо, пересаживал молодой салат-латук, когда его жена открыла почтовый ящик и достала похоронное извещение.

— Смотри-ка! Она все-таки умерла… — сказала она.

— Кто?

— Женщина из «Гран-Кафе»… Госпожа Урбен… Молочница говорила, что в течение трех месяцев она не могла пить ничего, кроме молока… Надо бы, чтобы ты засвидетельствовал свое почтение…

В тот же вечер Мегрэ отправился в похоронную контору и несколько минут постоял в холодном зале, в одном из углов которого шмыгала носом Анжель.

Два дня спустя все пошли на кладбище, и чета Мегрэ вернулась оттуда рука об руку; погода была прекрасная и не оставляла места для черных мыслей.

— Это напоминает мне один из плохих моментов моей жизни… — начал он внезапно, хотя его никто не спрашивал.

Госпожа Мегрэ на этот раз предусмотрительно промолчала, и они продолжили прогулку, сойдя с дороги, чтобы пройтись по берегу Луары.

— Не знаю, вспоминаешь ли ты мясника… Я знал все, с первых мгновений, и даже, наверное, с момента, когда только объявили новость… Конечно, то, что я знал, я не мог никому сказать… Это был вопрос чести, чести перед лицом смерти…

Госпожа Мегрэ машинально обрывала лепестки маргаритки, держа ее в руке, как на картине какого-то художника, имя которого Мегрэ позабыл. Они медленно шли, раздвигая высокие травы. Брюки бывшего комиссара были усыпаны репейниками.

— Что меня поразило, так это болезненная настойчивость, с которой мясник рассказывал нам о том, что у него с собой много денег… Как большая часть торговцев из провинции, он трясся над своим портмоне… Оно было у него просто огромным, набитым в основном мелкими, грязными купюрами и лежало в кармане брюк. Я хорошо помню жест, которым он доставал его, каждый раз приподнимая фартук…

Однако этим вечером он всем постарался показать, что его бумажник набит крупными купюрами… Но удивительная вещь, у меня сложилось впечатление, что, хотя сверху пачки торчал тысячефранковый банкнот, внизу была всего лишь обычная бумага…

И этот визит к нотариусу…

Когда сообщили, что он убит, я сказал себе: «Очень странное совпадение…»

Потому что я никогда не видел людей, которые бы так настойчиво напрашивались, чтобы их ограбили, а возможно, и убили…

Когда я узнал об убийстве, то был уверен: несмотря на то, что деньги пропали, бумажник обнаружат в кармане покойника…

— Так его не убивали? — удивилась госпожа Мегрэ.

— Конечно нет! И бедняга не сумел даже чисто подделать самоубийство. Он сделал это по-любительски.

Если бы для официального расследования прислали кого-то другого, не Габриэлли, его бы быстро раскрыли. Но Габриэлли, без сомнения очаровательный молодой человек, гораздо сильнее в русском бильярде, чем в полицейском деле…

Она улыбнулась, и они прошли еще немного.

— Вот почему я был обязан молчать… Вот почему не хотел выслушивать откровения всех этих людей… Но они все-таки приходили ко мне, хныча или умоляя…

— Я все-таки не понимаю, почему мясник сделал это…

— Потому что этот бедняга был способен как на плохое, так и на хорошее… Без ума от этой девочки, он умолял ее уехать с ним и, если бы она согласилась, безо всяких угрызений совести бросил бы жену и сына… Он даже не вспомнил бы о них… Он ведь уже начал от них отдаляться, сначала не обращая или почти не обращая на них внимания, затем делая Анжель подарки, с которыми она не знала, что делать, так как не могла показаться в них Урбену… Когда она дала ему понять, что не хочет больше его видеть, он решил убить себя… И, почувствовав себя несчастным, понял, сколько боли причинил близким… Я уверен, именно в этот момент он подумал о жене и сыне… не в смысле, что он умрет, а потому что это послужит им… Вот почему он подписал страховое соглашение, вот почему и речи не могло быть о самоубийстве, вот откуда его глупое, как мы считали, поведение: разговоры о нотариусе и неоднократное упоминание, что у него с собой много денег…

— Надо же, а я никогда не думала об этом… — сказала госпожа Мегрэ. — И все время спрашивала себя, почему ты оставил виновного на свободе…

— Этим должны были бы интересоваться другие, тем более что Урбен, по чистой случайности, не имел алиби. Когда он пришел мне признаться в этом, плача от ужаса, я подумал, что придется мне, наверное, открыть правду, чтобы помешать посадить его в тюрьму…

А что делать? Мне было бы, конечно, неприятно, если бы этот бедный малый умер ни за что… Но так как я не служу больше в полиции и не состою на жалованье у какой-нибудь страховой компании…

Он остановился, сощурился от солнца и залюбовался пейзажем, который оживлял журчащие воды Луары.

— Я все-таки доволен, что все в прошлом, — вздохнул он. — Мне это совсем не нравилось…

— И ты ничего никому не сказал?

— Никому!

— Даже Урбену?

— Даже!

— Даже Анжель?

Он не смог сдержать улыбку.

— Ревнуешь?

— О! Нет… Не важно, что я теперь думаю о мужчинах… Значит, это влечение, о котором ты мне говорил, однажды может возникнуть просто потому, что какая-то девушка подает вам каждый день аперитив в одно и то же время?..

Мегрэ продолжал улыбаться, испытывая облегчение оттого, что смог рассказать кому-то свою историю. А также оттого, что теперь ей пришел конец!

Жена мясника, в Орлеане, вновь вышла замуж за одного служащего водопроводной компании, которого мальчик называет дядей.

Траур закончился, никто не сомневался, что господин Урбен женится на Анжель.

Сегодня же кафе было закрыто, а на ставнях висело объявление, окаймленное черной рамкой.

Госпожа Урбен совсем одна осталась на кладбище, и люди устремились в город, выдыхая последний кладбищенский воздух, который вместе с запахом ладана цеплялся за их одежду.

— А ты был бы способен на такое? — внезапно спросила госпожа Мегрэ, когда они добрались до улочки, ведущей от берега реки к их калитке.

— Способен на что?

— Не знаю… на все… как они…

— Ну ничего нельзя рассказывать женщинам! — пошутил он, сунув руку в кисет, чтобы раскурить трубку.

И спросил машинально:

— А что у нас на обед? Я ужасно голоден!

• Предыдущая
• 7/7